Перед Вами книга известного словацкого популяризатора науки. Хотя ее первый выход в свет отделен от нас промежутком более чем в тридцать лет, а египтология не стоит на месте, я все же настоятельно рекомендую ее прочесть. «Почему?» - спросит беспристрастный читатель, - «Что я получу, ознакомившись с этим, как я вижу, весьма длинным текстом в 450 страниц?»  А получит он вот что. Во-первых, - и это главное, - автор демонстрирует в своем труде знакомство с обширнейшим историческим материалом, и оказался в состоянии не только не утонуть в его волнах, но, напротив, неуклонно нестись по этим волнам к намеченной цели. Во-вторых, он делает это с немалым литературным изяществом, которое обеспечивает легкость и стремительность чтения. Надо сказать в скобках, что легкость чтения – характеристика не слишком лестная сама по себе, ибо чаще всего ее дают той книге, само содержание которой не претендует на серьезность, но в случае книги Замаровского это не так. Еще замечу, – и уже без скобок, - что этого сочетания серьезности излагаемого материала и доступности повествования о нем следовало бы пожелать абсолютному большинству современных авторов. Ибо нынче мы имеем дело либо с туманными накипями на бумагу наших коммерциализированных професоров, которые при этом слыхом не слыхали о существовании самого понятия «литературный стиль», либо же с изысканиями дилетантов и шарлатанов, вроде Бушкова или (еще хуже) Мулдашева. За текстами одних проглядывает неприкрытый расчет, за текстами других – извините – неприкрытый диагноз.

Книга Замаровского написана в тот (советский) период, когда требовательность к добросовестности и качеству литературы была не то, что на порядок, а и много более выше нынешней. Нынче торопятся издать-продать, удовлетворив при этом запросы самой низкопробной аудитории. В предельном случае (и я наблюдал это неоднократно) теперешняя книга является уже вовсе и не книгой, а какой-то помесью фотографий и отрывочных комментариев к ним, которые при всем желании невозможно уложить в связный текст. Такова, например, толстенная современная книжища  «Древний Египет» под редакцией Хелен Штрудвик. Единственный прок от которой – подарить ее новому русскому, под тем предлогом, что оный новый русский некогда пивал пиво где-нибудь в отельном бассейне Шарм-эль-Шейха, о чем свидетельствует его домашняя футболка с надписью «Red Seadivers».

Однако, довольно шуток.

Кому будет полезно прочтение гниги Замаровского? Прежде всего – мало осведомленному, но любознательному читателю, который при этом не пленяется первыми попавшимися фантазиями, и ум которого всегда трезв, ибо эта книга – популярная, а не научная. По этой книге читатель сможет сформировать начальные представления об истории Древнего Египта, поскольку немалая часть текста посвящена знакомству с материальной и духовной культурой этой страны – от земледелия до религии (что, впрочем, тесно связано). Конечно, профессиональный историк будет сталкиваться здесь с хорошо известными ему фактами, но, право же, и он получит удовольствие от чтения. Наконец, книгой Замаровского можно пользоваться и как путеводителем, хотя бы в том смысле, что средний русский турист обычно забирается не дальше Египетского музея в Каире или Карнакского храма в Луксоре, а из пирамид никогда не видит иных кроме трех гизехских, что, впрочем не его вина, а местных разработчиков экскурсионных маршрутов.

Особенно же ценна в этой книге, по моему личному мнению, последняя  XII глава, которую автор из скромности определил в «приложение», и назвал «Последние загадки». В этой главе Замаровский развенчивает всевозможные домыслы о пирамидах. Еще и сейчас в умах обывателей нет-нет, да и встретятся суждения о том, что пирамиды построены инопланетянами или атлантами, или у самых серьезных и осторожных – что отлиты из бетона. В доказательство последние, например, приводят якобы имеющиеся на камнях следы циновок (опалубки для литья), за которые, по всей вероятности, почитаются следы инструментов. Высказываются, впрочем и более толковые (Бьювел, Джилберт) версии не только способов, но и целей постройки пирамид, опирающиеся на видимую аналогию между плато Гизе и Нилом – с одной стороны, и Поясом Ориона и Млечным путем – с другой. Такая аналогия позволяла инженеру Бьювелу «сменить» солнечный культ египтян звездным (направление «вентиляционных» шахт), а в защиту от критики прикрыться щитом из понятия «прецессия». (Здесь я упомянул о том, что было высказано уже после того, как книга Замаровского вышла в свет.)

Таким образом, читателю, только еще формирующему свой (хотя бы и любительский) взгляд на историю пирамид в этой XII главе делается своего рода прививка, ограждающая его от всякого околонаучного бреда.

Еще следует упомянуть о замечаниях, сделанных автору Н. С. Петровским. В основном, они сводятся к уточнениям некоторых мест текста, в которых какая-либо гипотеза иногда может быть воспринята читателем как установленный факт, и в таких местах Петровский два-три раза поправляет автора (например о дворцовом перевороте, якобы приведшем к устранению Эхнатона). Эти замечания вполне соответствуют духу книги, ибо сама книга ратует за научный подход к делу. Но есть и несправедливые замечания: так Петровский упрекает автора за то, что отдавая дань общеисторическим вопросам Древнего Египта, тот  иногда существенно уклоняется от основной темы. Это замечание не справедливо, поскольку книга популярная, и призвана знакомить новичка с делом, а не развлекать грамотного египтолога, а в этом смысле такие «отклонения от основной темы» превращаются в достоинства.

Итак, не имея больше причин отвлекать читателя собственными рассуждениями, я завершаю предисловие и уступаю слово автору.

А.В.Хомич

 

 

Войтех Замаровский

ИХ ВЕЛИЧЕСТВА ПИРАМИДЫ

 

ВВЕДЕНИЕ. 6

 

I. КАМЕННЫЕ ДИВА НА НИЛЕ. 10

 

Глава I 10

ЕВРОПА УЗНАЕТ О ПИРАМИДАХ.. 10

Глава II 24

ХАЛИФ АЛЬ-МАМУН И АРАБСКИЕ ИСТОРИКИ.. 24

Глава III 34

АВАНТЮРИСТЫ, СОЛДАТЫ И КЛАДОИСКАТЕЛИ.. 34

Глава IV.. 58

ПРИХОД ЕГИПТОЛОГОВ.. 58

 

II. ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ ИЗ ЦАРСТВА МЕРТВЫХ.. 83

 

Глава V.. 83

БЕГЛЫЙ ВЗГЛЯД НА ИСТОРИЮ ЕГИПТА.. 83

Глава VI 115

РЕЛИГИЯ. МУМИИ И ГРОБНИЦЫ... 115

Глава VII 135

КАК РОДИЛАСЬ ПИРАМИДА.. 135

 

III. ПИРАМИДЫ В СВЕТЕ НАУКИ.. 158

 

Глава VIII 158

СТУПЕНЧАТЫЕ ПИРАМИДЫ НАЧАЛА ДРЕВНЕГО ЦАРСТВА.. 158

Глава IX.. 176

«ГОРЫ ФАРАОНОВ» IV ДИНАСТИИ В ГИЗЕ. 176

Глава Х.. 201

ПИРАМИДЫ V И VI ДИНАСТИИ.. 201

Глава XI 226

ВОЗРОЖДЕНИЕ И ГИБЕЛЬ: 226

ПИРАМИДЫ СРЕДНЕГО ЦАРСТВА.. 226

 

IV. ПРИЛОЖЕНИЕ. 248

 

Глава XII 248

ПОСЛЕДНИЕ ЗАГАДКИ.. 248

 

 

ИСТОЧНИКИ СВЕДЕНИЙ О ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ В РОССИИ В XI—XVIII ВЕКАХ.. 272  - Послесловие Н.С. Петровского

 

Перечень египетских пирамид. 287

 

Иллюстрации на фотовклейке в книгу. 289

 

ЛИТЕРАТУРА.. 294

 

Выходные данные книги: 295

 

 

 

ВВЕДЕНИЕ

 

 

 

Эта книга приглашает вас в чудесную страну на берегах Нила. К самым древним и самым крупным на свете монументальным постройкам, что возносятся к небу между серебристо-желтой пустыней и оливково-коричневой величественной рекой. К фантастическим и вместе с тем геометрически строгим постройкам, которые арабы на своем цветистом языке называют «горами фараонов». К пирамидам.

Тысячи лет высятся эти каменные дива на равнине, которая тянется от Абу-Роаша через Гизе к Иллахуну; миллионы людей, не жалея ни времени, ни денег, приезжали сюда со всего света, чтобы увидеть их: путешественники античной Греции, римские императоры и багдадские халифы, миссионеры, астрономы, кладоискатели, авантюристы в военной форме и в джинсах, ученые, знакомые с египетским иероглифическим письмом, и просто любознательные туристы. Все они стояли перед пирамидами в изумлении, качая головами и задавая себе бесконечные вопросы. Кому пришло в голову громоздить такие горы камня? Какой это имело смысл н какую преследовало цель? И как, собственно, люди сумели это осуществить? Да притом столько тысяч лет назад?

При виде пирамид невольно возникают эти вопросы, как возникали они много лет назад и. вероятно, будут возникать и впредь. Они подсказаны не только обыкновенным любопытством, но и восхищением. Общеизвестно, что пирамиды - гробницы египетских фараонов, воздвигнутые для сохранения их мумифицированных тел и погребальной утвари; известно, что возводили их подданные фараонов, и даже известно, как они это делали. Все это установил еще Геродот. От него Европа получила первые подробные сведения о пирамидах, и современные ученые их подтвердили. Однако для этого потребовалось немало времени, ибо средневековье окутало пирамиды покрывалом загадочности и фантастики. Так, например, существовали предположения, что это сейфы для сокровищ фараонов или житницы, построенные еще библейским Иосифом (в венецианском храме св. Марка они так и изображены - даже с оконцами), допотопные архивы египетских жрецов или древние обсерватории, заграждения против наступающих с пустыни песков, пограничные крепости, тайные пристанища для безнравственных языческих оргий и так далее в том же роде. Кое-кто вообще сомневался, что пирамиды - дело рук человеческих, есть люди, которые сомневаются в этом и по сей день.

На множество вопросов, связанных с пирамидами, все еще не найдены ответы. Так, точно не установлено их количество, хотя, казалось бы, что может быть проще - взять и сосчитать! И тем более нам неизвестно, сколько их было прежде. Ведь не все они сохранились, подобно прославленным пирамидам в Гизе. От некоторых остались лишь бесформенные груды камня и глины, так что многие ученые вообще отказываются признать их пирамидами. Другие совсем исчезли или погребены под песчаными барханами (одну такую пирамиду в 1952 году, то есть совсем недавно, открыл в Саккара, километрах в двадцати от Каира, египетский археолог Гонейм). Кроме того, не все они имеют правильную пирамидальную форму, какими мы привыкли их себе представлять. Есть среди них и ступенчатые. А у одной - необычные ломаные грани. Многие пирамиды остались недостроенными. Так что, если нам предложат назвать общее число пирамид, мы будем вынуждены ответить приблизительно - от семидесяти до восьмидесяти. Из них около половины - настоящие «фараоновы пирамиды», т. е. гробницы египетских властителей, прочие - «пирамиды сателлитов», гробницы жен и других членов семьи этих владык, а также постройки особого религиозного назначения. В большинстве случаев мы уже знаем имена тех, по чьему приказу была построена та или иная пирамида, иногда же мы можем лишь предполагать имя хозяина пирамиды, а некоторые так и остались анонимными. Иногда мы знаем не только нынешний облик пирамиды, но и ее первоначальный замысел и изменения, внесенные в него во время строительства, а кроме того, подземные коридоры и помещения, окруженные некогда строжайшей государственной тайной. Однако есть пирамиды, у которых невозможно определить ни размеры основания, ни высоту. О «точности до миллиметра» здесь вообще не может быть и речи. Но, несмотря на еще имеющиеся пробелы в наших знаниях о пирамидах, о большинстве из них мы могли бы теперь сообщить Геродоту более точные сведения (в особенно­сти об их возрасте и «владельцах»), чем те, которые он получил от древних египтян 2500 лет назад.

Помимо   вопросов, на которые мы можем или пока еще не можем ответить, у подножия пирамид люди задаются и другими: «Как могли древние египтяне знать точное расстояние от Земли до Солнца? Ведь вы­сота самой высокой из пирамид в метрах, если ее умно­жить на миллиард, примерно равна расстоянию от Земли до Солнца!»; «Если сторону основания этой пи­рамиды разделить на удвоенную высоту, мы получим лудольфово число[1]. Откуда такое совпадение?»; «Чем объяснить тот факт, что, исходя из параметров самой высокой пирамиды, можно вычислить даты всех войн и стихийных бедствий? Кто вложил в нее многовековой план божественного провидения?» Иные, стоя перед пи­рамидой, вопрошали: «Какой чудак поверит, будто она была всего лишь могилой какого-то царя?» Египтологи отказываются тратить попусту время на решение подоб­ных псевдопроблем, им не хватает его и на споры «о вещах, не лишенных смысла». Это, однако, вовсе не значит, что и мы должны оставить эти вопросы без вни­мания. На них следует остановиться хотя бы потому, что ими интересуются многие, а взгляды, высказанные по этому поводу, получили достаточно широкое рас­пространение. Но мы не будем задерживаться на них слишком долго. С пирамидами связано значительно больше подлинных, и притом более интересных, про­блем.

В древности пирамиды считались первым из семи чудес света. И для этого (полагаясь на наши знания остальных шести чудес) есть основания - они и поныне остаются чудом из чудес! Правда, мы возводим телеви­зионные башни более высокие, чем самая высокая из пирамид, и стадионы, превосходящие по размерам лю­бую из них, но по величине компактно застроенной пло­щади и по массивности их не превзошло еще ни одно современное сооружение. Из материала, пошедшего на самую высокую пирамиду, можно, к примеру, выстроить вдоль всего Средиземноморского побережья Египта от Эс-Саллума до Газы каменную плотину шириной один метр и высотой два с половиной. Для одной лишь до­ставки всего этого строительного материала египетским железным дорогам потребовалось бы почти в четыре ра­за больше вагонов, чем у них имеется. Если из камня шести самых крупных пирамид изготовить брусчатку, ею можно было бы вымостить дорогу шириной 6 мет­ров и длиной 12 тысяч километров, т. е. расстояние большее, чем от Вашингтона до Москвы.

 

 

 

Сравнение пирамид с некоторыми постройками. Слева направо: собор св. Вита в Праге, Братиславский град, пирамиды Хуфу и Хафра, Эйфелева башня

 

Столь же фантастичен возраст пирамид. Фундамент первой из них заложен в начале XXVII века до н. э., строительство последней было завершено примерно в конце XVIII века до н. э. К тому времени, когда в Афи­нах обосновались первые греки, нынешняя самая высо­кая пирамида простояла почти тысячу лет, ко времени легендарного основания Рима ей было почти две тысячи лет, а когда в Египет пришли арабы, она достигла бо­лее чем трехтысячелетнего возраста. «Солдаты! На вас смотрят сорок веков!» - патетически воскликнул Наполеон, обращаясь к своему войску перед «битвой у пира­мид», воскресившей Египет в сознании европейцев. При этом он «украл» у пирамид самое малое пятьсот лет.

Но дело не только в величине и древности этих по­строек. Если спуститься в большую пирамиду Хуфу (Хеопса), мы обнаружим там погребальный склеп пло­щадью более пятидесяти квадратных метров и высотой около шести метров; гигантские гранитные плиты, кото­рыми он выложен, так хорошо отшлифованы и так плотно пригнаны друг к другу, что между ними не просунешь и булавку. В небольшой пирамиде Униса стены подземных помещений украшены   иероглифическими надписями, которые занимают несколько десятков квадратных мет­ров; их краски - синяя и золотая - до сих пор не по­тускнели А если мы поднимемся над пирамидами на вертолете, то воочию убедимся, что некогда они были обнесены оградой и окружены просторными храмами; стена вокруг пирамиды Джосера, отрытая часть которой сверкает белизной, а доныне не откопанная, смутно вырисовывается в наносах песка, огораживала простран­ство площадью в пятнадцать тысяч квадратных метров. Знакомство с геодезическим планом пирамид в Гизе показывает, что они, вне всякого сомнения, имеют единое направление осей и строго сориентированы по сторонам света; самое значительное отклонение от ис­тинного севера не превышает и десятой доли градуса. А ведь известно, что в эпоху пирамид египтяне не зна­ли компаса. Не знали ни полиспастов, ни подъемных кранов, ни даже железных инструментов...

Все это поражает: поражает и человека той поры, когда верили, что Луна - это божество, и человека, ко­торый с помощью телевидения наблюдал за высадкой своего собрата на Луну. У подножия пирамид ощущаешь присутствие теней древних египтян: приказавших их построить, проектировавших и возводивших их. И раз­ве не увлекательно проследить судьбы тех, кто открыл для нас эти пирамиды, кто изучил их, пользуясь сред­ствами современной науки, кто разгадал их тайны?!

В наши дни наверняка выходят более нужные и ак­туальные сочинения, чем книга о египетских пирамидах, одна из многих сотен, написанных на эту тему. И все же, как я смею надеяться, эта книга окажется небезын­тересной для читателя, хотя она не затрагивает актуаль­ных проблем современности и полету фантазии предпо­читает факты.

 

I. КАМЕННЫЕ ДИВА НА НИЛЕ

 

Глава I

 

ЕВРОПА УЗНАЕТ О ПИРАМИДАХ

 

Разумеется, египтяне давно привыкли к своим пира­мидам, так же как китайцы к Великой стене или ацтеки к теокалли[2]. Но европейцам предстояло их открыть, подобно тому как Марко Поло открыл для них Китай, а Кортес - Мексику, Геродот открыл для них Египет.

Всякое сравнение несовершенно: в отличие от Марко Поло Геродот не занимался торговлей (а если и зани­мался, то недолго и неохотно) и в отличие от Кортеса не завоевывал чужих земель. Он был историком, пер­вым историком в Греции и во всем мире, «отцом исто­рии», как назвал его Цицерон и как мы называем его поныне. Родом из малоазиатского Галикарнаса, в ту пору значительного греческого полиса, теперь - турец­кого селения Бодрума. Примерная дата его рождения - 484 год до н. э. (возможно, несколько позже), умер в Фурии на юге Апеннинского полуострова около 425 года до н. э. В молодости притязал на видную политическую роль и, хотя по происхождению был аристократ, участ­вовал в заговоре против местного тирана Лигдамида, державшегося у власти с помощью персов. Заговорщи­ков постигла неудача. После казни вождей заговора (среди них был и дядя Геродота Паниасид, довольно известный поэт) Геродоту пришлось отправиться в из­гнание на остров Самос. Когда же наконец тирания н Галикарнасе пала, он вернулся домой, по к политиче­ской деятельности уже не возвратился, а посвятил себя занятию, которому, насколько известно, до него никто себя не посвящал. «...Чтобы прошедшие события с те­чением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и вар­варов не остались в безвестности...»[3], он решил их за­писать. Так возникли девять книг его «Истории».

Хотя Геродот был всего лишь первым историком, он понимал, что исторические события нельзя описывать без знания страны, где они разыгрывались. Кроме того, он придерживался мнения, что историю необходимо пи­сать живо и занимательно. Многие его последователи об этом забывали (и забывают поныне), но не это главное. Гораздо важнее, что он считал нужным не только пере­сказывать исторические события, но и размышлять о них, пытаться их понять и истолковать, найти в прошлом объяснение настоящего и грядущего. В своем труде Геродот основывался на том, что греки называли тео­рией и что в изначальном смысле значило «наблюдение», «познание». Он старался использовать все доступные ему источники, начиная с древних легенд и мифов и кончая официальными документами и рассказами оче­видцев, причем отделял действительные события от за­бавных историй, истинные факты от фикций, хотя все записывал с равным усердием. Особенно критически от­носился он к рассказам местных информаторов, с кото­рыми разговаривал с помощью переводчиков. Следуя совету Гераклита из Милета, он более доверял своим глазам, нежели ушам. «Я обязан передать, что об этом говорят, по не обязан  всему верить, - неоднократно повторяет он в разных формулировках, - и это относится ко всему моему повествованию». Тем не менее многие страницы его книг современный историк про­чтет со снисходительной улыбкой и предложит включить их в антологию старинных легенд и анекдотов - с тех давних времен историческая наука все же несколько ушла вперед.

В поисках источников Геродот, можно сказать, обо­шел (именно обошел, а не объехал) полсвета, оставив позади огромные расстояния, даже по нашим масшта­бам. Прежде всего - Малую Азию от Эгейского моря до Евфрата и от Черного моря до Левантинского[4], при­брежные города нынешней Сирии, весьма вероятно, Крым, древнюю Вавилонию, включая сам Вавилон и часть Ассирии, греческие полисы в теперешней Ливии и Южной Италии, разумеется, и саму Грецию, где довольно долго жил в Афинах. Около 450 года до н. э., то есть еще до появления в Афинах, он посетил Египет. Прошел от устья Нила, где тогда не было и следов ны­нешних Александрии и Порт-Саида, до острова Элефантина близ Асуана. В ту пору там находилась последняя египетская пограничная крепость, точнее сказать, самая южная база персидской армии, поскольку в 525 году до н. э. Египет был насильственно присоединен к державе персов.

На Геродота Египет произвел огромное впечатление, более чем любая другая из виденных им стран. Историк восхищался проявлявшейся буквально во всем древней культурой, тщательно возделанными полями со множе­ством оросительных каналов, большим нильским фло­том, обилием животных и рыб, климатом, пристрастием населения к чистоте. Но кое-что его изумляло, и более всего — обожествление животных и мумифнцирование мертвых. Ни разу Геродот не назвал египтян варвара­ми; он отзывался о них так: «Египтяне - самые бого­боязненные люди из всех... Что до самих египтян, то жи­тели пригодной для земледелия части страны больше всех сохраняют память [о прошлом своей земли] и по­тому разбираются в истории своей страны лучше всех людей, с которыми мне приходилось общаться в моих странствиях»[5]. Однако это не мешало ему не соглашать­ся с некоторыми полученными от них сведениями. «Что до истоков Нила, то никто из египтян, ливийцев или эллинов, с которыми мне приходилось иметь дело, не мог ничего мне сообщить об этом, кроме храмового писца и управителя храмовым имуществом Афины (так он перевел на греческий название храма египетской бо­гини Хатор.- В. З.) в египетском городе Саисе. Но, как мне кажется, он шутил...»[6].

Более всего восхищался Геродот египетскими по­стройками, и в первую очередь, разумеется, пирамида­ми. Но выше их он почитал гигантский дворец с 1500 подземными и столькими же наземными помеще­ниями, который он назвал лабиринтом (в нынешнем Фаюмском оазисе). «Я видел этот лабиринт: он выше всякого описания. Ведь если бы собрать все стены и великие сооружения, воздвигнутые эллинами, то в об­щем оказалось бы, что на них затрачено меньше труда и денежных средств, чем на один этот лабиринт. А меж­ду тем храмы в Эфесе и на Самосе—весьма замеча­тельны. Конечно, пирамиды — это огромные сооружения, и каждая из них по величине стоит многих творений [эллинского строительного искусства], вместе взятых, хотя и они также велики. Однако лабиринт превосходит [размерами] и эти пирамиды»[7]. И это еще не все.

«Как ни поразителен этот лабиринт своей грандиоз­ностью, но еще большее удивление вызывает так на­зываемое Меридово озеро, на берегу которого он стоит. Окружность этого Меридова озера составляет 3600 ста­дий, или 60 схенов, т. е. как раз равняется длине всей прибрежной полосы Египта [...] А то, что оно - произ­ведение рук человеческих и вырыто искусственно, это ясно видно. Почти что посредине озера стоят две пи­рамиды, возвышающиеся на 50 оргий над водой; такой же глубины и их подводная часть. Рядом с каждой пи­рамидой поставлена колоссальная  каменная статуя, восседающая на троне»[8].

В существовании этих двух произведений рук чело­веческих мы уже не можем убедиться - другие челове­ческие руки их уничтожили. Но при всем своем восхи­щении этими творениями Геродот посвятил каждому из них лишь одну главу, тогда как пирамидам - семь. Эти главы из второй книги «Истории» содержат первые сведения о пирамидах для тех, кто не знает египетских иероглифов.

С тех пор не появлялось ни одной книги о пирами­дах, где не было бы ссылок на Геродота, по крайней мере ни одной стоящей. И все-таки Геродот, конечно же, не был первым греком и тем более первым чуже­земцем в Египте. Согласно греческим мифам, там побы­вал еще Геракл, который не поладил с царем Бусиридом и убил его; в Египте якобы останавливался и Менелай с Еленой после завоевания Трои и даже пробыл там несколько лет. Побывали там и сами греки, в пер­вую очередь философы и политики — Фалес, Анаксимандр, Демокрит и Солон. Они приезжали ознакомить­ся с государственным аппаратом Египта, позаимствовать мудрость у его жрецов. С конца VII века до п. э., у греческих торговцев было даже в дельте Нила собст­венное поселение Навкратис. Фараон Яхмос II (по-гре­чески Амасис) пожаловал ему самоуправление и ряд привилегий. По библейскому преданию, задолго до гре­ков в Египте побывали иудеи - сначала Иосиф, сын Иакова, попавший туда в качестве раба и после извест­ных злоключений с женой Потифара получивший долж­ность наместника фараона, затем его братья и многочисленные единоверцы и, наконец, все (или почти все) иудеи во время знаменитого «египетского плене­ния», из которого их вывел Моисей. Бывали в Египте и критские и финикийские купцы, ассирийские и пер­сидские вонны-завоеватели, бывали и представители других народов, не только умевшие торговать и воевать, но и знавшие грамоту. Многие из них наверняка видели пирамиды и описали их. Однако первые неегипетские письменные сведения, дошедшие до нас, принадлежат Геродоту.

Уже по самой манере рассказа Геродота можно судить о том, что пирамиды были широко известны. Он не считает нужным каким-либо образом знакомить с ними читателя или что-либо ему объяснять и уже при первом упоминании пишет о них так: «Когда Нил за­топляет страну, только одни лишь города возвышаются над водой почти как острова в нашем Эгейском море. Ведь вся остальная египетская страна, кроме городов, превращается в море. Тогда плавают на судах уже не по руслу реки, а напрямик по равнине. Так, например, на пути из Навкратиса в Мемфис проезжают мимо са­мих пирамид...»[9].                      

И лишь после этого следует знаменитое Геродотово описание пирамид, их размеров и истории их строитель­ства: «Так вот, до времени царя Рампсинита, рассказы­вали далее жрецы, при хороших законах Египет достиг великого процветания. Однако его преемник Хеопс вверг страну в пучину бедствий. Прежде всего он по­велел закрыть все святилища и запретил совершать жертвоприношения. Затем заставил всех египтян рабо­тать на него. Так, одни были обязаны перетаскивать к Нилу огромные глыбы камней из каменоломен в Ара­вийских горах (через реку камни перевозили на кораб­лях), а другим было приказано тащить их дальше до так называемых Ливийских гор. Сто тысяч людей вы­полняло эту работу непрерывно, сменяясь каждые три месяца. Десять лет пришлось измученному народу строить дорогу, по которой тащили эти каменные глы­бы,— работа, по-моему, едва ли не столь же огромная, как и постройка самой пирамиды. Ведь дорога была 5 стадий длины, а шириной 10 оргий, в самом высоком месте 8 оргий высоты, построена из тесаных камней с высеченными на них фигурами.

 

 

 

Поле пирамид в Гизе (реконструкция). Слева пирамида Хафра (Хефрена) с пирамидой-спутницей, справа пирамида Хуфу (Хеопса) с тремя пирамидами-спутницами. Рядом с пирамидой Хафра заупокой­ный храм с «восходящей» дорогой, которая соединяет его с нижним храмом, левее последнего - Большой сфинкс с храмом

 

Десять лет продолжалось строительство этой дороги и подземных покоев на холме, где стоят пирамиды. В этих покоях Хеопс устро­ил свою усыпальницу на острове, проведя па гору ниль­ский канал. Сооружение же самой пирамиды продол­жалось 20 лет. Она четырехсторонняя, каждая сторона ее шириной 8 плефров и такой же высоты, и сложена из тесаных, тщательно прилаженных друг к другу кам­ней. Каждый камень длиной по крайней мере 30 фу­тов»[10].

Мы специально оставили меры длины, приводимые Геродотом, поскольку их пересчет не всегда однозначен. Греческие меры при одинаковом наименовании в раз­ные времена и в различных городах были неодинаковы:

расхождения достигают 10 процентов и более. Однако мы можем предположить, что Геродот пользовался преобладавшей тогда аттическо-эвбейской системой, в которой стадий равен 177,6 метра, плефр — 29,6 метра, а оргия — 1,8 метра. Таким образом, дорога была почти 900 метров длиной и почти 18 метров шириной. Прове­рить эти данные мы не можем, ибо она не сохранилась. Сторона основания пирамиды, по Геродоту, составляла 236,8 метра, что довольно точно соответствует истине, поскольку, по современным подсчетам, первоначально сторона основания составляла 202,4 .метра, а ныне она имеет 230,4 метра. Что же касается высоты, то данные Геродота спорны. Если он подразумевал высоту каждой нз граней (от середины основания до вершины), то ошибся примерно на 46 метров; если же речь шла об истинной высоте пирамиды, что более вероятно, то до­бавил лишних почти 85 метров. Сейчас высота этой пирамиды 137,3 метра; однако у нее отсечена вершина, на месте которой осталась примерно десятиметровая площадка, так что, согласно нынешним подсчетам, со первоначальная высота   равнялась приблизительно 146,7 метра. Геродот явно положился на своих информаторов, хотя более точные данные мог получить из (ныне утраченного) сочинения Фалеев Милетского, ко­торый посетил Египет лет на пятьдесят раньше и «вы­числил высоту пирамиды по величине ее тени». На счет недобросовестности информаторов мы можем отнести и ошибки в хронологической последовательности прави­телей, которую, впрочем, сам Геродот проверить не мог. Рампсинит, т. е. библейский Рамсес, а в изначальном египетском звучании - Рамессу (II), не был предшест­венником Хеопса (Хуфу), а правил примерно 1350 лег спустя.

Воздержимся пока от дальнейших замечаний и озна­комимся с Геродотовым описанием технической стороны постройки пирамиды: «Построена же эта пирамида вот как. Сначала она идет в виде лестницы уступами, ко­торые иные называют площадками или ступенями. По­сле того как заложили первые камни (основания), ос­тальные (для заполнения площадок) поднимали при помощи помостов, сколоченных из коротких балок». «Так поднимали с земли камни на первую ступень лест­ницы. Там клали камень на другой помост; с первой сту­пени втаскивали на второй помост, при помощи которого поднимали на вторую ступень. Сколько было рядов ступеней, столько было и подъемных приспособлений. Быть может, однако, было только одно подъемное приспособ­ление, которое после подъема камня без труда перено­силось на следующую ступень. Мне ведь сообщали об обоих способах - почему я и привожу их. Таким обра­зом, сначала была окончена верхняя часть пирамиды, затем соорудили среднюю и напоследок самые нижние ступени на земле»[11]. Как истый грек, всегда интересую­щийся, сколько что стоит, Геродот не преминул спро­сить своих провожатых и о расходах на пирамиду: «На пирамиде египетскими письменами было обозначено, сколько редьки, лука, чеснока съели рабочие. И, как я очень хорошо помню, переводчик, который читал мне надпись, объяснил, что на все это было израсходовано 1600 талантов серебра. Если это верно, то сколько же денег пошло на железные орудия, на хлеб и одежду для рабочих, так как строительство всех этих сооружений продолжалось 20 лет и, кроме того, немало времени по­надобилось на ломку и перевозку камней и сооружение подземных покоев [для усыпальницы]»[12].

Талант в самых распространенных тогда системах, т. е. аттической и эгинской, весил от 35,9 до 37,6 кило­грамма. 1600 талантов серебра - это значит от 40300 до 60 100 наших килограммов, что при тогдашней стои­мости драгоценных металлов представляло собой 4000 - 6000 килограммов золота. Эту сумму можно довольно просто пересчитать па доллары, рубли или чехословац­кие кроны в зависимости от их золотого обеспечения. Но покупательная способность серебра и золота с тех пор настолько изменилась, что такой пересчет не имеет практического смысла. Во времена Геродота за талант серебра можно было купить в Афинах 3000 поросят или 36000 литров ячменя или же построить военный ко­рабль.                                

Строительство Парфенона обошлось в 700 та­лантов, причем надо было покупать мрамор, оплачивать доставку материалов, платить рабочим и художникам (всего лишь треть строителей составляли рабы), не счи­тая прочих затрат. Здесь же только редька, чеснок и лук, съеденные строителями пирамиды, стоили вдвое дороже, чем весь Парфенон!

Мы еще вернемся к этим сведениям, поскольку со­временным исследователям есть что к ним добавить. Однако дадим опять слово Геродоту: «Царствовал же этот Хеопс, по словам египтян, 50 лет, а после его кон­чины престол наследовал его брат Хефрен. Он поступал во всем подобно брату и также построил пирамиду, ко­торая, впрочем, не достигает величины Хеопсовой. Я сам ведь ее измерил. Под ней нет подземных покоев и не проведен из Нила канал, как в той, другой пирамиде, где вода по искусственному руслу образует остров, на котором, как говорят, погребен Хеопс. Самый нижний ряд ступеней он велел вывести из многоцветного эфиоп­ского камня и построил пирамиду на 40 футов ниже первой, при таких же, впрочем, размерах. Обе пирамиды стоят на том же самом холме высотой около 100 футов. Царствовал же Хефрен, по словам жрецов, 56 лет»[13].

Что касается длины каждой из сторон основания этой пирамиды, приведенные Геродотом данные опять-таки довольно точны; как он утверждает, она равнялась 224,8 метра, т. е. он ошибся всего лишь на неполных 5% по сравнению с современными расчетами. Если го­ворить о высоте пирамиды, его расчеты почти верны;

при первоначальной высоте 143,7 метра она была всего на 3 метра ниже, чем пирамида Хеопса, или Хуфу, ко­торую уже тогда называли «Великой». Эта разница в высоте была не различима глазом; кроме того, пирамида Хефрена (Хафра) стояла на самой высокой точке здешнего нагорья. Сейчас со смотровой террасы в Гизе пирамида Хефрена кажется даже выше пирамиды Хуфу;

этой оптической иллюзии способствует и то обстоятель­ство, что вершина ее сохранилась.

«Затем царем Египта, по словам жрецов, стал Микерин, сын Хеопса... - продолжает Геродот. - И этот царь также оставил пирамиду, хотя и значительно мень­ше отцовской: каждая ее сторона на 20 футов короче 3 плефров. Она также четырехугольная и наполовину построена из эфиопского камня»[14]. Здесь Геродот пре­уменьшил длину стороны основания пирамиды более чем на 20 метров, зато обосновал ее царское происхождение, ибо кое-кто из греков утверждал, что это пирамида не­кой гетеры. Далее он упоминает еще только одну цар­скую пирамиду, которую приказал построить сын Микерина (Менкаура) Асихис (Шепсескаф). «Чтобы прев­зойти прежних египетских царей, Асихис воздвиг в па­мять о себе пирамиду из глиняных кирпичей с надписью, вырезанной на камне и гласящей: „Не ставь меня ниже каменных пирамид. Как Зевс над прочими богами, стою я над ними. Шест погружали в озеро и из грязи, кото­рая приставала к шесту, изготовляли кирпичи. И таким образом меня воздвигли"»[15]. Это поведали Геродоту жрецы.

Тщетно мы стали бы искать у Геродота сообщений о пирамидах в нынешних Саккара, Дашуре, Медуме и других местах; по всей вероятности, он их не видел. Впрочем, не видел он и Большого сфинкса: должно быть, в то время он почти весь был засыпан песком. Геродот обратил внимание лишь на центральную из трех пирамид, стоящих перед Великой пирамидой, и то скорее всего благодаря одной истории, рассказанной ему египетскими жрецами. «...Хеопс в конце концов дошел до такого нечестия, по рассказам жрецов, что, нуждаясь в деньгах, отправил собственную дочь в публичный дом и приказал ей добыть некоторое количество денег - сколько именно, жрецы, впрочем, не говорили. Дочь же выполнила отцовское повеление, но задумала и себе са­мой оставить памятник: у каждого своего посетителя она просила подарить ей по крайней мере один камень для сооружения гробницы. Из этих-то камней, по словам жрецов, и построена средняя из трех пирамид, что стоит перед Великой пирамидой...»[16].

Это сообщение относится к категории тех, о которых Геродот писал: «Кто может верить этому сказанию егип­тян, это его дело»[17].

 

 

Прошло более четырехсот лет после Геродота, преж­де чем у подножия пирамид появился другой европеец, сообщения которого дошли до нас. Побывали там мно­гие (мы знаем по именам с полдюжины таких путешест­венников, даже если упоминать только самых значитель­ных), но сочинения их утрачены. Нам известно лишь то, что написал о пирамидах Диодор Сицилийский, автор сорока книг «Исторической библиотеки», из которых со­хранилось только пятнадцать.

Диодор был грек из сицилийского города Агирия; он родился примерно в 80 году до н. э. и примерно в 29 году до н. э. умер. В отличие от Геродота он больше читал, чем путешествовал: однако мы благодарны ему, потому что в своих книгах он сохранил для нас множество   пересказов и цитат из произведений, о которых мы без него ничего бы не знали. Египет он все же посетил. Ведь это не так уж далеко от Сицилии. Кроме того, не было никаких «паспортных проблем». Он ехал в Египет не как за границу, а как в один из районов Римской империи, куда входила и его родина. Не было и языкового барьера, поскольку государственным языком в Египте был тогда его родной язык - греческий. Со времен Ге­родота в этой стране многое изменилось. Персы были изгнаны, и властителем Египта в 332 году до н. э. стал Александр Великий; после смерти Александра в 323 го­ду до н. э. власть перешла к одному из его полковод­цев - Птолемею (поначалу правившему от имени на­следников Александра, а с 305 года -суверенно); затем там сменили друг друга на престоле еще тринадцать представителей династии Птолемеев, в 48 году до н. э. сюда пришел Цезарь (и распорядился египетским тро­ном в интересах римской империи), а в 30 году до н. э. Август после победы над Антонием и Клеопатрой вклю­чил Египет в состав римской империи. Но что в Египте не изменилось - так это пирамиды.

«...Сторона самой большой из них [с четырехгранным основанием] имеет в длину семь плефров, а высота ее более шести», - начинает свое описание Диодор. Дан­ные его неточны, и длину он уменьшил на 22 метра, зато к высоте прибавил примерно 33 лишних метра. Од­нако Диодор замечает и кое-что новое: на месте разру­шившейся остроконечной вершины теперь была неболь­шая площадка. «...Постепенно она сужается к вершине, где каждая из сторон имеет шесть локтей, и вся сдела­на из твердого камня, сколь трудно обрабатываемого, столь же и долговечного. Потому что не меньше 1000 лет прошло до сего времени [некоторые же более 3400 лет насчитывают], а камни прежнюю смазку п все строение сохраняют невредимо. Говорят, что этот камень приво­зили из далекой Аравии и возводили это строение с помощью насыпей, ибо приспособления в ту пору еще не были изобретены».

Здесь Диодор по сравнению с Геродотом продвига­ется на шажок, а то и на целый шаг вперед. Впервые, хоть и весьма неточно, он упоминает о возрасте пира­мид; Геродот приводил лишь имена властителей, от­давших распоряжение о постройке, но времени их прав­ления не указывал. Другая информация Диодора еще интереснее: он говорит о насыпях, или платформах, по которым камни доставлялись наверх. Для их обозначе­ния он пользуется греческим словом хома; обычно его переводят как «плотина», «вал», «холм», «рампа». Многие его читатели, в том числе и археологи, не поняли это место и не обратили на него внимания. Только в нашем столетии обнаружилось, что в его словах «кое-что кроется», но об этом позднее. Что же касается «при­способлений», то тут между ним и Геродотом, скорее всего, нет противоречия: он, вероятно, имеет в виду сложные полиспасты, широко применявшиеся в его вре­мя, между тем как Геродот говорит об относительно простых вспомогательных средствах.

«Но более всего удивительно, что столь безмерное строение стоит в таком месте, вокруг которого повсюду одни пески, так что ни следов не видно, ни остатков на­сыпей ни ломаного или обработанного камня. Поэтому кажется, что не исподволь та громада людьми построе­на, но как бы вдруг неким божеством на тех обширных песках воздвигнута. Иные из египтян рассказывают об этом поразительные истории и легенды. Поскольку насы­пи те состояли из соли и селитры, то-де пущенная из реки вода растворила их так, что, кроме самого здания, ничего не осталось. Однако на самом деле это неправ­да — то же множество рук, которое их делало, возя землю, возвращало ее на прежние места. Ибо, как го­ворят, 360000 человек было занято на строительстве, едва за двадцать лет приведенном к окончанию». Диодор кратко упоминает и о двух других больших пира­мидах в Гизе и приводит их названия, только вместо «Хеопс» он пишет «Хеммис». Повторяет он и рассказ о тирании Хеопса и добродетелях и справедливости Микерина, приведенный еще Геродотом. Однако приводит любопытное высказывание: «Полагают, что должно больше удивляться архитекторам, нежели самим царям, позаботившимся о том строительстве. Потому что пер­вые проявили в них собственный разум и старание, а вторые вложили всего лишь богатство, унаследованное от предков и отнятое у подданных».

Диодор стремился узнать о пирамидах конкретные подробности, но слышал всякие досужие вымыслы, ко­торые за скромный бакшиш и по сей день рассказывают драгоманы. «Впрочем, ни среди историков, ни среди са­мих египтян нет единодушия в вопросе о происхождении пирамид, - констатирует он положение вещей, которое не изменяется уже два тысячелетия. - Кое-кто считает их творцами вышеупомянутых царей, кое-кто - других; например, говорят, что самую большую пирамиду воз­двиг Армей, вторую - Амасис, третью - Инар. Некото­рые уверяют, будто последняя послужила гробницей гетере Родопис». В отличие от сведений, которые мы на­ходим у Геродота, по Диодору, Родопис была «возлюб­ленной одного из наместников царя, из любви к ней повелевшего построить эту пирамиду на средства казны».

Но не всегда мужские разговоры сводятся к женщи­не. По крайней мере это не так в нашем конкретном случае, в разговоре о пирамидах, что доказал Страбон из Понта  (около 65 года до   н. э. - 25 год до н. э.) – последний европеец, посетивший пирамиды еще до нашей эры и оставивший об этом поныне сохранившееся свидетельство. Он тоже был грек, и, подобно Ге­родоту, великий путешественник. Дошедшие до нас сем­надцать книг его «Географии» вполне оправдывают присвоенный ему в древности титул - «отец географии». О пирамидах он упомянул лишь кратко и в основном повторил то, что мы знаем из произведений его пред­шественников. И все же он добавил кое-что новое.

«...Одна из них только немного больше другой, - пишет он в семнадцатой книге.- Наверху, примерно по­средине между сторонами, находится камень, который можно вынимать. Если камень поднять, то открывается извилистый проход к гробнице»[18]. Такой проход там действительно существует и ведет к внутренним помеще­ниям, но не на уровне середины высоты пирамиды, а всего в нескольких метрах над фундаментом. На уровне же середины высоты пирамиды есть два узких наклон­ных вентиляционных канала, или шахты, одна - на се­верной, другая — на южной стороне, и обе ведут к по­гребальной камере.

Некоторые авторы допускают, что по одному из этих коридоров Страбон спускался в пирамиду: однако нам это не представляется правдоподобным. Что касается на уровне середины высоты пирамиды, это вообще, ибо они слишком узки. Если бы Страбон спустился внутрь пирамиды, то наверняка не преминул бы описать усыпальницы с саркофагом. Такую возмож­ность человек его склада, естественно, не упустил  бы.

Итак, следует предположить, что до 776 года   (считая с первой олимпиады) или 753 года (с основания Рима) - если мы не хотим сказать «до нулевого года нашей эры» - никто из неегиптян в пирамиды не спус­кался и не поднимался па них. И путешественники эти, по всей вероятности, видели только пирамиды в Гизе.

Первым неегнптянином, первым европейцем, спус­тивши я в глубь пирамиды, был, судя по всему, римлянин Плиний (Гай Плиний Цецилий Старший, 23/24 - 79 годы н. э.), человек замечательный и разносторон­ний. Он интересовался политикой, минералогией, живо­писью, ботаникой и зоологией, военным делом, медици­ной, поэзией и не в последнюю очередь географией и историей. Сохранилось его произведение «Естественная история» в 37 книгах, о содержании которого лучше, чем заглавие, говорит возникшее еще в античности опреде­ление - «истинный склад человеческих знаний». В эту книгу включено свыше 20000 выписок из почти 2000 со­чинений 475 разных авторов. Жизненную и литератур­ную карьеру Плиний начал в Галлии как автор руко­водства по обучению конницы, при императоре Веспасиане он был наместником в Испании и Африке, при императоре Тите командовал римским флотом. Плиний пользовался каждой свободной минутой для пополнения своих знаний; даже на пути в сенат или во время купа­ния в банях за ним следовал раб, который что-нибудь читал ему вслух. В конце концов эта страсть к знаниям оказалась для него роковой. 24 августа 79 года, когда его корабль стоял на якоре близ Неаполя, он пошел посмотреть поближе извергающийся Везувий, отравил­ся серными испарениями и вскоре умер.

Нам точно неизвестно, когда Плиний спускался в пирамиду, однако о том, что он был в ней, мимоходом упоминается в шестой книге «Естественной истории». Ученые обратили внимание на это замечание только спустя столетия. «Внутри Великой пирамиды есть шахта восьмидесяти локтей в глубину, ведущая, как полагают, в реку». Тысячи современных посетителей не обнаружили бы этой шахты, если бы проводник не показал им ее. хотя над отверстием горит неоновая лампа. Плиний, следовательно, был очень наблюдателен. Кроме того, он первым упомянул и о Большом сфинксе. «Это удивительное художественное творение, но, как можно заметить, оно окружено молчанием, ибо местные жители почитают его божеством. Они верят, что под сфинксом погребен царь Хармаис, и полагают, что этот сфинкс доставлен сюда издалека. На самом же деле он выте­сан из массивного камня, а лик у этого чудовища, не­смотря на его обожествление, красный».

Чудовища? Плиний не испытывает богобоязненного почтения ни к Сфинксу, ни к пирамидам. Восхищается ими как творением человеческих рук, но в остальном... «Итак, упомянем, хотя бы вкратце, о египетских пира­мидах, об этих свидетельствах бессмысленного тщесла­вия и вызывающего богатства здешних царей. И вправ­ду, как утверждают многие, к созданию их вели всего лишь следующие побуждения: либо стремление власти­телей не оставить свои сокровища наследникам или врагам, которые их растратят, либо намерение дать работу множеству людей. Это памятники безрассудной заносчивости строителей, и многие из них так и оста­лись незавершенными».

Здесь Плиний в полный голос говорит то, о чем дру­гие, подавленные и восхищенные величиной этих постро­ек, едва ли решились бы сказать и более сдержанно. Кроме того, он впервые дает понять, что существуют пирамиды и помимо гизехских; первым высказывает он и предположение, что пирамиды - «сокровищницы фа­раонов», предположение, сыгравшее в их судьбах зна­чительную роль. Плиний приводит размеры лишь самой большой пирамиды, и, как это уже стало привычным для нас, не совсем точно: по его данным, сторона осно­вания пирамиды равна 833 футам, высота - 625 фу­там, т. е. соответственно 246,5 и 185 метрам. «Вот какие дива эти пирамиды. Однако венцом сих чудес является как раз самая малая и самая удивительная пирамида, которую, словно бы для того, чтобы уменьшить наше восхищение богатством фараонов, построила гетера Родопис». Выходит, и Плиний не умолчал об этой даме, но в отличие от других он слышал, что первоначально Родопис была рабыней и наложницей греческого басно­писца Эзопа. Затем он добавляет: «Правда, еще порази­тельнее, что подобная женщина благодаря своей профес­сии сумела накопить такое богатство».

Плиний приводит и литературные источники своих сведений о пирамидах; помимо авторов, нам уже изве­стных, он называет еще семь других, причем исключи­тельно греческих. И среди них прежде всего афинского Философа и государственного деятеля Диметрия Фалерского, который в 308 году до и. э. предложил Птоле­мею I проект организации Александрийского музея, а впоследствии стал его первым директором; далее — ис­торика Дуриса с Самоса, философа Антисфена, а из про­чих с наибольшим уважением Аристагора из Милета, автора ныне утерянного труда «О египтянах». «Все эти авторы. — пишет Плиний в заключение, — выражают неудовольствие людьми, строившими в свою честь пира­миды. Поистине справедливая случайность содействова­ла тому, что имена тех, кто создал эти невероятные па­мятники собственного тщеславия, были забыты».

Говоря по правде, имена эти не забыты. Забыто только изначальное их звучание, и спустя столетия ста­ло известно лишь греческое прочтение этих имен: Хеопс, Хефрен, Микерин. Но пришло новое поколение ученых, которое установило, что три строителя пирамид в Гизе (или, точнее, три правителя, повелевшие их построить) на родном языке носили имена Хуфу (полностью Хнум-хуфу), Хафра и Менкаура.

Однако имена других фараонов Древнего Египта, чьи пирамиды также сохранились, были забыты. Но и то забыты но навсегда: ныне благодаря египтологам нам известны имена большинства из них.

Последним античным автором, оставившим нам подробное описание пирамид, был Филон Византийский. Мы не знаем о нем почти ничего: ни когда он родился, ни где умер, ни чем занимался, ни как выглядел. С определенностью мы можем сказать лишь, что он не тождествен своему куда более прославленному тезке, жившему в III веке до н. э., который был математиком и военным конструктором. Некоторые ученые относят период жизни Филона Византийского к III - II векам до н. э., когда нынешний Стамбул назывался еще не Константинополем, а Византией; другие - к более позд­нему времени. До пас дошла только его книжка «О семи чудесах света», да и та сохранилась примерно наполови­ну. В ней есть главка строк в пятьдесят и о чудесах в Гизе, названная «Пирамиды близ Мемфиса».

Филон Византийский не был ни путешественником, ни историком. Он принадлежал к тому существующему и поныне разряду авторов, которые пишут о том, что знают из вторых рук. Впрочем, во вступлении к своей книжке он честно признается, что все описываемое «ви­дел лишь духовным зрением» «благодаря образованию, которое избавляет от необходимости путешествовать и позволяет познавать знаменитые достопримечательности дома, по книгам». Книг, по которым он таким способом познакомился с пирамидами, Филон, к сожалению, не перечислил; похоже, что некоторые подробности вообще выдуманы им самим. «При этом он нередко не знает меры, - замечает швейцарец Ж. Орелли, нашедший в 1806 году его сочинение, - а чудеса, о которых расска­зывает своим читателям, больше преувеличивает и вос­хваляет, нежели точно описывает».

«Пирамиды близ Мемфиса - это постройки, возве­дение которых свыше сил человеческих, а их описанию отказываешься верить, - начинает Филон главу, посвя­щенную Египту. - Это горы камней на горах камней, и ум не способен понять, каким образом эти огромные плиты были подняты на такую высоту и какими средст­вами были возведены эти гигантские творения рук чело­веческих. Они стоят на квадратном, искусственно вы­ровненном плоском скальном основании и постепенно поднимаются ввысь», причем самая высокая из них, как можно заключить из дальнейшего текста, «дости­гает трехсот футов, ее периметр равен шести стадиям. Камни сооружения так тщательно пригнаны и отшли­фованы, что кажется, будто оно высечено из одной глыбы.

В постройке попеременно уложены различные породы камня: тут - белый мрамор, там - черный эфи­опский, за ним следует красный камень, именуемый кро­вавиком, затем пестрый, отсвечивающий прозеленью камень из Аравии. Некоторые камни напоминают свер­кающее лазурное небо, иные хоть и обыкновенные, но имеют желтый оттенок, третьи пурпурного цвета, похо­жие на ткань, окрашенную темно-красной краской, до­бываемой из багрянок». Вслед за этими и им подобными яркими подробностями и похвалами Фортуне, благо­даря покровительству которой, по мнению Филона, воз­никли такие творения, он кончает свое описание слова­ми: «Созданиями подобного рода люди возносятся к богам, а боги спускаются к людям».

Сколь ни склонен Филон к преувеличениям, высоту самой большой пирамиды он занизил: 88,8 метра. Что касается длины каждой из сторон основания, его данные – 26,4 метра – также не точны.

Однако поразительно верно его сообщение, что  пирамида стоит на искусственно выровненной скале; подтвердили это лишь новейшие исследования. Возможно, он не очень преувеличивает, когда пишет о том, как тщательно были пригнаны и отшлифованы плиты. Вне всякого сомнения, в его эпоху - а тем более в эпоху, когда жили авторы, у которых он черпает информацию, - и даже столетия после того Великая пирамида действительно казалась «высеченной из одной глыбы». Вершина пирамиды Хафра, которую не лишили внешней облицовки грабители, кажется такой и поныне,

О пирамидах писали и другие античные авторы, однако довольно кратко. Александрийский грек Клавдий Птолемей, описавший известный ему мир, посвятил им несколько строк. Гай Юлии Гигин, библиотекарь императора Августа, написал, что «пирамиды в Египте, тень которых незрима, достигают 600 футов в высоту»; эту же высоту (177,6 метра), но без повторения ошибки относительно тени приводит позднее Вибий Секвестер.  Выписками из Плиния довольствовался в разделе о пирамидах географ Гай Юлий Солин в начале IV века н. э. Последний древнеримский автор бегло упомянувший о пирамидах, Флавий Магнус Аврелий Кассиодор (V - VI века н. э.), даже не сообщает их размеров. Наибольшей их достопримечательностью он считал то, что «благодаря своему расположению они поглощают собственную тень, которая становится невидимой».

Таким образом, с течением времени сведений о пирамидах появляется все меньше, а сами эти сведения становятся все более расплывчатыми   и неточными. Создастся даже впечатление, что авторы периода зака­та античной цивилизации считали, будто все пирамиды имеют одинаковые объем и высоту.

С гибелью античного мира на пирамиды опускается «египетская тьма». Или - иначе сказать - тьма средневековья». Для европейцев и для египтян.

 

 

 

Египетская стела с двумя пирамидами и Сфинксом, возможно, эпохи Нового царства

 

Вот в основном и все, что установили о пирамидах европейские путешественники и историки от Геродота до Кассиодора, т. е. за тысячу лет. Точнее, в основном все, что сохранилось из добытой ими информации и из произведений различных компиляторов. Но, может быть, более точные и подробные сведения нам оставили сами египтяне той далекой эпохи?

Увы, мы должны ответить отрицательно. По крайней мере ни одного подобного сообщения нет ни в памят­никах иероглифического, иератического и демотического письма, то есть тех видов письменности, которыми поль­зовались древние египтяне, ни в памятниках коптского письма их христианских потомков. Трудно поверить, но это так. В ту пору египтяне и даже их ученые жрецы не много знали о пирамидах. Геродот, очевидно, услы­шал максимум известных им сведений. В это тоже трудно поверить, но вспомним: тогдашних египтян отде­ляло от строителей пирамид примерно два тысячелетия. Для этих египтян свидетели и строители пирамид, в свою очередь, были уже «древними египтянами».

«Однако должны существовать сведения периода строительства пирамид, которые были доступны совре­менникам Геродота, но недоступны нам», - возразит кто-нибудь. Безусловно. Именно на основании таких сведений написал в первой половине III века до н. э. египетский жрец Манефон из Себеннита труд «История Египта». Это первое известное нам систематическое из­ложение египетской истории, из которого сохранились цитаты и выписки, но написано оно было по-гречески.

Манефон имел доступ к храмовым архивам, был знаком с греческой историографией и ее методами, умел поль­зоваться первоисточниками. Пирамидам он, судя по все­му, не уделял особого внимания; до нас дошли всего лишь три его высказывания о них, из которых только одно достоверно. Оно касается царя Хуфу (Манефон именует его Суфисом): «Он построил самую большую пирамиду, о которой Геродот говорит, что ее возвел Хеопс». В правдивости двух других у нас есть все ос­нования усомниться Первое - о царе Уэнефесе из I династии: «В пору его правления Египет посетил великий голод; он построил пирамиду близ Кохомы». Другое - о царице Нитокриде из VI династии: «Она была самой благородной и красивой женщиной своего времени; по­строила третью пирамиду». Упомянул Манефон и о Тосортросе, или Джосере, строителе первой пирамиды, но о нем написал лишь, что во время его правления «жил Имутес (Имхотеп), который благодаря своему искусст­ву врачевателя пользовался среди египтян славой Асклепия; он первым начал возводить постройки из теса­ного камня; уделял внимание и письменности». О фа­раоне VI династии Тети, строителе одной из пирамид в Саккара, Манефон сообщает лишь то, что он «был убит собственным телохранителем». Ряд документов, из ко­торых Манефон (или его предшественники) мог чер­пать информацию, нам тоже известен, таковы, например, анналы первых пяти династий на «Палермском камне», «Абидосский» и «Саккарский» списки фараонов на стене храма в Абидосе и одной из гробниц в Саккара [19], перечень фараонов Древнего, Среднего и Нового царств на Туринском папирусе. Но пирамиды в указанных ан­налах почти не упоминаются, тем более нет каких-либо сведений о них в царских списках.

Не могут ли что-либо рассказать о себе сами пира­миды? Эгон Эрвин Киш, бравший «интервью» у конку­рирующих с египетскими пирамид Мексики, жаловался, что «вызвать пирамиды на разговор вообще-то трудно, более того - невозможно». Но, как известно, сущест­вуют обширные «Тексты пирамид». Впрочем, первые тексты такого рода были обнаружены лишь в пирамиде последнего фараона V династии Униса, пирамиды же в Гизе, Саккара, Дашуре, Медуме и Абу-Роаше построе­ны раньше. Эти тексты содержат описание погребальных обрядов и жертвоприношений, магические заклинания, которыми напутствовали царя, отправлявшегося в мир иной, поэтические опусы и древние мифы и помимо про­чих подобного рода материалов для чтения всякий раз (и притом многократно) имя владельца пирамиды. Од­нако в те времена к этим текстам не было доступа. Итак, все, чем могут помочь нам пирамиды, - это устное предание, сохранившее имена трех «строителей» и воспоминания о том, как пирамиды строились. Причем эта устная традиция явно не благоволит к Хуфу и Хафра. «Египтяне так ненавидят этих царей, что только с неохотой называют их имена»[20], - свидетельствует Геродот, а Диодор рассказывает, что «после их смерти народ взбунтовался и выбросил их мумии из пирамид».

В ту пору пирамиды имели совсем иной вид, чем сейчас. Согласно многим описаниям, эти гигантские мо­нолиты сняли на солнце белой глазурью отполирован­ных известняковых плит на фоне многоколонных залов прилегающих поминальных храмов, соединенных с хра­мами в долине Нила длинными мощеными дорогами. Рядом с царскими пирамидами стояли малые пирамиды жен и членов семьи фараонов; все они были обнесены высокими, богато украшенными стенами. Вокруг распо­ложились сотни красивых гробниц высшей знати, жре­цов и военачальников, главных и личных писцов, казна­чеев, носителей опахал, наместников, разных сановни­ков и всех придворных, пожелавших остаться рядом со своим повелителем и богом и после смерти. Пирамида была «Дворцом вечности» и центром большого «Города мертвых» — живые имели доступ лишь к поминальному храму, когда там совершались богослужения в честь «царя, власть которого вечна».

В эпоху Геродота пирамиды казались еще довольно новыми. После падения Древнего царства, цари кото­рого воздвигли большинство пирамид, в Египте настал период анархии и смут; следующий такой период без­властия и внутренних неурядиц наступил после падения Среднего царства. И хотя пирамиды стояли в стороне от человеческих страстей, последние их не пощадили. В глубь пирамид проникли грабители, храмы были опу­стошены. После первоначального расцвета Нового цар­ства у власти оказались слабые правители, и пирамиды пришли в запустение. Хуже всего им было, как и всему Египту, в период ассирийского владычества. В 663 го­ду до н. э. саисский властитель Псамметих I, основатель новой XXVI династии, освободил Египет от ассирийцев, воссоединил страну и занялся реставрацией древних пирамид. Пирамиды обрели прежний вид, ходы в них закрыли и замаскировали, ценой огромных затрат чело­веческого труда им был возвращен былой блеск. В та­ком состоянии и увидел их Геродот.

Однако со времени обновления пирамид в пору «саисского ренессанса» до наших дней прошло больше сто­летий, чем за период от строительства пирамид до этой «эпохи реставрации и египетского ренессанса». По территории Египта вновь прошли войска захватчиков, им опять правили чужеземные властители, и снова несли урон пирамиды. К разрушительным действиям людей, которые видели в них легкодоступные каменные карье­ры, присоединился гложущий зуб времени.

«Все на свете страшится времени, время страшится пирамид», - гласит арабская пословица. Это не совсем верно. Достаточно взглянуть на руины малых пирамид или на обнаженные стены Великой пирамиды.

Правда, теперь время работает па пирамиды... Об этом свидетельствуют уже видимые результаты работы и особенно планы Службы древностей Арабской Рес­публики Египет.

 

Глава II

ХАЛИФ АЛЬ-МАМУН И АРАБСКИЕ ИСТОРИКИ

 

642 год нашего летосчисления стал началом новой эры истории Египта: его завоевали арабы. Амр Ибн аль-Ас, полководец халифа Омара, в 640 году захватил город Пелусий, нынешнюю Фараму, на восточном рука­ве Нильской дельты, затем нанес поражение византий­ским войскам у Гелиополя (древнего Она, теперь— предместья Большого Каира) и наконец после четырна­дцатимесячной осады вступил в столицу—Александ­рию. 29 сентября 642 года византийский флот навсегда покинул александрийскую гавань Счастливого возвра­щения. Египет стал арабской территорией.

До арабского завоевания Египет принадлежал Визан­тийской империи и почти тысячу лет был неотъемлемой частью греческого мира—с того самого декабрьского дня 332 года до н. э., когда Александр Великий в мемфисском храме бога Птаха принял двойную корону вла­дыки Верхнего и Нижнего Египта. Греко-македонской была династия Птолемеев, греками были чиновники, греки составляли значительную часть населения Егип­та, Александрия была одним из крупнейших центров греческой культуры; римские властители этой страны издавали свои распоряжения на греческом языке. И все же Египет только внешне казался греческим, а в пе­риод римского владычества—лишь формально рим­ским. Прежде всего не изменился этнический характер населения: основную массу жителей составляли египтя­не, у которых не было иной родины, кроме Египта; не­смотря на все новые влияния, они сохраняли верность традиционному образу жизни. Для греков Египет был лишь одной из стран эллинского мира, для римлян — одной из провинций (в современном понимании — коло­ний). Арабы, захватившие Египет, обрели в нем новую родину. Они быстро заселили эту страну и наложили собственный отпечаток на весь ее облик.

Поработив исконное египетское население, арабы частично ассимилировали его. Насколько известно, по­началу обошлось без насилий, хотя их можно было ожи­дать. Дело в том, что египтяне не оказали арабам со­противления; они уже привыкли к чужому господству, и потому приход новых захватчиков был для них лишь сменой властителей, в которой они не принимали ника­кого участия[21]. Арабы сумели это оценить и селились в Египте. Их просачиванию способствовала также значи­тельная внутренняя дифференцированность египетско­го этнического целого, как классовая, так и религиоз­ная.

Большинство египтян склонились к христианству, которое начало проникать сюда с середины I столетия и нашло здесь благодатную почву—главным образом из-за христианского учения о загробной жизни; тем не менее многие из египтян, в основном бедные и беззе­мельные крестьяне, оставались верны старым богам. Египтяне-христиане, или копты (от греческого Aigyptios), не смешивались с арабами; они сохранили свою рели­гию, в которой преобладало направление так называе­мого монофизитства (учения о «единой природе» Хрис­та), и свой язык. Египтяне-язычники, напротив, приняли от арабов ислам и полностью слились с ними. Впослед­ствии между арабами и коптами нередко имели место конфликты, подчас вооруженные, причем копты, давно утратившие военные навыки, каждый раз терпели пора­жение.

Постепенно арабский язык стал преобладающим, а после покорения Египта турками (в 1517 году, после победы султана Селима I в битве под Гелиополем) живой коптский язык вообще исчезает. Но как памят­ники завершающей фазы развития древнеегипетского языка сохранились религиозные книги коптов—послед­них живых потомков древних египтян.

Так у пирамид, которые одни неподвижно простояли все это время, полное перемен, появился совсем новый народ. После Августа, Веспасиана, Адриана и других императоров из Рима и Византии к ним стали наведы­ваться халифы из Багдада. А вместе с ними и после них арабские историки и писатели.

Все восхищались пирамидами, признавали их чудом из чудес. А поскольку книг европейских историков они не знали, а от коптов не получили достаточных сведе­ний, то и начали выдумывать.

Ведь у арабов, как известно, богатая фантазия, и они сочинители замечательных сказок.

 

Мы ничего не имеем против фантазии и сказок, но в данном случае нас больше интересуют свидетельства очевидцев и факты из книг историков. Однако описания, соответствующие нашему вкусу, тогдашним арабским авторам были чужды, а их понимание истории тоже рез­ко отличалось от нашего. Historia - греческое слово, прежде всего оно означало не просто историю или опи­сание минувшего, а «исследование», «изучение», «добы­вание знаний», Tarich - арабское слово, соответствую­щее «истории», - первоначально значило «датирование», «определение времени событий». Науку, обозначенную этим словом, до недавних времен арабы почитали лишь вспомогательной дисциплиной, состоящей на службе у исламской религии,-примерно так у нас в средние ве­ка церковь считала философию «служанкой теологии». В обрисовке характеров и понимании психологии мало кто из европейских историков может сравниться с араб­скими, не говоря уж об их превосходстве в красочно­сти описаний. Но их попытки критически подойти к фак­там или рационально объяснить исторический процесс, по нашим понятиям, большей частью выглядят куда слабей, по крайней мере до Ибн-Халдуна  (1332— 1405), а нередко и после него.

«Арабским Геродотом» называют основателя и круп­нейшего авторитета арабской историографии аль-Масуди, родившегося в конце IX века н. э. и умершего в 956 году, или в 345 году хиджры (год хиджры - бег­ства Мухаммеда из Мекки в Медину 20 сентября 622 года, с которого начинается мусульманский кален­дарь). Как и Геродот, он написал многотомное сочине­ние, в котором помимо истории уделяет внимание так­же географии и этнографии; ею интересы не ограничиваются арабским миром, так же как Геродот не ограни­чивался греческим. Но различие между этими произве­дениями заметно уже по их заголовкам: если Геродот назвал свои девять книг просто «История», то Масуди озаглавливает их «Промывальни золота и россыпи драгоценных камней». Именно в этом труде оставил нам аль-Масудн подробное описание пирамид, основанное якобы па собственных наблюдениях, и вместе с тем одно из древнейших арабских сообщений об их строи­тельстве, к сожалению, без точной ссылки на источник.

«Сурид, сын Шалука, сына Сермуна, сына и т. д., один из египетских владык до всемирного потопа, по­строил две большие пирамиды. Неизвестно почему позд­нее они получили название от мужа по имени Шеддад, сына Ада, ибо были построены не членами рода Ада, ведь те не могли завоевать Египет, поскольку не обла­дали силой, которая была у египтян, владевших вол­шебными чарами. Поводом к строительству пирамид послужил сон, который увидел Сурид за триста лет до потопа. Пригрезилось ему, что земля залита водой, а беспомощные люди барахтаются в ней и тонут, что звезды в смятении покинули пути свои и со страшным шумом падают с неба. II хоть сои этот произвел на вла­стителя сильное впечатление, он никому о нем не рас­сказал, а в предчувствии ужасных событий созвал свя­щеннослужителей со всех концов своей страны и тайно поведал им о виденном». Те предсказали ему, что госу­дарство его постигнет великое бедствие, но по прошест­вии многих лет земля снова будет давать хлеб и фи­ники. «Тогда властитель решил построить пирамиды, а пророчество священнослужителей повелел начертать на столбах и больших каменных плитах. Во внутренних помещениях пирамид он укрыл клады и другие ценные пещи вместе с телами своих предшественников. Священ­нослужителям он приказал оставить там письменные свидетельства о его мудрости, о достижениях наук и искусств. После чего велел построить подземные ходы до самых вод Пила. Все помещения внутри пирамид он наполнил талисманами, идолами и другими чудодейст­венными предметами, а также записями, сделанными священнослужителями и содержащими все области зна­ний, названия и свойства лечебных растений, сведения, касающиеся счета и измерений, дабы сохранились они на пользу тем, кто сможет их разуметь».

Далее аль-Масуди дает описание трех «пирамид Ни­ла», т. с. пирамид в Гизе. Размеров он не приводит, зато сообщает другие интересные подробности. Перед первой пирамидой, очевидно пирамидой Хуфу, находится «зал с колоннами, построенными из каменных плит, соединенных свинцом»; в другой, «западной» (вероятно, пирамиде Хафра), имеется «тридцать помещений для священных символов и талисманов из сапфира, для ору­жия из нержавеющего металла и предметов из гибкого небьющегося стекла». В третьей пирамиде, «цветной» (т. е. пирамиде Менкаура, поскольку нижняя ее часть была выложена плитами из розового гранита), «покои­лись тела мертвых священнослужителей в саркофагах из черного гранита и рядом с каждым лежала книга, в которую были занесены таинства его профессии и его деяния при жизни».

Продолжение тоже небезынтересно. «Властитель назначил к каждой пирамиде по одному стражу. Стра­жем восточной пирамиды была статуя, высеченная из гранита, с оружием, напоминающим копье; на лбу ее был укрыт змей, готовый накинуться на всякого, кто приблизится, обвить его шею, задушить, а затем вер­нуться в свое прибежище. Страж западной пирамиды был из черного и белого оникса; он сидел на троне, во­оруженный копьем, и метал искры из глаз; стоило кому-нибудь появиться у входа, как сразу раздавался глу­хой звук, и пришелец умирал. Цветной пирамиде он определил в сторожи статую на постаменте, у которой была такая сила, что она могла сбить с ног и умертвить любого человека. По окончании строительства власти­тель отдал пирамиды в распоряжение живых духов и повелел, чтобы им приносились жертвы. Так он воспре­пятствовал появлению внутри пирамид посторонних, за исключением тех, которые по своему сану были достой­ны получить на то соизволение».

По всей видимости, эта система охраны успешно функционировала еще и во времена аль-Масуди. «Духа северной пирамиды видели в обличье безбородого юно­ши с длинными зубами и пожелтевшей кожей. Дух за­падной пирамиды - обнаженная женщина, которая за­влекает людей и насылает на них болезнь; ее можно увидеть ровно в полдень и при заходе солнца. Дух цветной пирамиды - старец, который бродит вокруг нее, размахивая огнем в сосуде, подобном кадильнице из христианского храма; таким его увидели».

Пожалуй, этого достаточно. Приведем еще лишь заключение, в котором аль-Масуди сообщает, что Сурид арабскими буквами начертал на пирамидах следующие слова: «Я, властитель Сурид, построил эти пирамиды за шестьдесят лет. Пусть попытается тот, кто придет после меня, уничтожить их в течение шестисот лет! А ведь уничтожать легче, чем строить. Я одел их в шелка, пусть же попытается покрыть их рогожей!»

Не менее полудюжины арабских историков повторя­ли эту историю: иные дословно, иные приукрасив. На­верное, самые красочные и фантастические подробности добавил к ней Ибрагим ибн Васиф-шах в «Истории Египта и его чудес» (XII век). Его отступление от вер­сии предшественников заключалось в том, что он пере­нес сон Сурида в эпоху «через триста лет после потопа», впрочем, это не помешало ему объявить пира­миды «постройками, существовавшими до потопа».

Однако сообщения о пирамидах доходили до нас не только от историков. Самое древнее из них принадлежит астроному аль-Балхи, т. е. человеку, привыкшему на­блюдать н рационально мыслить. Полное его имя не­сколько длинновато (Абу Машар Джафар ибн Мухам­мед ибн Омар аль-Балхи), но в Европе он был известен под именем Альбумасер; в 1488 году в Аугсбурге вышел латинский перевод его произведения «Астрологические цветы», а годом позже—книги «О больших конъюнкциях», в 1506 году венецианцы издали его «Введение в астрономию». Родом он был из персидского  города Балх, умер в Багдаде в 272 году хиджры, или в 886 го­ду н. э. Сохранилась его статья о пирамидах из книги «Тысячи и многое иное»:

«Мудрые мужи перед потопом, предсказывавшие кару небес - водой или огнем, вследствие которой будет уничтожено все живое, построили в Верхнем Египте на вершинах гор множество пирамид из камня, дабы найти в них спасение от грозящей катастрофы. Две из этих построек превзошли высотой остальные, ибо достигали четырехсот стоп в высоту и столько же в длину и шири­ну. Длина и ширина каждого камня от восьми до деся­ти локтей, и они так тщательно уложены один возле другого, что почти не видно щелей. На внешней сторо­не этих построек, представлявших собой чудо человече­ского труда, вытесана надпись: „Мы построили, а кто считает себя сильным, пускай их разрушит, но да пом­нит, что разрушать легче, чем строить"».

Если так писали историки и другие ученые, то как же должны были писать авторы сказок?

 

Однако обратимся еще к одной полке с книгами древних арабских авторов: к путевым дневникам и очеркам. Должны же быть в них и личные наблюдения, самостоятельно добытые сведения, непосредственные впечатления.

Первая из таких книг - «Египет» Мутерди. Точ­ного ее названия мы, к сожалению, не знаем, поскольку сама она утеряна и ныне существует лишь в переводе, сделанном в XVII веке французским арабистом Ватье. Мутердн описывает в ней, как несколько человек спус­кались в Великую пирамиду; каким образом и когда они туда попали, он не сообщает. «Затем они по темно­му коридору подошли к узкому проходу, за коим зияла черная яма. Из нее тянуло холодом, а вокруг шныряли огромные летучие мыши, похожие на черных орлов. Од­ного человека послали на разведку; он привязал к поя­су длинный канат, чтобы в случае необходимости его могли вытащить наверх. Но только он сделал несколь­ко шагов, как проход сомкнулся и стиснул его объяти­ем смерти. Раздался ужасный крик, выгнавший всех остальных из пирамиды; некоторые от страха умерли. Когда оставшиеся в живых начали обсуждать случив­шееся и решать, что нм теперь делать, их пропавший друг неожиданно появился перед ними и заговорил на неведомом языке».

Историю эту, очевидно, слышало возле пирамид не­мало людей; мы знаем ее примерно в десяти вариантах. В каждом из них повторяется и это обращение к остав­шимся в живых «на неведомом языке». Правда, одни говорят, что несчастный лишь начал заикаться, другие утверждают, что после своего исчезновения он вернулся к товарищам по тайному коридору, ведущему к водам Нила, а третьи считают, что все это известно только Аллаху.

Ни в одной из названных книг автор не обременяет читателя сведениями о размерах пирамид, об угле на­клона коридоров, о внешнем виде построек и т. д., не приводит и имен их основателей. Зато мы можем про­честь, например, о человеке, который спустился в Великую пирамиду, «нашел там клад драгоценных камней, засунул один из этих камней себе в рот и тут же окаменел». В другой книге, напротив, говорится, что он оглох, но когда вынул камень изо рта, слух к нему вернулся». По сообщениям иных авторов, в пирамидах скрывались «клады золотых монет, уложенных столбиками,

и стоимость каждого соответствовала не одной тысяче динаров, но когда упомянутый человек хотел взять несколько таких монет, он не смог их поднять».

 

 

Пирамида на рисунке неизвест­ного арабского автора XIII века

 

Алъ-Масуди тоже пишет о смельчаке, который добрался до одного из подземных помещений пирамиды. «И нашел там статую шейха из зеленого камня, на нем было красивое одеяние, он сидел диване, перед изваянием шейха стояли статуи мальчиков, которых он обучал. Упомянутый человек пытался взять одну из этих статуй, но не смог сдвинуть ее с места. Затем вошел в квадратную комнату, подобную предыдущей, и обнаружил там петуха из драгоценных камней, который стоял на зеленом столбе. Глаза петуха освещали все помещение, и когда человек к нему приблизился, петух закукарекал и замахал крыльями. Человек пошел дальше и оказался у статуи женщины из белого камня, на голове ее было покрывало, а по бокам стояли каменные львы, которые бросились на него и чуть было не разорвали на части. Он едва успел унести ноги».

Это довольно увлекательное повествование, примерно такое же, как рассказ о пещере Аладдина и Али-Бабе из «Тысячи и одной ночи», и мы могли бы привести еще немало подобных отрывков. Однако сейчас нас интере­суют не восточные сказки, а сведения о пирамидах. Но действительно ли это только сказки? Нет ли в них не­коего отражения действительности? И нельзя ли извлечь из них «зерна истины»?

Многое в таких сообщениях, безусловно, вымышлено и не имеет под собой никакой почвы. Возьмем, к при­меру, утверждение аль-Масуди о свинце между плитами. Египтяне такого связывающего материала никогда не использовали, и никаких следов его не обнаружено. В эпоху строительства пирамид им не было известно же­лезо. То же относится к надписям в пирамидах, в неко­торых они, несомненно, были, но иероглифического письма никто из арабов тогда прочесть не мог. В еги­петских источниках не существовало и легенды о все­мирном потопе (хотя она встречается примерно у сорока других народностей), и в этом нет ничего удивительного. Нильские наводнения несли египтянам жизнь, а не гибель, египтяне вообще считали свою страну «даром Нила».

Но ряд утверждений, наверняка, не «высосан из паль­ца». В пирамидах действительно обнаружены гранитные саркофаги, правда - сейчас уже пустые; после завое­вания Египта арабами в них еще могли быть мумифи­цированные тела, возможно — от вторичных захороне­ний. В некоторых гробницах захороненные имели при себе свитки с длинными текстами из известной «Книги мертвых», а среди погребальной утвари в самом деле было множество статуэток, священных символов и та­лисманов. Есть гробницы, где обнаружены статуи, поз­воляющие объяснить и рассказы о «петухах из драго­ценных камней», хотя и не кукарекающих, или «змеях на лбу». В первом случае речь, возможно, идет о ста­туе бога Гора, которого изображали с головой сокола, его длинное стилизованное тело и правда напоминает «столб». В другом случае речь явно идет об урее в виде кобры, который украшал корону фараона. Близок к этому и пример с «шейхом» и его «учениками». Санов­ников изображали значительно крупнее, нежели их жен и детей, не говоря уже о подданных.

В этих и подобных им случаях, несомненно, отрази­лись реальные находки в египетских гробницах; упоминания же о темных, таинственных коридорах прямо от­носятся к пирамидам. Но не к пирамидам Гизе; пирами­да Хуфу стала доступна лишь с начала IX века, пирамида Менкаура—только с XV, а в пирамиду Хафра первый арабский посетитель попал еще позднее. Од­нако бы/ш доступны десятки других пирамид, очевидно, за несколько веков до начала нашего летосчисления. А как же быть с духами, сторожившими пирамиды? Как быть со статуями, которые умерщвляли людей, с маги­ческими силами, несущими пришельцам болезнь и смерть? Улыбнемся и ответим: поверья Востока, поверья темного средневековья... Но разве мало было и в Евро­пе и в Америке людей, и притом даже в нашем столе­тии, которые верили в «заклятия фараонов», постигав­шие «нарушителей их вечного сна»? По газетным сооб­щениям 20-х годов, двадцать один человек стал жертвой заклятия Тутанхамона, в том числе и сам первооткрыва­тель гробницы - Говард Картер. Впоследствии Картер прислал автору своего некролога письмо, которое кон­чил так: «В духовном отношении мы явно ушли от вре­мен древности не столь далеко, как это предполагают некоторые добропорядочные люди».

Но более всего волновали сообщения о кладах, скрытых в пирамидах. Здесь полет арабской фантазии не знал предела, и пирамиды превратились в «сокро­вищницы фараонов».

Тем не менее и в этом была доля истины. Хотя пирамиды и не были сокровищницами, но клады они в себе все же таили: не только клады с точки зрения археологической или художественной, но и клады настоящего золота. По крайней мере так было в древ­ности. Они таили в себе погребальную утварь египет­ских фараонов!

Страсть к золоту толкнула Колумба на открытие Америки, страсть к золоту побуждала алхимиков про­давать душу дьяволу, страсть к золоту вела анонимных грабителей и знаменитых властелинов в глубь пирамид. Историей зафиксировано, что первым властителем, с целью грабежа проникшим в пирамиду, был сын про­славленного  Харуна-ар-Рашида - багдадский халиф аль-Мамун.

В 831 году  аль-Мамун приехал в Египет, чтобы лично исполнить одну из обязанностей правителей. В дельте Нила вспыхнуло восстание крестьян против при­теснений сборщиков дани. В отличие от прежних оно приняло такие размеры, что для его подавления пона­добилось вмешательство самого халифа. Аль-Мамун не стал терять время на расследование и одним махом лик­видировал восстание. К чести его, надо сказать, что при этом он не допустил никакой дискриминации коптов — перебил все население Дельты без разбору, деревни сжигал, а схваченных в тростниках беглецов сажал на кол, не обращая внимания на то, кто из них правоверный мусульманин, а кто неверный пес. Было, видимо, чистой случайностью, а не проявлением геноцида, что численность коптов снизилась более чем наполовину. И если самый плодородный край Египта обезлюдел и на целые столетия пришел в запустение, то это лишь свидетельствует о жестокости халифа. После такого вос­становления порядка и авторитета у аль-Мамуна оказа­лось время, чтобы почтить своим вниманием пирамиды. Правда, то же самое он мог сделать и когда угодно до этого, хотя бы в 820 году, к которому относит его первые «изыскательские» работы в Великой пирамиде аль-Масуди.

Пирамиды были знакомы аль-Мамуну по рассказам отца, который неоднократно их посещал и всегда ими восхищался; слышал аль-Мамун и легенды о скрываю­щихся в них кладах. Он давно решил овладеть этими кладами и, было ли это в 831 или 820 году, приступил к делу. Напрасно советники двора предостерегали его, что пирамиды находятся под охраной могущественных духов, которые погубят каждого, кто попытается в них проникнуть; напрасно начальники его военной разведки говорили, что в пирамиды нет входа; остался он глух и и к словам специалистов по осаде вражеских крепостей, утверждавших, что проникнуть в пирамиды выше чело­веческих возможностей. «Аллах велик, всеведущ и мудр! Он наделил меня могуществом власти и будет охранять меня на этом н на том свете. Да исполнятся слова Ко­рана, сура седьмая, где сказано: "И уничтожили мы де­ло фараоново и людей его и все, что он построил". Мое слово твердо!»

Для начала аль-Мамун выбрал самую большую из пирамид - в ней, несомненно, должен был находиться и самый большой клад. Входа действительно не было; очевидно, в римские времена его замуровали, а может быть, он был уже открыт, но занесен песком. Когда поиски входа не принесли успеха, халиф приказал привез­ти стенобитные орудия После недолгих размышлений, к>да их поставить, он выбрал северную сторону. Трудно сказать, что это было: случайность или его убедили обслуживавшие таран воины, которым, естественно, хоте­лось работать на теневой стороне, но позднее выясни­лось, что решение это было необычайно удачным. Позд­нее - это значит после нескольких недель изнуритель­ного труда, казавшегося поначалу бесперспективным. Духи и правда охраняли пирамиду, как верили все, кроме аль-Мамуна: пальмовые бревна таранов треска­лись, а железные ломы гнулись. Затем какой-то камен­щик подсказал, что стену пирамиды может разъесть кипящий уксус. Халиф тут же повелел реквизировать все запасы уксуса и дров, воины привезли котлы, и из окрестностей пирамид надолго исчезли все мухи, а с ними, по всей вероятности, и духи-хранители. Полиро­ванная облицовка пирамиды треснула, в щель вонзился «рог» тарана, и дело пошло на лад, выломанные блоки с оглушительным грохотом падали с десятиметровой высоты в песок. Огромная дыра в стене пирамиды, по­хожая на воронку от бомбы, и ныне напоминает об успехе этого предприятия.

Однако неимоверный труд подданных аль-Мамуна не принес бы успеха, если бы им просто не повезло. Стоило им начать работу па несколько метров левее, и вряд ли они когда-нибудь проникли бы в пирамиду. Они извлекли из стены пирамиды более двухсот многотонных блоков, что было и при использовании тогдашней боевой техники (в том числе и такого «химического ору­жия», как уксус) немалым достижением, но каждый раз в отверстии показывался новый блок. И вдруг один из блоков не скатился вниз по стене, а... провалился внутрь! Это был великий момент. Можно себе предста­вить волнение изнуренных воинов и восторг аль-Маму­на, когда раздался грохот провалившегося камня. Все стенобитные орудия были перемещены туда, где образо­валась дыра, а когда проделали достаточно широкое отверстие, через него спустили канат. Доброволец, из­бавленный от страха перед духами при помощи одного динара, с горящим факелом спустился во тьму пирамиды. Что этот человек обнаружил в пирамиде, никто не записал. Не сохранилось и сообщения о том, что ви­дел в ней сам халиф. Вероятно, лишь то, что пробитое отверстие открыло доступ в так называемую Большую галерею, которая вела к самому сердцу пирамиды, к погребальной камере с саркофагом Хуфу. Итак, халиф попал в это помещение более коротким путем по срав­нению с тем, который проделал Хуфу, когда осматри­вал место своего последнего отдохновения, и с тем, которым проходят туда нынешние посетители пирами­ды. И все-таки другие искатели кладов уже побывали там до халифа.

Ни о каких находках аль-Мамуна в пирамидах ни в одном из источников его поры не упоминается. Наибо­лее близкий ему по времени автор, историк аль-Кайси (XII век) записал устный рассказ «...в узком проходе был найден гроб, похожий на статую мужчины, высечен­ную из зеленого камня. Когда этот гроб принесли к халифу и сняли крышку, под нею оказалось тело муж­чины в золотых доспехах, украшенных драгоценными камнями, в руке он держал меч, которому нет цены, а на лбу у него горел огнем рубин величиной с куриное яйцо; и халиф взял этот камень себе». Аль-Кайси ут­верждает, что «собственными глазами видел гроб, в ко­тором лежало это тело, он был похож на статую и стоял у дверей дворца халифа в Каире в 511 году» (хиджры, т. е. в 1117/1118 году).

Пожалуй, это было не слишком большой наградой за усилия, затраченные на проникновение в пирамиду. Такая гигантская сокровищница - и никаких кладов! Халиф аль-Мамун был в ярости. Он еще покажет этим пирамидам!

 

Сто лет спустя известия о боевых действиях аль-Мамуна против пирамид звучали уже иначе. Во-первых, ему сказочно везло, и, во-вторых, он уже вскрыл не одну пирамиду, а две. Описание того, что он в них об­наружил, стоит внимания:

«В первой пирамиде, западной, было найдено три­дцать сокровищниц из цветного гранита, наполненных редкостными драгоценными камнями, различными пред­метами роскоши, достойными восхищения статуями, разнообразпыми инструментами, великолепным оружием, смазанный мазью, составленной с таким мастерством, что это оружие не заржавело бы до второго пришествия. В другой пирамиде хранились сообщения жрецов, написанные на плитах из гранита, от каждого жреца одна плита мудрости, и на ней были обозначены его удивительные деяния. У каждой пирамиды есть свой страж кладов, ее хранитель; и эти стражи будут охранять пирамиды от любого нежелательного вторжения».

Правда, эти сообщения были предназначены для широкой публики: не мог же халиф потерпеть фиаско! Сам он был вне себя от ярости, потому решил сдер­жать свое слово и стереть пирамиды с лица земли. Начал он с третьей пирамиды, с пирамиды Менкаура. Очевидно, по той причине, что она была меньше других.

Предоставим же слово историку, да еще столь авторитетному, как ибн-Халдун (1332 - 1406), а отнюдь не Шахразаде (процитированный выше абзац взят из одной ее сказки). Ибн-Халдун упоминает о странном пристрастии к разрушительству еще у отца аль-Мамуна – Харуна-ар-Рашида. В своем большом сочинении, длинное рифмованное название которого лаконично переводится как «Время царств и империй», он пишет:

«„Клянусь богом, я уничтожу это здание!" - воскликнул ар-Рашид перед дворцом персидского шаха. И вот он приступил к разрушению дворца и собрал для этой цели множество рабочих, которые пользовались кирками, раскаляли здание огнем, а потом поливали уксусом. Но и это не помогло, постройка не поддавалась. Дабы избежать насмешек и позора, послал ар-Рашид к Яхье (нбн-Халиду. своему советнику, которого в ту пору держал в тюрьме) и спросил его, должен ли он отказаться от своих замыслов. И отвечал ему Яхья: „О владыка правоверных, не делай этого! Продолжай на­чатое, чтобы никто не мог сказать, будто владыка правоверных и предводитель арабов был не в силах уничтожнть то, что построили не арабы?"» Ар-Рашид согласился с ним, но дворец шаха так и не смог уничтожить.

То же случилось и с аль-Мамуном, когда он попытался разрушить египетские пирамиды. Хоть и согнал он множество рабочих, но успеха не добился. Рабочие отделяли друг от друга и выламывали камень за камнем, но добрились только до помещении между внешней и внутренней стенами, дальше они не проникли, и унич­тожить пирамиды им не удалось. Говорят, в результате всех усилии появилось отверстие, которое можно видеть и сейчас. Кое-кто полагает, что аль-Мамун нашел меж­ду стенами запрятанный клад, но «Аллаху это лучше известно».

Однако некоторые авторы, и в особенности знамени­тый багдадский лекарь и энциклопедист Абд-аль-Лятиф аль-Багдади (1161—1231), приписывают попытку разру­шения пирамид другому халифу, а именно аль-Малику аль-Азизу, сыну прославленного султана Саладина (Салах ад-Дина), противника Ричарда Львиное Сердце в период крестовых походов. Абд-аль-Лятиф был совре­менником Малика, а потому у его сообщения есть неко­торая гарантия достоверности.

«Несколько придворных Малика, люди, полностью лишенные разума и здравого смысла, убедили его, что надо разрушить пирамиды. И вот он послал рудокопов и рабочих из каменоломен, чтобы под присмотром не­скольких уважаемых эмиров и сановников они разру­шили красную пирамиду (т. е. пирамиду Менкаура. - В. З.), которая меньше двух других. Разбили лагерь, согнали людей со всех краев страны, что стоило боль­ших денег, и вели работы восемь месяцев без переры­ва. С величайшим напряжением им удавалось кирками и рычагами сдвинуть за день один или два камня и канатами стащить их вниз. Когда однажды такой ги­гантский камень сорвался и упал, грохот был слышен на многие километры вокруг, а горы дрожали, как при землетрясении... В конце концов они исчерпали все своп силы и бросили работу, поняв ее безнадежность. Не­смотря на все старания, они оставили на пирамиде лишь неприметный след, небольшое  отверстие, заметное только вблизи».

Было это так или иначе, халиф аль-Мамун остается первым известным истории человеком, который после завоевания Египта арабами вступил в пирамиду. Да еще в Великую пирамиду! Не считая, конечно, бе­зымянных рабочих, проложивших для пего путь и при­готовивших все для этого не лишенного удобств визита. Неужели известия тех времен дошли до нас лишь в виде сказок или легенд? По счастью, нет.

Историк аль-Кайси, уделивший особое внимание халифам I династии Аббасидов, записал рассказ одного современника той поры, который вступил в Великую пи­рамиду вскоре после того, как ее вскрыли, т. е. в пер­вой половине IX столетия.

«Он нашел там квадратную комнату со сводчатым потолком, а за нею коридор глубиной в десять локтей и притом достаточно широкий, чтобы по нему прошел человек. В каждом углу было по двери, которые вели в просторное помещение, где лежали тела усопших, и каждый усопший был завернут  во множество слоев материи, уже почерневшей от старости. Однако тела всех усопших оставались в полной сохранности; на го­ловах у них были волосы, причем ни единого седого, и потому возникало впечатление, что это трупы моло­дых людей. Трупы лежали так тесно один возле дру­гого, что отделить их было невозможно, а когда он попробовал их поднять, они оказались легкие, как воз­дух. Он говорил также, что там были четыре круглые шахты, полные человеческих трупов, и что все это место было загрязнено летучими мышами. Он заметил также, что там были погребены и различные животные. И еще говорил, что нашел кусок ткани примерно с локоть дли­ной; белоснежная хлопчатобумажная материя, выши­тая шелком, была свернута в форме тюрбана, а когда он ее развернул, там оказалась мертвая чайка, не утра­тившая ни перышка, словно она только что испустила дух... Из упомянутого помещения со сводчатым потол­ком можно было попасть в самую верхнюю камеру пи­рамиды, туда вел коридор шириной в пять шагов, но без ступеней... Этим коридором во времена аль-Мамуна можно было дойти до узкого прохода, где и была най­дена упомянутая гробница».

Это сообщение никак не упрекнешь в неясности. И верно, «квадратная комната со сводчатым потолком» в Великой пирамиде действительно существует, это так называемая пустая камера, некогда ошибочно имено­вавшаяся «усыпальницей царицы». Правда, в ней нет никаких угловых дверей, а есть лишь входы в две до­вольно узкие шахты. Зато из нее можно было попасть «в самую верхнюю камеру пирамиды», т. е. в усыпаль­ницу Хуфу. Описание мумифицированных тел сделано очень точно и выразительно, эти тела могли относиться к более поздним (вторичным) захоронениям Саисской э^юхи. Но что в этом сообщении особенно поражает, так это упоминание о «коридоре шириной в пять шагов, но без ступеней». Это первое из известных нам упоми­наний о Большой галерее, одной из удивительнейших достопримечательностей пирамиды Хуфу!

И, наконец, еще одно вполне достоверное сообщение, на сей раз принадлежащее посетителю пирамид Гизе. Записано оно Абд-аль-Лятифом в его «Повествовании о Египте». В конце XVIII века его перевел и опублико­вал французский ориенталист Сильвестр де Саси.

«Пирамиды построены из огромных камней от деся­ти до двадцати локтей длины, от двух до трех локтей высоты и такой же ширины. Но особенно восхищает удивительная тщательность, с какой эти камни обтесаны и уложены. Плиты так хорошо пригнаны, что между ними нигде нельзя просунуть ни иголки, ни волоска. Соединены они строительным раствором слоем не толще листка бумаги; не знаю, что это за раствор, состав его мне совершенно неизвестен. Камни покрыты древними письменами, которые ныне уже никто не может про­честь. Во всем Египте я не встретил никого, кто бы ска­зал, что умеет читать это письмо или знает такого чело­века. Надписей тут великое множество, и если бы у кого-нибудь возникло желание переписать только те из них, что видны на поверхности этих двух (самых больших) пирамид, он заполнил бы ими свыше десяти тысяч страниц».

Итак, арабы продвинулись в изучении пирамид зна­чительно дальше, чем неарабские авторы в эпоху, пред­шествовавшую завоеванию Египта. Несмотря на при­верженность к сказкам, они дали и весьма достоверную гипотезу возникновения этих (а также и иных) гигант­ских построек, полностью свободную от фантастических представлений и последовательно исходящую из обще­ственных предпосылок. Перечитаем еще раз слова Ибн-Халдуна, который писал в XIV веке, всего лишь за ка­ких-нибудь сто лет до той поры, когда венецианцы в сво­ем знаменитом кафедральном соборе изобразили пира­миды как библейские «житницы Иосифа».

«Знай, что все творения древних народов возникли единственно благодаря ремесленной сноровке и слажен­ному труду множества рабочих. Лишь так могли быть построены эти памятники и здания. II потому нельзя считать, подобно непосвященным, будто все дело в том, что наши предки сильнее нас. Человеческие существа в этом отношении отличаются друг от друга не в такой мере, как их памятники и постройки. Рассказчики вос­пользовались этим сюжетом и использовали его, чтобы наполнить свои истории преувеличениями. Они не поня­ли, что только благодаря высшей общественной органи­зации и ремесленной сноровке построены эти гигантские памятники, и потому приписывали их создание силе и способностям, которые, по их мнению, люди древности черпали из мощи своих тел, по это не так».

Долгое время арабы не могли сообщить о пирамидах ничего нового. Но успели они сказать немало. И притом весьма ценное.

Теперь опять слово было за европейцами.

 

Глава III

АВАНТЮРИСТЫ, СОЛДАТЫ И КЛАДОИСКАТЕЛИ

 

В первую тысячу лет после захвата Египта арабами пирамиды редко посещались европейцами. Полностью контакты Европы с Египтом не прерывались, но были минимальными. Первоначально их поддерживали одни византийцы; вскоре после своего изгнания из Египта они возобновили торговлю с ним, но в основном через сирийские порты, путешествия же в сам Египет стара­лись избегать. Позднее в устье Нила стали появляться корабли венецианских и генуэзских купцов, которые наряду с товарами и всякими болезнями приносили домой различные известия о Египте, но весьма поверх­ностные и не слишком достоверные. Впрочем, мало кто в ту пору попадал дальше Александрии. Она постепен­но приходила в запустение и представляла собой жалкие останки былого птолемеевского и византийского велико­лепия. В глубь египетской территории не проникли даже крестоносцы.

Походы крестоносцев, эта злосчастная авантюра Ев­ропы на Ближнем Востоке, поначалу не затронули Египта. Их целью, во всяком случае официальной, было отвоевать «Святую землю» у неверных. Этими невер­ными были турки-сельджуки, которые завладели ею в 1055 году, у них-то участники первого крестового похо­да и отвоевали в 1097 году Иерусалим. Затем к концу XII века большую часть Сирии и Палестины захватила египетская династия Фатимидов. Папа Иннокентий III организовал в 1202 году крестовый поход против них. Целью этого четвертого по счету похода было взятие Александрии, но в результате происков венецианцев крестоносцы двинулись против Константинополя и под­вергли его страшному опустошению. В 1219 году на египетскую землю вступили участники пятого крестово­го похода, но они завоевали одну Дамиетту (нынешний Думьят) у восточного устья. Нила, однако вскоре утратили и ее. Несколько дальше продвинулись в 1249 году участники седьмого крестового похода, возглавляемого французским королем Людовиком IX; во время сраже­ния король попал в плен, из которого освободился за колоссальный выкуп, и с остатками крестоносцев отсту­пил в Аккру. Между тем до Египта добралось несколь­ко тысяч европейских детей. Дело в том, что монахи распространили безумную идею. будто невинные дети больше преуспеют в борьбе с неверными, чем грешники-взрослые. В 1212 году 15 тысяч Детей под предводи­тельством двенадцатилетнего Стефана из Марселя со­бралось для отплытия на Восток; часть детей погибла во время морской бури, остальных христиане-капитаны продали египетским работорговцам. Примерно так же закончилась и вторая экспедиция из 20 тысяч детей, которых вел Клаус из Кельна. Никто из них в Европу не вернулся, и если они и видели в Египте пирамиды, то сообщений о них никаких не оставили.

В конце средних веков одной из наиболее распро­страненных в Европе книг о Египте было «Путешествие Мандевиля». Ее автор — по всей вероятности, льежский врач Жан де Бургонь, живший в конце XIV столетия, который, как считает ряд ученых, возможно, посетил Египет. По-чешски она вышла приблизительно в 1400 году в переводе Вавржинца из Бржезовой: «А земля Египетская есть земля длинная и узкая, ибо лежит она но берегам Нила, и насколько Ннл, когда широко разо­льется, заливает почву, такова и ширина всей земли. Поелику в Египетской земле редко или же не идет вовсе дождь, и ни снега, ни росы, ни грома, ни молнии не бывает, но постоянно стоит погода ясная...» Помимо названий городов и областей, которые приводятся до­вольно точно, и сообщений о том, что «люди там верят в Магомета», но «есть и христиане», и они «расцветки красной и черной, как мавры», мы можем прочесть, что «в египетской пустыне много святых пустынников и от­шельников, кои часто видят множество дивных вещей», среди них, например, «одну тварь вроде, человека с боль­шими острыми рогами», которая «подобна мужчине сверху до пупка, а ниже подобна козе». Там якобы можно видеть и «единственную на веем свете птицу феникс», но такая возможность представляется только раз в пятьсот лет, после того как она сгорит, превра­тится в пепел, а потом заново обернется живой птицей. «Это говорили мне языческие жрецы, ссылаясь на пись­мена, где написано, что так оно было и будет». Встре­чается там будто бы «сказочная птица с золотой коро­ной на голове и с крыльями огненного цвета». Сам автор, как он утверждал, «дважды видел ее собствен­ными глазами». Но пирамид он, увы, не видел ни разу Даже не слышал о них.

То же случилось и с литомышльским горожанином Мартином Кабатником, который действительно побывал в Египте в конце 1491 — начале 1492 года. В своем «Путешествии из Чехии в Иерусалим и Каир» он пишет, что в Каире поднимался на «султанов град», то есть на нынешнюю цитадель. «Оттуда я лучше, нежели с иного места, видел Египет и, стоя у стены, смотрел на раскинувшуюся посреди чистой песчаной равнины страну и нигде не узрел ни холмов, ни лесов... А случи­лось то перед самым полуднем, н небо было чистое-чистое...» С этого места даже в не очень ясную погоду можно видеть пирамиды Гизе, Абусира, Саккара, а иной раз и Дашура. Но почему-то он их не заметил.

Путевые заметки и всякого рода бестселлеры больше говорят о вкусах пишущих, чем об уровне их научных знаний, которые обычно заключены в книгах, написан­ных учеными для ученых. Такие книги появились уже в период средневековья. Но первую поистине научную информацию о Египте и пирамидах мы находим только в знаменитой «Космографии» (1544) Себастьяна Мюнстера. Автором ее был немец из Пфальца, бывший мо­нах, сторонник реформации. Хоть сам он в Египте не был, но как ученый-географ добыл о нем достаточно сведений из старых сочинений, приложил даже первый современный чертеж пирамиды. «Пирамида есть четы­рехгранная башня, возносящаяся от основания до верха весьма высоко, и чем выше, тем все более узкая», - можем мы прочесть в его книге. «Эти пирамиды или башни, кон воздвигнуты были в Египте и, как говорит Солин, все творения рук человеческих превышали, стоя­ли на некоем скалистом холме к северу от Мемфиса... Одна, как пишет Страбон, имела периметр в тысячу и пятнадцать шагов. И хотя было их в земле Египетской на многих местах немало, однако ни одной ценнее не было нежели эти три, они весь свет своей славой напол­нили. Две из них к семи чудесам света причислены были».

Ближайший вслед за Мюнстером печатный чертеж пирамид появился уже по описанию настоящего очевидца. Опубликовал его в 1546 году итальянский архи­тектор Себастиано Серлио в книге о памятниках древ­него зодчества, которую он издал в Антверпене. Впервые он изобразил и Большого сфинкса; в отличие от описания Плиния он не выглядит здесь чудовищем, а скорее похож на даму с немного загадочной улыбкой, причесанной по тогдашней моде и даже с бюстом. Но это не должно сбивать нас с толку, речь, безусловно, идет о Великой пирамиде, в ней ясно виден и большой пролом, пробитый халифом аль-Мамуном.

Кто передал это описание Себастиано Серлио, мы не знаем. Однако нам известна примерно дюжина отваж­ных людей, которые побывали у пирамид во времена открытия Нового и Старого Света. И не только побы­вали у пирамид, но и вернулись в Европу с их опи­санием.

Жизнь любого из первых посетителей Египта на заре Нового времени могла бы послужить сюжетом для при­ключенческого романа, хотя их человеческие судьбы освещены в источниках большей частью отрывочно и туманно. Однако мы не можем подробно рассказать о них здесь - это увело бы нас слишком далеко, и потому уделим им лишь столько внимания, сколько они сами уделяли пирамидам. Что касается их «служебной» характеристики, то обо всех можно сказать коротко: это были настоящие мужчины!

Сейчас в Египет ездят па летний отпуск: стоит сде­лать необходимые прививки, получить заграничный пас­порт, сесть в самолет - и через четыре с половиной часа после вылета из Праги мы уже в Каире. В те времена надо было плыть из Европы на парусном суд­не, да еще по морю, облюбованному пиратами; паспорт заменяли меч за поясом да пара надежных пистолетов; отелей там не существовало, и потому лучше всего было ночевать в песчаной яме или в какой-нибудь гробнице; местность кишела разбойниками и змеями; чума была повсеместным явлением, и от государственных учреж­дений лучше всего было держаться подальше; вместо вошедшего в пословицы арабского гостеприимства лю­бой иностранец со времен крестовых походов неизменно встречал там неприязнь и ненависть. Те, кто тогда отправлялся в Египет, были из того же теста, что и команды Васко да Гамы, Кабрала, Магеллана.

Первым из таких давних посетителей пирамид был, очевидно, раввин Беньямин Тудельский, который попал к ним в 1173 году, во время своего путешествия по местам еврейской истории. Но он не записал о пирами­дах ничего особо интересного, так же как Гийом де Больдензеле, который посетил их в 1336 году, или Сиголи, путешествовавший по Египту в 1384 - 1385 го­дах. Незаурядное описание привез в Европу лишь фран­цузский барон д'Англюр, ставший в 1395 году свидете­лем того, как с пирамид снимали наружную облицовку. «Мне сказали, что уже более тысячи лет отсюда добы­вается камень, из которого строятся самые красивые здания Каира. Султан берет себе две трети дохода, треть получают рабочие». В 1486 году по пути в Свя­тую землю к пирамидам попал немец Брейденбах из Мангейма; он отказался признать в них «житницы Иосифа», ибо «это постройки из сплошного камня, а вовсе не полые, и, как говорят, это гробницы древних правителей». В начале XVI века пирамиды посетил первый путешественник из России Михаил Гиреев, одна­ко, подобно своим ближайшим последователям (Ф. Ф. Дорохину, В. Григоровичу-Барскому и др.), основное внимание он уделил тогдашним Каиру и Александрии. В 1512 году у пирамид оказался Доменико Тревизан, посланник Венецианской республики; его проводник Закария Пагаки первым отметил их народное назва­ние — «холмы фараонов». В том же году их посетил посланник французского короля Людовика XII Андре Леруа со своей свитой. Его советник Жан Тено написал о Великой пирамиде: «Для этой постройки недостаточ­но названия "чудо света" — это попросту нечто непо­стижимое!»

Очевидно, все эти посетители довольствовались ос­мотром пирамид Гизе и - самое большее - обошли вокруг них. Первый европеец нового времени, о котором мы знаем, что он побывал и внутри пирамиды, был Пьер Белон, профессор Сорбонны, более известный под именем Беллоний. «Самая большая из этих трех пирамид сохранилась хуже других, — пишет он в „репор­таже" из ее внутренних помещений в 1553 году. _ Пройдя значительное расстояние по наклонному кори­дору, я добрался до шахты, по поводу которой Плиний утверждает, что она имеет глубину в восемьдесят шесть локтей и ведет к Нилу; ныне она почти доверху засы­пана камнями и щебнем». Затем он прошел «ходом по правую руку» в «камеру, расположенную в самом цент­ре пирамиды», где его испугало хлопанье крыльев больших летучих мышей. «Она имеет шесть шагов в длину и четыре в ширину, облицована полированным камнем; здесь находится большая гробница длиной в двенадцать стоп и шириной в шесть стоп, сделанная из черного мрамора, и, как говорят, в ней был похоронен древний повелитель». (Тут Белон поддался обманчивому впечатлению, которому поддаются и многие сего­дняшние посетители пирамид при взгляде на матовый серо-коричневый саркофаг: он сделан не из мрамора, а из гранита.) В пирамиду Хафра он не попал: «Она не имеет входа и для человека недоступна; ее вершина кончается острием, и, как говорят, она была покрыта мрамором и тоже служила гробницей». При осмотре пирамиды Менкаура он упомянул об истории с Родопис и от себя заметил: «Эта постройка прекрасно сохрани­лась, будто ее только что завершили».

Таким образом, в середине XVI века благодаря Белону, или Беллонию, мы снова оказались на том же уровне знаний о пирамидах, что и за полтора тысяче­летия до этого, во времена Плиния; что же касается сведений об их размерах, то мы вернулись вспять к самому Геродоту, ибо его сообщений никто не проверял. Новыми были лишь сведения о внешнем виде пирамид, которые подтверждали то, что видел еще д'Англюр: пирамиды постепенно теряли свое «шелковое» одеяние, но никто их вместо него не «покрывал рогожами». Их постигла та же участь, что и весь Мемфис, первую столицу Древнего Египта. Когда в 640 году Амр Ибн-аль-Ас заложил свою новую столицу - Фустат, а пол­ководец династии Фатимидов Джаухар на пепелище этого города основал в 969 году Каир, их строители нуждались в материале для дворцов, казарм, мечетей, жилых домов и оборонительных сооружений. В новый главный город первым делом перекочевывали обломки старого; когда же они оказались исчерпаны, очередь дошла до «холмов фараонов». Облицовке пирамид Гизе была предоставлена особая честь - ею в XIV веке украсили медресе султана Хасана под цитаделью. И ныне даже ночью можно распознать эту облицовку сре­ди других камней: в свете тысяч ламп, свисающих длинными гирляндами» она блестит, как при полуденном солнце.

 

 

Пирамиды, изображенные как «житницы Иосифа». Мозаика в вене­цианском соборе св. Марка (XIII век)

 

Не много нового мы узнали и от следующих посети­телей пирамид, но их сведения были довольно инте­ресны. В 1581 году пирамиды посетил Жан Палерн, посланник французского короля Генриха III. Вход в самую большую пирамиду показался ему «маловат», а количество летучих мышей в ее коридорах, наоборот, «великовато»; неустанно кружась, они гасили факелы проводников, так что «в этой загробной тьме ничего не стоило провалиться в одну из бесчисленных шахт или в какой-либо из наклонных коридоров». Больше всего Палерна восхитил саркофаг: когда он в этот сар­кофаг постучал, «раздался звук, подобный колоколу», это было открытием, которым драгоманы пользуются до сих пор как средством для получения небольшого дополнительного бакшиша. В пирамиду Хафра «не было входа, не нашлось в ней и внутренних помещений; по­верхность ее была частично отполирована и не имела ступеней, так что подняться на ее вершину, которая кончалась острием, не было возможности». В целом же Палерн был искренне восхищен пирамидами: «0ни более великолепны, чем памятники античного Рима!»

Англичанин же Джордж Сандис наоборот был сдер­жанным человеком и считал, что откровенно восхищаться может только дурно воспитанный человек. «Эти три варварских монумента, памятники хвастовства и суетной спеси, - приводит он в своих "Путешествиях" (1610) слова Плиния, воспроизведенные на английском языке эпохи короля Якова I Стюарта (своеобразие этого язы­ка трудно передать в переводе). - И вот мы приняли решение осмотреть их снаружи и изнутри. Наши яны­чары остановились перед входом и несколько раз выпа­лили внутрь из аркебузов; некоторые из них остались снаружи охранять нас от нападения диких арабов. Чтобы нам легче было идти, мы сняли обувь и большую часть снаряжения и одежды, ибо нам говорили, что там будет страшная жара. Наш предводитель, мавр, шел впереди, и каждый из пас держал перед собой горя­щий факел. Это был опасный путь, мы то и дело спотыкались, па что-нибудь наталкивались, обдирали себе кожу и через каждые несколько шагов останавливались. Поначалу мы спустились примерно на сто стоп, по не по ступеням, а по пологому склону и после неприятного спуска оказались перед входом в другой коридор... Ка­кой-то каирский паша, интересовавшийся тайнами пира­миды, послал, как рассказывают, несколько осужден­ных, хорошо снабженных факелами и провиантом, чтобы они ее обследовали; говорят, кое-кто из них вышел из пирамиды в тридцати милях от нее посреди пустыни. Но это одни разговоры, чтобы удивить людей».

Затем Сандис с факелом в руке спустился вслед за мавром в нижнее помещение, но и там ничему не уди­вился; оттуда он восходящим коридором добрался до большой галереи. Однако там сразу точно забыл о своих принципах: «Это коридор невероятной высоты и ширины, он и верно вроде бы как для великанов. От середины прохода стены его расширяются с боков усту­пами, и он представляет собою удивительное творение архитектуры; образуют его мраморные блоки такой величины и так тщательно пригнанные, словно он вы­рублен в скале. В конце его мы вошли в просторное помещение двадцати стоп ширины, сорока длины и ог­ромной высоты; оно сооружено из блоков такой величи­ны, что восемь их хватило на всю ширину и шестна­дцать — на длину... В середине стоит саркофаг без крышки, пустой, он изготовлен из цельного куска кам­ня и звенит, как колокол». Приведя все размеры, Сандис продолжает: «В нем покоился труп основателя пирамиды. Такие монументы [тогдашние властители] ставили, конечно, не из одного только хвастовства; они были уверены, что после их смерти душа не погибнет, а по прошествии тридцати тысяч лет вновь соединится с телом и, воскрешенное, оно будет жить так же, как жило прежде».

Последнее замечание поражает нас: не только пото­му, что в погребальной камере его автор изменил свои взгляды, но, главное, потому, что совершенно неожидан­но, без указания источников, он высказал нечто весьма подобное тому, к чему египтологи пришли лишь несколь­ко столетий позднее... Как это случилось? Неужели древние представления о посмертной жизни, о которых и Геродот узнал чрезвычайно мало, продолжали жить в устной традиции людей, окружавших пирамиды? В устной традиции людей иной национальности, иной ре­лигии?

Ответа на этот вопрос у нас нет. Зато мы можем ответить на другой вопрос, который ныне задают себе посетители пирамиды Хуфу, сравнивая размеры сарко­фага и прохода из Большой галереи. Саркофаг сделан из цельного куска гранита и через проход не пролезет, тем более через узкий коридор перед входом в погре­бальную камеру, через который можно пройти лишь сгорбившись. Как же он туда попал? На этот вопрос в 1616 году ответил Пьетро делла Валле, так же просто, как и гениально: «Не иначе как они должны были доставлять саркофаг в камеру, когда пирамида еще только строилась». Впрочем, один раз этот замечательный путешественник по странам Ближнего Востока, который одним из первых европейцев нового времени посетил Вавилон и Персеполь, все же ошибся. Он утверждал, будто Великая пирамида почти достигает высоты храма св. Петра в Риме. Но она и без вершины выше. На пять с половиной метров.

 

 

 

Иллюстрация к книге Эдварда Мельтона (1661)

 

С конца XVI — начала XVII века у путешествен­ников растет желание как можно больше узнать о пира­мидах. Древние сведения о размерах проверил прежде всех Просперо Альпини, лекарь венецианского кон­сульства; от него же мы имеем сообщение, что в 1584 году Ибрагим-паша по совету какого-то мага расширил вход в Великую пирамиду и снова искал в ней клады. Подробные описания пирамид оставили немецкий путе­шественник Баумгартен и француз Савари де Бреве, который констатировал то, что некогда говорил еще Абд-аль-Лятиф: «Щели между блоками погребальной камеры так узки, что в них не войдет и кончик иглы». Немецкий иезуит Ванслеб, которого французский ми­нистр Кольбер послал в Египет на поиски старых руко­писей, подготовил первые переводы арабских сообщений о пирамидах. Англичанин Эдвард Мельтон в 1661 году измерил Великую пирамиду и первым посетил пирами­ды Дашура. В своем труде «Достопримечательности и памятники старины, виденные во время путешествия по Египту» (издан в Амстердаме) он поместил и изобра­жения пирамид. Фантастическое зрелище: стоят одна возле другой как палатки в переполненном кемпинге, а некоторые так узки, что их не отличить от обелисков.

Но вот наконец к пирамидам пришел ученый. Это был Джон Гриве, профессор астрономии Оксфордского университета. В 1638 году он тщательно измерил все три пирамиды Гизе. Данные округлял до шестидесятых долей фута и двенадцатой доли градуса; однако не станем их здесь приводить, ибо позже их превзошли еще более точные данные. Но два результата его рабо­ты до сих пор заслуживают внимания. Первый из них — доказательство, что пирамиды построили египтяне, а не евреи, как в ту пору верила вся Европа. (Характерна его аргументация: в Библии сказано, что евреи во время египетского пленения «месили и обжигали кирпич», но «эти слова нельзя отнести к пирамидам, ибо они пост­роены из камня».)

К другому интересному выводу он пришел после изучения сведений греческих и римских авторов о по­гребальных обрядах древних египтян. Судя по ним, «египтяне верили, что пока мертвое тело остается нетро­нутым, его дух живет». Прошли два столетия, прежде чем египтологи подтвердили это на основании египет­ских источников.

Результаты своих обмеров и исследовании Джон Гриве издал в книге «Пирамидография, или рассужде­ние о пирамидах в Египте», которая вышла в Лондоне в 1646 году. Встретили ее с большим интересом, хотя после победы Кромвеля у Нэзби перед англичанами возникли куда более актуальные проблемы. Это вообще была первая научная книга о пирамидах.

Прежде чем после Гривса к пирамидам снова попал ученый, прошло немало лет. Все больше появлялось здесь путешественников, людей самых различных про­фессий и интересов - от служителей церкви и торгов­цев до дипломатов и офицеров разведки. Многие из них считали необходимым поделиться увиденным с чита­телями; но что касается пирамид, то они, как правило, ограничивались обычным описанием и цитатами из античных авторов, которые терялись во множестве со­общений о грабителях-бедуинах, ленивых слугах, ник­чемных шейхах и т. п., а также о том, что у них там было или чего не было к обеду. Некоторые из этих книг и поныне в цене, главным образом благодаря шрифту и переплету.

 

 

 

Типы пирамид. Иллюстрация к книге Фредерика Нордена (1737)

 

Подобных путешественников и писателей больше всего занимали в пирамидах их происхождение и назна­чение. Голландец Перизоний, известный историк (одна­ко историк Рима), вопреки аргументам Гривса провоз­гласил их в 1711 году несомненным делом рук евреев. Его соотечественник Эгмонт незадолго до того (в 1709 году) высказал предположение, что их велели постро­ить царь Нимрод или царица Далука[22]. Так или иначе связывали их с евреями и другие авторы, например француз Тевено. «Саркофаг в Великой пирамиде, — утверждал он, — потому пуст, что был предназначен для фараона (Рамсеса II), который утонул в Красном море во время преследования евреев». Датский востоко­вед Фредерик Норден, по профессии морской офицер, автор «Путешествия в Египет и Нубию» (1737), из того факта, что на пирамидах ему не удалось обнаружить надписей, вывел небезынтересное заключение: будто их построили еще до изобретения письменности. Британ­ский путешественник Томас Шоу, посетивший Гизе в 1721 году, пришел к выводу, что «внутренняя конструк­ция Великой пирамиды малопригодна для гробницы, а потому, скорее всего, эта постройка была храмом».

И все же в знаниях о пирамидах наблюдался не­большой прогресс. Подробную работу об их внутреннем устройстве и назначении написал Бенуа де Майе, который, очевидно, но жалел промоин на их изучение, ибо в 1692 - 1708 годах был французским консулом в Каире. Упоминавшийся ранее Норден обследовал и развалины зданий в окрестностях пирамид Гизе, на что ранее никто не обращал внимания; он выяснил, что это остатки хра­мов, о которых упоминал еще Геродот. Сверх того он посетил пирамиды Саккара и первый указал, что они не всегда имели правильную геометрическую форму. Однако, когда Норден попытался установить различные типы пирамид, он порой давал волю своему богатому воображению. Известную роль в изучении пирамид сыграл и французский иезуит Клод Сикар (1677 - 1726), больше, правда, прославившийся как открыватель Фив, столицы Нового царства. Следующий значительный шаг, вернее, даже прыжок в изучении этого вопроса совер­шил Ричард Покок, автор книги  «Путешествие по Египту», которая вышла в Лондоне в 1755 году.

Ричард Покок (1704 - 1765) был по профессии юри­стом, но как независимый богатый джентльмен вскоре сменил судейский парик на шляпу путешественника и в 1737 году отправился в Египет; по возвращении он был избран членом Королевского общества, по нашим поня­тиям - Академии наук, и завершил свою карьеру в качестве епископа. Край фараонов привлекал его свои­ми памятниками и загадками, он пересек его с севера на юг, большей частью на осле, с ружьем за плечами, и добрался до Фив. Этот город «стовратный», где «со­крыты в домах богатейшие клады», как воспевал его Гомер, уже долгие столетия лежал в развалинах. В VII веке до н. э. его уничтожили ассирийцы, затем он был частично восстановлен, но в период внутренних войн II - I веков до н. э. снова опустошен. Покок осмот­рел остатки его храмов, которые лишь вершинами пило­нов и капителями колонн в виде цветов лотоса выгля­дывали нз песка. Потом он перебрался на западный берег Нила, в Бибан-эль-Мулук, Долину царей. Это был самый западный уголок Египта, населенный, по мнению феллахов, духами и страшилищами, где спо­койно себя чувствовали лишь разбойники пустыни; соб­ственно, это даже был не уголок, а никуда не ведущая расщелина между отвесными каменными стенами, засыпанными песком. Пококу удалось избежать пуль, сы­павшихся на него из заброшенных усыпальниц, а когда он на стрельбу ответил стрельбой, то получил доступ в 14 гробниц. Его сообщения взбудоражили весь мир: он открыл знаменитый Фиванскнй некрополь, о котором еще Страбон упоминал как о тайном подземном клад­бище фараонов. Когда Покок написал, что «по труду, затраченному на их строительство, некоторые из них наверняка могут сравниться с пирамидами», это каза­лось почти невероятным, ныне это подтвердит каждый, кто имел возможность посетить их и сравнить с пира­мидами. Притом знаменитая гробница Тутанхамона, открытая по счету шестьдесят второй только в 1922 году, - одна из самых небольших и скромных. Но об этом позже; скажем лишь, что в 1738 году Покок счаст­ливо вернулся из Долины царей и, после того как изу­чил ее окрестности, приказал отвезти себя на маленьком барке назад, в Каир.

Вы уже наверняка заметили, что все, кто до сих пор посещал пирамиды, начиная с Геродота, обращали внимание лишь «на три пирамиды Гизе». И хотя некоторые упоминали, что существуют еще н другие, никто, кроме Мельтона и Нордена, не описал ни одну из них. Не напоминают ли эти давние путешественники и уче­ные современных туристов, из тех, кто осматривают «три государства за два дня», а прилетев в Каир, совер­шают поездку в Гизе и, сделав пару обязательных фото­графий («Я и пирамида»), поспешают далее? Нам не хотелось бы подозревать их в подобном верхоглядстве, тем более что к Саккара и Медуму тогда явно не вела асфальтированная дорога, однако факт остается фак­том: пирамиды они не считали объектом, достойным внимания. Покок был исключением из правила - иск­лючением, которое позднее стало правилом.

В своей книге он привел описания восемнадцати пирамид с соответствующими чертежами: трех боль­ших пирамид Гизе, трех в Абусире, одной большой в Лиште и еще девяти малых, кроме того, двух совершен­но иного типа в Саккара и Дашуре. Хотя о саккарской пирамиде неплохую статью написал еще Норден, а о дашурской  - Мельтон, Покок долго считался их перво­открывателем. Книги обоих его предшественников вы­шли малым тиражом и были забыты, в то время как его книга, написанная живым, свежим языком и снабженная прекрасными иллюстрациями, пользовалась большой популярностью. До тех пор в Европе считали, что все пирамиды похожи одна на другую как две капли воды, и вдруг оказалось, что есть по крайней мере три типа пирамид. О саккарской пирамиде даже возник спор, пирамида ли это вообще: некоторые ученые еще в конце прошлого столетия не хотели признать ее пира­мидой. Раз пирамида не соответствует схеме - это ее вина!

А пирамида в Саккара в самом деле необычная. Например, основание у нее не квадратное, как у дру­гих, но с первого взгляда этого даже не увидишь. Глав­ное же, форма у нее не строго пирамидальная, а сту­пенчатая — она как бы ступенями подымается прямо из земли. Ныне мы знаем, что это первая, древнейшая египетская пирамида и что построена она по приказу первого фараона III династии, Джосера, примерно в начале XXVII века до н. э.; нам известно также, что зодчего, создавшего ее, звали Имхотеп. Покок, правда, этого не знал, однако прочтем, что ему удалось выяс­нить.

«Неподалеку (от деревни Саккара) есть пирамида, которую арабы называют "ступенчатой". Я не мог ее измерить иначе, нежели шагами, причем выяснил, что с северной стороны она имеет триста футов и с восточ­ной двести семьдесят пять. По моим подсчетам, ее высота равна ста пятидесяти футам; она имеет шесть ступеней или ярусов, каждая шириной в одиннадцать футов и высотой в двадцать пять футов... Наружный слой - из тесаного камня, и в каждом ярусе по два­дцати плит друг над другом». Его измерения не были абсолютно точными, в действительности он недодал пирамиде в высоту 50 футов, более узкой стороне около 75 футов, более широкой стороне чуть ли не 100 футов. Однако попробуй-ка без инструментов измерить точнее, когда около нее груды песка, выступы скал, различные углубления, а в одном месте яма, словно бы ведущая в ад!

Вторая из своеобразных пирамид, описанных Пококом, - «пирамида с ломаными гранями» в Дашуре. Кажется, будто архитектор первоначально задумал ее более высокой, но, когда была возведена первая треть, вдруг принял решение ускорить строительство и потому придал стенам более резкий наклон. Это одна из крупнейших пирамид, у нее квадратное основание с длиной стороны 185,5 метра, высота ее - 92.2 метра (это опять же более точные данные, чем у Покока). Кроме того, это вообще одна из наиболее хорошо сохранившихся пирамид, ее облицовка из турского известняка, восхи­тившая Покока. большей частью уцелела до наших дней. Построенл она но приказанию отца и предшест­венника Хуфу царя Снофру примерно в начале XXVI века до н.э.

Как мы уже знаем, приоритет открытия двух этих пирамид приписывается Пококу незаслуженно, однако никто не станет отрицать его приоритет в другом зна­чительном открытии. Ведь именно он нашел в Гизе остатки «дороги из полированного камня», ведущей от Великой пирамиды к Нилу, той дороги, о которой не­когда упоминал Геродот. Ныне нам известны лишь несколько украшавших ее рельефов, геродотовых «выте­санных в камне картин», остальная часть дороги исчезла. Пококу мы обязаны большинством сведений, которые мы о ней имеем.

В книге Покока «Путешествие по Египту» приведено шестьдесят одно измерение Великой пирамиды н футах, дюймах,  градусах и минутах. Видно, в ней было еще что измерять лаже после Гривса и Сикара, данные которых Покок или заимствует и уточняет, или допол­няет. Осталось, что измерять, и после Покока, как вы­яснил Карстен Нибур, который пришел к подножию пирамиды весной 1762 года.

Карстен Нибур (1733—1815) в отличие от всех своих предшественников измерял пирамиды как профессио­нал, по образованию он был землемер, так что кроме теодолита умел пользоваться и астролябией. В 1761 году Нибур вместе с пятью молодыми учеными был отправлен в путешествие «в Аравию и соседствующие с ней страны» Фредериком V, королем сильного в ту пору датского государства. Это путешествие началось неудачно: поначалу из-за безветрия они не смогли вый­ти из Копенгагена, потом буря отогнала судно к берегам Исландии. Дальше дело пошло еще хуже: участ­ники экспедиции в Стамбуле перессорились и были близки к тому, чтобы решить спор с помощью мышьяка и пистолетов. Закончилась же экспедиция катастрофи­чески: один за другим погибли все ее участники, кроме Нибура, который в 1767 году, пережив неимоверные мучения, вернулся в Копенгаген из Египта и Йемена один, через Бомбей, Басру, Багдад, Мосул, Стамбул, Бухарест и Варшаву, Зато он преуспел в изучении гео­графии и растительного мира. Но ему не удалось вы­полнить одно из главных своих намерений, а именно «понять взаимосвязь прилива и отлива в Красном море с исходом евреев из Египта, как о том сказано в Биб­лии».

Нибур начинал путешествие в скромном звании по­ручика (он не имел ученого звания и был не дворяни­ном, а всего лишь сыном крестьянина) и как землемер должен был уточнять и дополнять карты. Прибыв из Александрии в Каир и выполнив свою непосредствен­ную задачу (составление первого подробного плана Каира со всеми мечетями, базарами, улицами, колод­цами, каналами, дворцами и кладбищами), он с бота­ником Форскалом в сопровождении арабов-проводников отправился в Гизе. Путь Нибуру преградил местный шейх и после бесцеремонного намека на бакшиш отнял у него астролябию. (Из-за этих инструментов Нибур и прежде имел неприятности: когда любопытные, загля­нув в них, увидели перевернутое изображение, они поду­мали, что перед ними чародей, который явился, чтобы перевернуть их дома вниз крышей.) «Этого я ему, ко­нечно, простить не мог, схватил его за длинную шаль, обмотанную вокруг шеи, а поскольку он некрепко дер­жался за уздечку коня, то тут же слетел наземь. Я оказался в крайне опасном положении, ибо молодой шейх почувствовал себя чрезвычайно уязвленным тем, что кто-то сбросил его с коня в присутствии сбежавшихся на шум жителей деревни, да еще этот "кто-то" был христианин... Шейх без промедления вытащил пи­столет и приставил к моей груди. При всем желании не могу отрицать того, что в эту минуту я подумал о близкой смерти. Но, видимо, оружие вообще не было заряжено. Остальные арабы пытались успокоить шей­ха, и в конце концов он удовольствовался монетой в полталера». Инструмент был сохранен, а путь к пира­мидам свободен.

Впрочем, ни при измерениях пирамид, ни при дру­гих работах не обходилось без происшествий. Вокруг Нибура всегда толпились феллахи, один собирались разбить его инструмент, другие осыпали проклятиями. Еше худшим злом были сараджи, полицейские в нацио­нальных одеждах. которые беспрестанно его донимали, вымогая бакшиш. Раз один из них просто-напросто запретил Нибуру срисовывать какую-то иероглифиче­скую надпись, пригрозив, что если он тут же не уберет­ся, то будет избит кнутом. Проводник-араб, знавший местные обычаи, советовал не противоречить. По пути домой Нибур никак не мог успокоиться. «Разве ты мо­жжешь запретить собаке лаять на тебя? - спросил его проводник. - Если тебя лягнет осел, станешь ли ты лучше, лягнув его в ответ?» Я рассказываю об этом, чтобы проиллюстрировать, в каких условиях работали тогда ученые в Египте. Но вопреки всему - рабо­тали!

Изучение пирамид Нибур начал с того, что при по­мощи астролябии и компаса определил их положение и установил их ориентацию относительно сторон света с необыкновенной точностью; нынешним его коллегам здесь нечего исправлять. Нибур поднялся на пирамиду Хуфу, спустился внутрь, измерил то, что еще не было изморено. Поднялся он и на пирамиду Хафра, несмот­ря на то, что сохранившаяся на ее вершине облицовка образует выступ, неприступный и для опытного альпиниста. По способу укладки внешних плит он определил, что пирамиды и в самом деле облицовывались сверху вниз, как написано у Геродота, а не наоборот. Взби­рался Нибур и на пирамиду Менкаура, и на ее сателли­ты - пирамиды фараоновых жен и все точно измерял. Результаты, которые он получил, заслуживают восхи­щения. Самое большое расхождение между его и ны­нешними данными - в установлении высоты пирамиды Хафра. Он определил ее в 440 футов (датских), т. е. в 138,1 метра. Мы нарочно не употребляем слова «ошибка»: разница здесь всего в 80 сантиметров, т. е. примерно на полпроцента, а ведь в его время верхняя площадка этой пирамиды могла быть на какой-нибудь обвалившийся за это время камень выше. О том, какой человек был Нибур, можно понять по заключительным словам его книги: «Когда у тебя так мало времени на наблюдение за столь поразительными постройками и при том ты окружен людьми, которых вынужден считать разбойниками, ты предпочтешь избрать кратчайший и наиболее практичный способ, поэтому мои измерения не так точны, как бы мне самому хотелось».

В этих гигантских постройках Нибур обнаружил од­ну мелочь, на которую его предшественники не обрати­ли внимания. Это окаменелости моллюсков девонских морей, заметные на поверхности плит. Они округлой формы, величиной с монету. «Монетки фараонов» - называют их поныне местные арабы. При виде их в Нибуре заговорил совершенно другой человек, а не тот, кто целиком посвятил себя измерительным приборам да числам. «Сколько лет должно было пройти, чтобы из зародившегося и снова погибшего бесчисленного мно­жества таких организмов образовались гигантские хол­мы? Сколько лет должно было пройти, чтобы египетская земля высохла, если уровень воды понижался так же медленно, как за последнее тысячелетие? Сколько лет должно было пройти, чтобы Египет заселили те люди, которые задумали строительство первой пирамиды? И сколько лет должно было пройти, чтобы возникло то множество пирамид, которое мы доныне видим в Егип­те? И притом мы с уверенностью не можем сказать, ни в каком столетии, ни кто построил последнюю из них!»

О своих исследованиях и путешествиях Ннбур написал книгу «Описание путешествия по Аравии и другим близлежащим странам по собственным наблюдениям и сведениям, собранным на месте» и издал ее по-немецки в Копенгагене в 1774 - 1778 годах. Перевод ее позднее попал в руки одного французского генерала, в ту пору как раз томившегося без дела и выходившего из себя от досады, что им еще так мало сделано. А сколько в его годы уже успел совершить Александр Великий!

Что интересного в Италии после Кампо-Формио[23]? А Париж?.. «Кротовая куча эта ваша Европа! Только на Востоке, где живет шестьсот миллионов людей, можно создавать великие империи и совершать великие револю­ции!»

С книгой Нибура в полевой сумке, во главе флоти­лии из трехсот двадцати восьми кораблей отправился он в мае 1798 года в Египет. Как известно, звали его Наполеон Бонапарт.

 

Экспедиция Наполеона открывает новую эпоху в изучении Древнего Египта, а значит – и пирамид. Эпоху, когда исследователей, вооруженных лишь страстью к познанию сменили настоящие специалисты. И все же эти исследователи старого типа долго еще удержива­лись в Египте. Они  напоминали детективов-любителей, подвизающихся наряду с профессионалами из Скотланд-Ярда или Интерпола, и, если продолжить такое срав­нение, порой добивались столь же значительных успе­хов, как Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро. Да только более опасными путями и проявляя не слишком боль­шую разборчивость в средствах.

«Это был о дин из самых замечательных людей за всю историю египтологии», — написал в 1933 году Го­вард Картер, безусловно компетентный судья в данном вопросе, о Джованни Баттисте Бельцони, «одиноком шакале в египетских пустынях» (или «гиене в гробни­цах фараонов», как его еще называли). Конечно, моти­вы поисков Бельцони не были абсолютно благородны, а методы не исключали насилия: его биография вряд ли побудила бы какое-нибудь научное учреждение дове­рить ему руководство исследовательскими работами. Но разве наука движется вперед лишь благодаря людям, исповедующим принцип «ни корысти, ни славы»? Без Бельцони египтология лишилась бы множества ценнейших материалив, а Британский музей - что, впрочем, менее важно - лучших египетских экспонатов. Он вы­возил из Египта все, что можно было увезти. Верно. Но не стоит забывать, что при тогдашних условиях большая часть всего этого пропала бы не только для Египта, но и для всего человечества. Притом бесследно и навсегда.

Сам Бельцони явно написал бы свою биографию иначе, но теперь нам уже не к чему ее приукрашивать. Родился он в 1778 году в Падуе, в семье бедного ци­рюльника, с шестнадцати лет изучал в Риме гидротех­нику, но из-за какой-то политической махинации или любовной истории ушел в монастырь. Там, однако, он пробыл недолго, во время наполеоновских войн волей-неволей (скорее неволей) оказался завербованным в армию, но вскоре покинул свою часть (без ведома на­чальства) и для пущей безопасности поселился в Лон­доне. Поначалу Бельцони жил чем придется, потом получил известность чудодейственного лекаря и, нако­нец, нашел место в цирке в роли «самого сильного чело­века на свете». (Сохранилась афиша 1808 года, где он держит на какой-то конструкции, укрепленной на его спине, шестерых мужчин, двух мальчиков и трех жен­щин, т. е. одиннадцать человек, да вдобавок еще два итальянских флага.) В эту же пору он успел изобрести «необычайно производительный водяной насос», а когда где-то вычитал, что в Египте воду добывают как при фараонах, решил своим изобретением содействовать тамошнему прогрессу. Подручным на каком-то старом корыте добрался он до Александрии, а оттуда с образ­цом своего насоса на спине пешком до Каира. Очевид­но, это был способный человек, ибо он получил аудиенцию у самого Мухаммеда-Али, впрочем тоже способного человека. В прошлом он торговал кофе, а затем, надев форменный мундир турецкого офицера, дослужился до положения египетского хедива (наместника). Однако у Мухаммеда-Али он не многого добился и, таким обра­зом, оказался без всяких средств на мостовой (это, правда, лишь образное выражение, ибо в ту пору ника­ких мостовых там, конечно, не было). Бог знает каким путем познакомился он с шейхом Ибрагимом (точнее, с швейцарским путешественником Джоном Л. Буркхардтом), который рекомендовал его британскому консулу Генри Солту, а уже тот вдохновил Бельцони на труд, благодаря которому его имя было крупными буквами вписано в историю египтологии. Всего Бельцони провел в Египте пять лет, а когда «перевернул его вверх дном», как несколько преувеличенно сам выразился, отправил­ся на поиски истоков Нигера во французский Судан, нынешнюю Республику Мали. Об этом путешествии ему, правда, уже не удалось написать в автобиографии. В 1823 году в зарослях кустарника близ деревни Гвато неподалеку от Тимбукту он был убит.

Британский консул Солт предложил Бельцони в 1815 году «немного приглядеться» к египетским древностям. Тут они почти даром, а в Европе за них платят золо­том; к тому же их можно и не покупать, достаточно найти подходящую гробницу и самому приняться за рас­копки. В результате их беседы был заключен договор, по которому Бельцони сделался «сотрудником и по­ставщиком Британского музея», а Солт брал на себя обязательство платить ему за каждый найденный и переправленный в Лондон предмет среднюю стоимость оного в фунтах стерлингов. Бельцони отправился в До­лину царей, о которой столько страшного написано Пококом и в особенности позднее Джеймсом Брюсом. Не обращая внимания на разбойников и злых духов, спускался он в ранее вскрытые гробницы и искал в их погребальных камерах клады; правда, в большинстве случаев ему приходилось довольствоваться теми кроха­ми, что остались после давних грабителей.

Поистине выдающееся открытие ожидало его лишь в гробнице Сети I (отца Рамсеса II), где в усыпальни­це, находившейся в конце стометрового, во многих местах засыпанного коридора, ему посчастливилось найти великолепный алебастровый саркофаг - увы! - к его и нашему сожалению, пустой (Бельцони послал этот саркофаг в Лондон, но Британский музей из-за слишком высокой цены от него отказался, позже его купил сэр Джон Соун для своей частной коллекции, где саркофаг пребывает и поныне). В Карнакском хра­ме он отбил голову у колоссальной статуи Рамсеса II (ее Британский музей купил) и помимо многих других выдающихся «достижений» мог похвастать и вывозом нескольких обелисков (один из них при погрузке на корабль упал в Пил, но его вытащили). И все же Бель­цони не был удовлетворен достигнутым: ему не удалось найти ни золота, ни драгоценных камней. И вот, раз­мышляя по этому поводу, он вспомнил о пирамидах, по его мнению, явных «сокровищницах фараонов». Разо­чарование ждало его и здесь. Бельцони узнал, что кла­ды самой большой пирамиды реквизировал аль-Мамун. Пришлось довольствоваться второй, меньшей, в двух­стах шагах к западу от первой. Он охотно удовольст­вовался ею, поскольку надеялся на успех: в стенах этой «нетронутой» пирамиды не было не только ни единой дыры, но даже входа. Значит, в отличие от проклятой Долины царей тут до него никого не было. Бельцони принялся за работу, а позже написал об этом, тактично умолчав о руководивших им побуждениях: «Мое пред­приятие имело немалое значение, ведь я хотел проник­нуть в одну из больших египетских пирамид, проник­нуть в тайну одного из чудес света. Я знал, что, если эксперимент не удастся, я стану посмешищем для всего мира... Я обследовал всю поверхность пирамиды, каж­дую ее пядь, буквально каждый камень. Я двигался от восточной грани к западной, пока не оказался на север­ной стороне. Здесь стена показалась мне чуть иной». В конце концов Бельцони нашел небольшое углубление и в нем незакрепленный каменный блок. «Самый силь­ный человек на свете» уперся в него, чуть расшатал, по краям обил долотом и, отделив от остальных, сбросил вниз. Затем нанял арабов-рабочих и после нескольких недель упорного, каторжного труда (заменив собою бо­евые тараны халифа) проделал проход в коридор, где было полно щебня и пыли. При свете свечи он со свои­ми работниками очистил его и стал метр за метром спускаться в глубину. Бельцони был уверен, что выйдет прямо к сокровищнице. Но тут дорогу преградил камен­ный блок. Его было не разбить, пришлось обходить снизу.

 

 

 

Бельцони входит в погребальную камеру пирамиды Хафра (Хефрена). Рисунок из его книги (1821)

 

 

«Большой каменный блок, не менее шести футов в высоту и четырех в длину, с грохотом рухнул вниз как раз в тот момент, когда один из работников его под­капывал. Беднягу завалило, пришлось немало попотеть, пока мы смогли его вытащить. Упавший блок освобо­дил много других камней, так что мы практически очу­тились в положении, когда лучше всего было покинуть пирамиду». Чтобы его не могли обвинить в недостатке смелости. Бельцони добавляет: «Ведь опасность тлилась не только в камнях, сыпавшихся на нас сверху, но, свалившись, они могли загородить нам путь, и мы бы тут остались заживо погребенными».

Но Бельцони не собирался отступать. Он считал, что коридор, в который он попал, наверняка прорубил кто-то до него, что это не первоначальный вход в пира­миду (ныне мы полагаем, что эта шахта пробита древ­ними грабителями и позднее, в Саисскую эпоху, заделана реставраторами). Бельцони решил искать перво­начальный вход. снова обследовал камень за камнем, пока не нашел впадину и в ней — незакрепленный блок. Находился он всего в нескольких метрах от под­ножия северной стороны, почти в середине ее. Здесь Бельцони повезло. После нескольких недель изнуритель­ного труда он проник в настоящий коридор. «Когда мы убрали три больших блока, замыкавших его, перед нами открылся проход высотой в четыре фута, ведущий вниз, в пирамиду; длина коридора была сто четыре фута и пять дюймов, он спускался под углом двадцать шесть градусов». Диодор и все, кто утверждал, что у этой пирамиды нет входа, оказались неправы!

Конец коридора опять замыкал блок, он был из од­ного куски гранита, как позднее выяснилось, примерно метровой ширины и двухметровой высоты. «Устранить его было нелегко, - пишет Бельцони далее и явно ничуть не преувеличивает. - Двум работникам там было не пошевельнуться, а чтобы сдвинуть глыбу, их требовалось куда больше. Кроме того, камень был выше коридора, и окружающий каменный массив крепко держал его». Мы не знаем, чем побуждал он своих работ­ников к новым усилиям. Возможно, посулил им все клады, которые удастся найти а может быть, действо­вал на них личным примером. Согнувшись, в удушли­вой ныли, под оглушительный грохот молотков, при мигающем свете свечей, дрожа от страха перед местью духов, они в конце концов разбили глыбу. Через образо­вавшееся отверстие Бельцони вполз в погребальную камеру. «Хотя мой факел из нескольких восковых све­чек светил очень слабо, все же я смог увидеть главные объекты. Понятно, что прежде всего я бросил взгляд в западный конец помещения, надеясь найти там сар­кофаг, как и в первой пирамиде. Но меня ждало разочарование - я ничего там не увидел... И лишь приблизившись к западной стене, я был приятно удивлен: саркофаг был там. Его покрывал слой земли и камней». Бельцони голыми руками освободил саркофаг от песка, заглянул в нею и убедился, что тот пуст!

Можно себе представить, как он был разочарован! В тот день, 2 марта 1818 года, Бельцонн должен был стать богачом, а вместо этого потерпел величайшее в своей жизни фиаско. Да еще нашел надпись, существо­вавшую, несомненно, уже несколько столетий. Араб­скими буквами на стене были начертаны имена тех, кто побывал здесь до него: Мухаммед-Ахмед, Ахмед, Ахман, Мухаммед-Али... Утешала лишь надежда, что и они нашли египетский саркофаг пустым. «Эти древне­египетские грабители были настоящими мастерами свое­го дела!»

Затем Бельцони вернулся в Верхний Египет, л в 1821 году организовал выставку своих трофеев в Лондоне, на Пикадилли. Для нее он написал обширный «Рассказ о работах и новых открытиях в пирамидах, храмах, гробницах и при раскопках в Египте и Нубии». Рассказ этот наивно хвастлив, псевдонаучен и полон неверно используемых научных терминов, но читается велико­лепно. С гораздо большим интересом, чем книги многих ученых, для которых Бельцони открыл доступ в пира­миду Хафра.

К пирамиде Менкаура Бельцони не проявил интере­са. Ведь было ясно, что это тоже гробница, а не сокро­вищница. Она оставалась неизученной до 1837 года, когда внутрь ее проник британский полковник Виз. Но это имело сложную и интересную предысторию.

Полковник Ричард Уильям Говард Виз (1784—1853) происходил из семьи военных, его отец и дед были генералами, а один из его потомков был генералом уже во время второй мировой воины. Виз получил хорошее классическое и специальное образование и в придачу к нему имел все необходимые воину качества: ему не хватало лишь чувства юмора, так характерного для типичного англичанина. В Египет Виз попал в 1835 году, имея за плечами тридцать пять лет военной службы. Прибыл он туда из Сирии с заданием, о котором явно не без причины предпочитал умалчивать. В Каире он обратил внимание на пирамиды и пошел их осмотреть.

«Наверняка это гробницы, — подумал Виз. — Их под­земные ходы, очевидно, были проложены для доставки саркофагов и заблокированы массивными каменными глыбами, которыми строители замыкали, по крайней мере местами, длинные проходы с целью усложнить до­ступ внутрь и защитить саркофаги от повреждений. Судя по тому, что эти проходы были перегорожены могучими блоками, можно сделать вывод, что пирамиды не использовались ни для астрономических наблюдений, ни для посвящения в жреческие таинства, ни для каких-либо иных религиозных целей, ибо при таких условиях были бы малопригодны для своего назначения». Старо-казарменный стиль Виза не должен вводить нас в за­блуждение, и его холодная деловитость тоже; он был восхищен пирамидами. 1Но в отличие от своего пред­шественника он подошел к ним, как офицер разведки подходит к крепости, о которой должен раздобыть мак­симум сведений, чтобы обеспечить успешный штурм.

В первые же дни по прибытии в Египет Виз завел знакомства, оказавшиеся впоследствии весьма полезны­ми. Среди его новых знакомых были британский вице-консул Слоун, британский инженер Геллоуэй, служив­ший у Мухаммеда-Али руководителем общественных работ, затем Паоло, строитель с острова Мальта, кроме того, он встретился там со своим коллегой полковником Кемпбеллом. Познакомился и с генуэзским судовла­дельцем и торговцем, который представился как капи­тан Кавилья, не уточняя, кто присвоил ему это звание. Кавилья был занятный человек: давно уже жил в Егип­те, отрывал песок вокруг Большого сфинкса, что удава­лось ему совсем неплохо, и продавал старинные пред­меты из прилегавших гробниц, что удавалось ему еще лучше. Помимо прочего, он был и прославленным иссле­дователем Великой пирамиды (правда, по слухам), ибо некогда в молодые годы спускался в знаменитую «шахту» и расчистил ее до самого дна; он нашел там и канаты, по которым еще в 1765 году в нее спускался британский консул Дэвисон, и окончательно доказал, что эта шахта не ведет ни к Нилу, ни в пустыню, а большим полукругом возвращается назад, во входную галерею. Очевидно, знакомился Виз и с другими людь­ми, но их имена принадлежат скорее истории политики, чем египтологии. «Из Египта я должен был через Италию и Рейнскую область вернуться в Англию и нимало не подозревал в ту пору, что приму участие в опера­циях, связанных с пирамидами».

Как мы уже говорили, пирамиды привели Виза в восторг. Ради них он задержался в Египте почти на два года. При содействии вице-консула Слоуна он добился от Мухаммеда-Али подписания фирмана, пятьюдесятью строками коего удостоверялось, что «в знак особой приязни милостивейше позволяется и т. д. господам Слоуну, Кемпбеллу и Визу, подданным его величества короля Великобритании Вильгельма IV». Упомянутые господа основали затем сообщество, и каждый из них сделал первоначальный взнос в 200 талеров на эксплуатацион­ные расходы; руководителем работ был назначен капи­тан Кавилья. Довольно скоро Слоун и Кемпбелл потеря­ли к делу интерес, и все легло на плечи Виза. Тот преж­де всего сосредоточил внимание на погребальной ка­мере Великой пирамиды, причем особенно привлекли его следы, оставленные Дэвнсоном, который во время своих исследовательских работ проник из Большой га­лереи в помещение, оказавшееся над потолком погре­бальной камеры. Это была узкая пустая «комната» или даже «кладовая», но она позволяла сделать далеко идущие выводы: пирамида представляла собой не «сплошную каменную массу», а, вероятно, была частич­но «полой». Позже служебные обязанности отозвали Виза в Верхний Египет, и продолжение работ он дове­рил Кавилье.

«Вернувшись, я в первое же утро поспешил к Вели­кой пирамиде, а потом ко Второй пирамиде, где рас­считывал найти капитана Кавилью и его людей. По там и следа их не было, а позднее я обнаружил их работа­ющими в трех гробницах между Сфинксом и Второй пирамидой, где они занимались поисками мумий. Капи­тан Кавилья информировал меня, что часть людей дни и ночи работала на южной стороне "камеры Дэвисона", другая часть вскрывала Третью пирамиду... После дол­гого разговора, во время которого от его внимания не ускользнуло мое явное неудовольствие, а также настой­чивое стремление вернуть людей от мумий к пирамиде, я дал ему понять, что в случае его нежелания возьму руководство операцией по изучению этой великолепной постройки и ее внутренней структуры в свои руки .. Он высказал мнение, что гробницы с мумиями могли бы стать довольно интересными научными объектами Сло­вом, раз уж он начал эти раскопки, то должен их за­кончить». Когда потом выяснилось, что эти раскопки Кавилья ведет за деньги, отпущенные на обследование пирамиды, и вдобавок различными путями подделывает бумаги для выплаты, между полковником и капитаном состоялась еще одна длительная беседа. Окончилась она тем, что Виз «с изъявлениями глубокого уважения» уволил Кавилью со службы.

«Естественно, что перед возвращением в Англию мне хотелось сделать какое-нибудь открытие», - пишет Виз, на сей раз без тяжеловесных оборотов и длиннот. Инженер Геллоуэй, к которому он обратился, пореко­мендовал ему своего ассистента Джона Перринга, тоже инженера. Кроме того, Виз привлек к сотрудничеству своего знакомого, мальтийца Паоло, н нескольких бри­танских подданных, поселившихся в Египте. Так у него образовался неплохой штаб, начальником которого он назначил Д. Перринга; необходимое количество рабочих он набрал без особых трудностей: денег у него было достаточно. И вот, не откладывая дела в долгий ящик, он отдал приказ о наступлении прямо на сердце Вели­кой пирамиды.

В усыпальнице пирамиды Хуфу его заинтересовала, во-первых, уже упомянутая загадочная «камера Дэвисона» и, во-вторых, «вентиляционные шахты» (по край­ней мере таково было их предполагаемое назначение), которые вели вверх, на север и на юг. Виз полагал, что шахты выходят на поверхность пирамиды; и действи­тельно, через несколько дней Перринг нашел посреди северной и южной сторон пирамиды соответствующие отверстия. Однако пока нельзя было доказать, что это именно устья тех шахт, ибо они были набиты грунтом. Тогда Виз приказал расширить их нижние отверстия, чтобы произвести через них очистку. «Свечки почти сгорели, а за двадцать четыре часа удалось высечь все­го шесть дюймов». Паоло тем временем старался вере­тенным буром пробурить гранитный потолок и проник­нуть в «камеру Дэвисона»; тяжелый и опасный труд на дважды надставленной стремянке тоже не давал почти никаких результатов. «Провертеть дыру легче, чем разрушить, разрушить легче, чем построить...» Однако Визу некогда было размышлять над арабскими пословицами. Он послал за потомками строителей пира­мид в моккатамские каменоломни на другом берегу Нила. Одновременно он приказал послать (но уже не сообщает куда) за несколькими бочками пороха для пушек.

 

 

Погребальная камера пирамиды Хуфу (Хеопса) (по Визу и Перрингу). Слева Большая галерея, над усыпальницей с саркофагом расположены разгрузочные камеры и «кры­ша» для распределения давления. Пунктиром обозначены так называемые вентиляционные шахты

 

Случилось то, чего Великая пирамида не знала на протяжении тысячи лет своего существования: весной 1837 года ее погребальную камеру потряс взрыв. «Эти ребята знают толк в своем деле, - с уважением кон­статировал Виз. - Только пробить шурфы, чтобы зало­жить порох, уже было нелегкой работой. И для того чтобы убрать поле взрыва крупные обломки пото­лочных блоков, нависшие прямо над головами рабочих. тоже пришлось преодолеть немало трудностей, порою сопряженных с серьезной опасностью. Однако все про­изошло точно по плану офицера разведки, прошедшего специальную подготовку по проведению диверсий. Ни с кем ничего не приключилось, только пирамиде нанесли до сих пор заметную рану. Увы, в неизбежных случаях археология - это и уничтожение. Знания для этой науки важнее самих предметов древности. Хотя обычно архео­логи и не пользуются бочонками с порохом.

Результаты этой операции оказались сенсационными, Выяснилось, что над «камерой Дэвисоиа» есть еще одна камера, над ней следующая и что таких камер пять. Все они довольно низкие и отделяются друг от друга грубо обработанными каменными блоками, в несколько раз превосходящими их высотой; верхнее такое поме­щение перекрыто двумя большими блоками, которые образуют треугольную гигантскую массивную крышу. Виз и Перринг мгновенно поняли назначение конструк­ции - то была «разгрузочная камера» над усыпальни­цей, принимающая на себя давление двух верхних тре­тей пирамиды. Крыша из двух огромных блоков способствовала более равномерному распределению давления, чтобы тяжесть давила не прямо на усыпаль­ницу, а на пустую камеру над ней с перекрытием, укрепленным каменными стойками. Перринг на месте высчитал, что тут налицо «излишний запас прочности», ибо для этой цели достаточно одной верхней камеры с каменной крышей.

Но главным трофеем была другая находка. В двух верхних камерах оказались блоки с иероглифическими надписями. Когда египтологи их расшифровали, выяс­нилось, что они содержат имя того. кому предназначена пирамида. Имя фараона Хуфу!

После такого успеха Виз с Перрингом ринулись к другой пирамиде и с помощью пороха вскрыли ее изна­чальный главный вход. Затем Виз приказал подкатить бочки с порохом к Третьей пирамиде и после шестиме­сячной напряженной работы добрался до подземной погребальной камеры, где обнаружил саркофаг. Он был из цельного куска базальта с великолепным рельефом, изображающим фасад дворца фараона, однако - увы! - тоже оказался пуст. На стене значилось имя человека, который нашел этот саркофаг до них, и, по всей вероят­ности, тоже уже пустым: Мухаммед Расул. При очистке помещения были сделаны две необычайно ценные на­ходки: останки мумифицированного человеческого тела и деревянная крышка гроба с иероглифической надпи­сью на ней: «Осирис, владыка Верхнего и Нижнего Египта Менкаура, живущий вечно». Виз отправил сар­кофаг в Лондон, но парусник, везший его, затонул во время бури близ испанского побережья.

 

 

Разрез пирамиды Менкаура (по Визу и Перрингу). На рисунке изображены также тоннели и шахты, прорубленные грабителями

 

29 июля 1837 года Виз вступил в усыпальницу Мен­каура, а ровно через месяц ему было предписано поки­нуть Египет. Однако он еще успел выработать план дальнейшего изучения пирамид и поручил его реализа­цию Перрингу. Прежде всего он интересовался Ступен­чатой пирамидой близ Саккара, в подземелье которой итальянский инженер Сегато и прусский генерал фон Минутоли незадолго до этого нашли «часть мумии с густо позолоченным черепом и остатки двух сандалий». (К сожалению, и эти предметы поглотило море вместе с кораблем, который вез их в Берлин.) Виз также пред­ложил Перрингу осмотреть пирамиды в Абусире, Дашуре и всюду, где он пожелает, ссудив ему необходи­мые финансовые средства.

Перринг великолепно справился со своей задачей. Он обмерил Ступенчатую пирамиду в Саккара, провел зондаж, благодаря которому составил первый чертеж ее внутренней структуры, проник в ее подземные коридоры и камеры. В Абусире он обследовал три большие пира­миды, в Дашуре одну кирпичную (возможно, ту самую, о которой упоминал Геродот) и две каменные, в Абу-Роаше он обнаружил пирамиду, от которой сохрани­лась лишь подземная часть. Внимательно осмотрел и пирамиды в Завиет-эль-Ариане, Лиште, Медуме, Хаваре. Там работы пришлось прекратить: лагерь окружили бедуины и открыли стрельбу. Перрииг доблестно защи­щался, сотрудники помогали ему; когда кончились бое­припасы, он вышел навстречу бедуинам с ножом. От неминуемого конца его спасло лишь случайное появле­ние разъезда египетской армии.

Результаты этих исследований Виз опубликовал в объемистом трехтомном труде «Работы, осуществленные в пирамидах Гизе в 1837 г.» (1840—1842), к которому Перринг присовокупил альбом чертежей и отчет «Пира­миды южнее Гизе и около Абу-Роаша». Своей деятельностью Виз не заслужил похвалы начальства, его отпра­вили на пенсию без повышения. Один из его потомков, более счастливый в военной карьере и получивший на звездочку больше, назвал его если не «черной овцой» в семье, то по крайней мере чудаком.

Мы все понимаем: офицер разведки, переметнув­шийся на сторону такой непрактичной науки, как егип­тология.

Итак, до середины XIX века пирамиды были изме­рены, описаны и изучены снаружи и изнутри. Разуме­ется, не все и не с абсолютной точностью, но настолько, что сами о себе они к тому времени сообщили уже почти все. Оставшуюся завесу загадок, которая про­должала еще их окутывать, уже не могли приподнять путешественники, астрономы и офицеры; это было под силу лишь египтологам, т. е. ученым, которые сумели бы узнать из древних египетских текстов то, о чем мол­чали камни. Настала пора и для этого.

Прежде чем перейти к рассказу о замечательных людях, совершивших такой переворот, и о результатах их трудов, позволим себе небольшое отступление. В тот ранний период нового открытия Египта европейцами мы встречали близ пирамид немцев, англичан, францу­зов, итальянцев, датчан и представителей других наро­дов. Но были там также чехи и словаки, испокон веков любившие путешествовать. Правда, до недавнего вре­мени Египет оставался слишком далекой страной и к тому же не очень доступной. Однако задолго до осно­вания чехословацкого бюро путешествий «Чедок», за­долго до правления австрийской эрцгерцогини Марии-Терезии и даже до открытия Америки кое-кто из них все же там побывал.

Насколько известно, первым чешским путешествен­ником, посетившим Египет и оставившим нам сообще­ние об этом, был Богуслав Гасиштейнский из Лобковиц (ок. 1460—1510), известный поэт-гуманист, писавший на латыни. На египетскую почву он ступил в ноябре 1490 года, т. е. еще до Мартина Кабатника из Литомышля, которому каким-то образом не удалось увидеть пи­рамид.

В 1598 г. там побывал Криштоф Гарант (1564— 1621), чешский ученый, казненный после битвы на Белой Горе; сопровождал его Гержман Чернин. Однако им не повезло, они не добрались до пирамид: разлившийся Нил унес единственный тогда каирский мост, а пере­браться через реку на лодке среди плавающих бревен и дохлых животных они, очевидно, не рискнули. Зато они пытались раздобыть о пирамидах как можно боль­ше сведений, и многие из них, включая явно преувели­ченные, Гарант использовал позже в своем «Путешест­вии из Королевства чешского в Венецию, оттуда по морю в Святую землю, в землю Иудейскую и далее в Египет», вышедшем в 1608 году. Пирамиды он охарак­теризовал как «башни внизу широкие, а кверху конусо­образные»; внутри они имеют «помещения, построенные из мрамора черного и пятнистого, а в одной из них находится гроб из цельною куска черного мрамора, сделанный по приказу повелителя, который приготовил его к своему погребению». По тогдашним временам и при тогдашних условиях Гарант описал пирамиды сов­сем неплохо.

Первым чехом, попавшим к пирамидам (опять же - насколько нам известно), был Якуб Ржимарж (1682 1755), член францисканского монашеского ордена. В 1711 году он отправился в Египет, где пробыл с двумя десятилетними перерывами до 1752 года, т. е. более двадцати лет. О своей жизни там он написал «Путевой дневник апостольских восточных миссий в Египте», кото­рый, однако, не был напечатан и дошел до нас в поряд­ком попорченной рукописи (ныне она хранится в Уни­верситетской библиотеке в Праге). Ржимарж подробно описывает пирамиды Гизе, Сфинкса и приводит сведе­ния об их размерах в пределах обычных неточностей;

очевидно, он заимствовал сведения из старых публика­ций вместе с подсчетами, согласно которым Великая пирамида «состоит из 4456294 каменных глыб». Напро­тив, описание внутренних помещений пирамиды, которые он, очевидно, посетил сам, довольно точно: по нему можно проследить шаги автора от «насильственно про­битого входа на полночной стороне» до погребальной камеры с саркофагом, «где должно было почивать тело того, кто повелел упомянутую пирамиду построить». Ни словом не упоминает Ржимарж о «житницах Иосифа» и «сынах Израиля», что также следует причислить к его заслугам. Дата его первой встречи с пирамидами неиз­вестна. Возможно, это произошло в 1711 году, самое позднее — в конце 1722 года.

Другим чехом, посетившим и описавшим пирамиды, был Вацлав Ремедий Прутки (1701—1770). Это тоже был францисканский миссионер, и он тоже написал «Путевой дневник восточных миссий», оставшийся в рукописи, ибо не нашлось издателя (ныне рукопись эта тоже находится в Университетской библиотеке). Родил­ся Прутки в Праге, двадцати лет ушел в монастырь, после посвящения в монашеский сан был послан в Рим, а оттуда в египетскую Гиргу (неподалеку от развалин древнего Абидоса). Там его братья по ордену не пола­дили со своими коптскими братьями во Христе, и в 1751 году было совершено вооруженное нападение на монастырь. Прутки ушел в Каир. Впоследствии, оказав­шись в Эфиопии, он стал членом одной из местных миссий, но долго там не задержался, ибо и эта миссия вступила в конфликт с коптами. Тогда он в Массауа сел на корабль (видимо, весьма поспешно) и через Индию, Цейлон (Шри Ланка), Мадагаскар, обогнув мыс Доброй Надежды, вернулся в Рим. В мае 1755 года, почти через год после возвращения, его снова посылают в Египет, где он оставался до июня 1756 года. Вернув­шись в Италию, он вступил в императорскую армию на должность армейского капеллана и, участвуя в различ­ных сражениях, добрался до Кладска (местность в Чехии), где прожил пять лет. В 1766 году панская кон­грегация послала его для пропаганды католической веры в Петербург, где он получил пост главы всех мис­сий в России. Однако через три года императрица Ека­терина II его изгнала, после чего он поселился во Флоренции. Там он описал свои «странствования но жизни» и, наконец, в покое умер.

Египту Прутки посвятил первую часть своего сочи­нения. Как исключительно наблюдательный человек со всесторонними интересами, он обрисовал все города и области Египта, государственное устройство и правопо­рядок, организацию армии, характер населения и образ его жизни, флору и фауну, религию и т. п. Естественно, Прутки считал необходимым сообщить, к примеру, в чем заключается «еретизм коптов», но нас радует, что он не пренебрег пирамидами и посвятил им целую главу (девятнадцатую, а двадцатую - Сфинксу и мумиям). Пирамиды он описал на основании личного осмотра, однако, несомненно, был знаком и с Геродотовой «Исто­рией», а возможно, и с «Путевым дневником» Ржимаржа. Кроме них он в связи с пирамидами цитирует лишь Плиния да ныне уже неизвестного Буллага Гуза. Когда и как долго он пробыл возле пирамид, Прутки, к сожа­лению, не сообщает. Вероятнее всего, в 1751 году, но, возможно, и во время второго своего пребывания в Египте в 1755 - 1756 годах.

Прутки был первым человеком из Чехии, о кото­ром мы знаем, что он поднимался на Великую пирамиду. Это заняло у него полтора часа. При подъеме он попы­тался измерить высоту пирамиды, причем довольно ост­роумным способом: он привязал к ноге канат и тащил его за собой на вершину пирамиды. Прутки мог бы до­биться таким образом довольно точных данных, ибо знал теорему Пифагора, но в конце концов воспользовался размерами, взятыми у иностранных авторов, хотя и менее точными. Он так описывает свой осмотр внутренних помещений пирамиды: «Я хотел спуститься в ее нутро, чтобы самому убедиться в правдивости иных историков и опровергнуть фальшивые предположения... Всякий раз, когда кто-нибудь собирается вступить в пирамиду, арабы очищают перед ним ступени от песка и выпаливают из ружья, точно там скрываются змеи, львы и иные подобные им существа». Очевидно, ради бакшиша. С той же целью они охотно помогают пролезть в узкое входное отверстие. «Когда два араба впихнули меня туда, какой-то откормленный француз­ский капеллан, подражая мне и моему тощему брюху, тоже попытался пролезть внутрь и оказался в страш­ной опасности. Только он сунул голову, как сразу за­стрял в проходе и не мог выбраться назад. Он судо­рожно ловил ртом воздух, задыхался от пыли и, если бы нам не удалось с великим трудом вытолкнуть его наружу, испустил бы дух». Прутки измерял внутри все, что поддавалось измерению: большую галерею, коридо­ры, погребальную камеру, саркофаг. Даже изготовил эскизы, по которым неизвестный гравер позже сделал несколько иллюстраций к его книге.

Кроме пирамид Гизе Прутки посетил и пирамиды в Саккара и Дашуре, осмотрел их, а в некоторые даже спустился. Это прежде всего относится к так называе­мой северной пирамиде Снофру, и поныне мало изучен­ной; в тех местах ее зовут «розовой пирамидой», ибо она сложена из красноватого камня, взятого из близ'лежащей каменоломни. Ее невозможно спутать с какой-либо пирамидой и по другой причине: по необычному соотношению фундамента (221,5 Х 218,5 метра) и высо­ты (104,4 метра). В научных публикациях сообщается, что первым в нее спустился Перринг в 1837 году и при этом обнаружил в ней три внутренних помещения. Однако Прутки ступил в эти помещения еще в 1751 году, самое позднее - в 1756-м, т. е. не менее чем на три четверти века раньше!

Описание этой пирамиды и ее внутренних помеще­ний в изложении чешского путешественника не слишком занимательное чтение, зато оно может служить дока­зательством его приоритета, и потому мы процитируем хотя бы несколько строчек: «У входа на северной сто­роне мы обнаружили коридор, ведущий к югу... он идет под уклон и имеет 180 футов в длину, как в Великой пирамиде, но спуск здесь значительно круче и опасней. Когда доходишь до конца этого коридора, возникает дру­гой, горизонтальный, 19 футов длиной и такой же шири­ной, как предыдущий; он ведет к помещению длиной 25 футов, шириной 13 футов н высотой 42 фута. Отсюда коридор той же высоты и ширины, что и предыдущие, приводит нас во второе помещение, которое сходно с первым высотой и длиной. Во втором помещении есть отверстие шириной в три фута и два дюйма, выходя­щее на юг; от него начинается следующий коридор таких же размеров, что и предыдущие, но длиной 24 фута, который ведет горизонтально на юг. По нему я дошел до третьего помещения, направление которого не на юг, как у обоих предшествующих, а на восток; высота его 54 фута, причем свод уходит вверх, сужаясь наподобие пирамиды». Зарубежные ученые не винова­ты, что не упоминают в связи с этой пирамидой о нашем соотечественнике. Английский перевод латинского тек­ста его рукописи был напечатан лишь в 1968 году, ког­да его издал представитель молодого поколения чехосло­вацких египтологов М. Вернер.

 

 

Разрез северной пирамиды царя Снофру в Дашуре (по Эдвардсу)

 

До конца XIX века из наших краев к пирамидам опять-таки попадали лишь путешественники, однако, если учесть тогдашние обстоятельства, и самая обык­новенная поездка в Египет была незаурядным делом. Число таких путешественников постепенно возрастало, а с ним и количество публикаций, из которых можно было почерпнуть не одни только сказки. Упомянем «Полное описание Египта» (1802) Вацлава Матея Крамериуса и перевод, произведения немецкого египтолога Георга Эберса «Египет в описаниях и картинах» (1883). Словацких      о Египте в ту пору еще не было. Словакам тогда было не до исчезнувших народов — они попасть в их число. Но и в Словакию про­никли сведения о Египте, причем даже из первых рук. В конце шестидесятых годов прошлого, века Египет по­сетил Даниэль Шустек, словацкий путешественник по странам Ближнего Востока (а затем также Западной Европы и Северной Америки), который зарабатывал на хлеб и вход в музеи поденными работами, Поднялся Шустек и на Великую пирамиду, «величайшую постройку мира», как он позднее написал о ней в журнале «Обзор» (1876), причем даже не упомянул о славе и могуществе фараонов; говоря о пирамидах, он отдавал лишь должное «этим гигантским творениям человеческих рук». Другим посетителем Египта из Сло­вакии был Густав К. Захентер, основоположник нашей документальной прозы, автор очерка «Из Триеста в Египет» («Орел», 1875). Из Чехии в Египте побывало больше путешественников. В их числе был и классик

литературы Ян Неруда, который нашел для этого время в тяжелом 1870 году. В «Картинках из-за рубежа» он писал о пирамидах:

«Уже известны происхождение, назначение и история пирамид Гизе, их внутреннее устройство, внешний вид и окружение... Пирамида Хеопса так велика, что наш св. Витта вошел бы в нее дважды в высоту и четырежды в ширину. Самый сильный человек, кинув с вершины пирамиды камень, не отбросит его дальше чем на треть ее ширины. Другая, несколько меньшая пирамида - пирамида Хефрена - поныне сохранила свою полированную облицовку. Третья, еще меньшая, - пирамида «доброго» властителя Микерина. Когда ее вскрыли «добрый» властитель лежал растер­занный на куски рядом с прекрасным саркофагом». И с тем же неуважением к фараонам, какое было харак­терно для Прутки и Шустека, Неруда добавляет к опи­санию погребальной камеры Хуфу: «Это напоминает простой четырехгранный ящик. Позади стоит саркофаг, без крышки, пустой. Кто теперь вспомнит, что над этой грудой камней должны были из-под палки трудиться 400 000 человек!»

В конце XIX века у пирамид появился и пер­вый ученый - наш соотечественник, понимавший пись­менность их строителей: Ян Кминек-Седло, родом из Пльзеня, хранитель египетских древностей в музее Бо-лоньи. Затем к пирамидам как к старым знакомым пришел Франтишек Лекса, основатель нашей египтоло­гии; после него у их подножия жил Ярослав Черный, один из всемирно известных и наиболее авторитетных египтологов; впоследствии в Гизе был основан наш Ин­ститут египтологии, и Збынек Жаба возглавил экспеди­цию Карлова университета, которая вела раскопки в гробнице Птахшепсеса под пирамидами в Абусире... Збынек Жаба был также первым нашим ученым, опуб­ликовавшим научные труды по вопросам, касающимся пирамид. Его книга вышла в 1953 году (по-французски) и называется «Астрономическая ориентация в Древнем Египте и прецессия земной оси». Но все это мы упомя­нули здесь лишь для того, чтобы перед дальнейшими странствованиями по полям пирамид помянуть добрым словом и чехословацкую традицию, которая безусловно того заслуживает.

 

Глава IV

ПРИХОД ЕГИПТОЛОГОВ

 

У истоков египтологии стояли три человека: один император, один художник и один филолог. Император с 387000 солдат и 175 учеными, художник со множе­ством разнообразнейших талантов, филолог, прекрасно знающий мертвые языки и невероятно упорный. Все трое, а также солдаты и ученые по случайному стечению обстоятельств были французы.

Собственно, император еще не был императором, ему лишь предстояло им стать. Он был одним из гене­ралов Французской республики, торжественно провоз­гласившей, что никогда не прибегнет к агрессии, и в свои двадцать девять лет уже имел за плечами успешную войну в Италии, которую вел во имя все той же республики. В голове у него зрели честолюбивые планы, и он даже не находил нужным особенно скрывать их: генерал мечтал стать новым Цезарем. Правительство республики охотно приняло его предложение захватить Египет. Оно надеялось тем самым убить сразу не двух, а трех зайцев: прежде всего избавиться от «этого кор­сиканца Бонапарта», во-вторых, приобрести для Фран­ции бывшую «житницу Рима» и, в-третьих, нанести удар могуществу Англии на Востоке[24]. И потому Напо­леону предоставили больше солдат, чем их было у Александра Великого, когда тот отправился на завое­вание мира, а также необходимые суда, пушки и деньги. Ему разрешили взять с       собой и «штатских ученых», которых он выбрал сам по примеру Александра: исто­риков, географов, востоковедов, инженеров, чертежни­ков и других специалистов. Наполеон всегда любил окружать себя людьми, знавшими больше, чем он; он надеялся, что своими советами и проектами они помо­гут ему в освоении завоеванных земель. Кроме того (как Бонапарт объяснил на ученом собрании во Французском институте), они смогут заниматься сбором на­учных материалов для собственных нужд. Он всегда предоставлял им всестороннюю помощь и охрану. Так, перед каждым сражением Наполеон не забывал отдать приказ: «Ослы и ученые - в середину!»

19 мая 1798 года Бонапарт вместе со своим экспеди­ционным корпусом отплыл из Тулона и 1 июля, после краткой остановки на Мальте, которую не преминул присоединить к Франции, прибыл в Александрию. Тогда это был городок с 5000 жителей, давно потерявший свою былую славу. На другой день Бонапарт высадился на берег и взял город с первой атаки. После короткого отдыха он прямиком через пустыню направился в Каир. Две недели продолжался трудный поход под палящим солнцем в раскаленных песках; солдат мучили жажда, голод. Наконец они увидели пирамиды, но восхищались ими недолго: стянули пропотевшие мундиры и броси­лись в Нил. На другом берегу была цель их похода - город с сотнями стройных минаретов над куполами мечетей, а главное - с едой и добычей. Однако от этого похожего на фата-моргану видения их отделяла не только широкая мутная река, через которую им пред­стояло переправиться, но и прекрасно обученная кон­ница мамелюков египетского хедива Мурад-бея. 21 июля произошла знаменитая «битва у пирамид» на левом берегу Нила, близ нынешнего железнодорожного моста, где теперь уже ничто не напоминает об этом крово­пролитном сражении. Европейцы, имевшие железную дисциплину и превосходство в артиллерии, одержали победу над многочисленным восточным воинством, воо­руженным только мечами: французы потеряли 40 чело­век, мамелюки — более 2000. Утром 23 июля Бонапарт вступил через открытые ворота в Каир. Вот только обоснуется и закрепится здесь - и двинется дальше. В Индию!

Но обстоятельства изменились. Ровно через месяц после вступления Бонапарта на египетскую землю, 1 августа 1798 года, адмирал Нельсон настиг француз­ский флот, за которым безуспешно гонялся по всему Средиземному морю, и в битве у Абукира, примерно в двадцати километрах восточное Александрии, уничто­жил его. Бонапарт попал в капкан, ибо на помощь из Франции рассчитывать уже не приходилось, оставалось продолжать воину на суше. Он подавил восстание в Каире, разбил турецкие войска, посланные против него султаном, достиг границ Сирии и направил один из экс­педиционных отрядов в Верхний Египет. Наполеон и его генералы покрыли трехцветные знамена Франции боевой славой. Но под этими знаменами сражалось все меньше воинов, каждая победа стоила многих жертв. Еще большие потерн его войско понесло от полчищ мух — разносчиков коварных глазных болезней, тысячи солдат ослепли из-за неведомой им до той норы офталь­мии[25] и трахомы. Мстил завоевателям и Нил: после купания тысячи солдат заболели бильгарциозом[26]. Ди­зентерия стала обычным явлением, вспыхнули эпидемии холеры и чумы. Взвесив все обстоятельства, главноко­мандующий решил сохранить свою драгоценную особу для Франции и Европы. Он покинул Каир и 24 августа 1799 года отбыл на фрегате «Мюирон» во Францию, бросив армию на произвол судьбы.

Всем известно, что последовало за бегством Бона­парта — в результате государственного переворота он стал у власти. После смерти генерала Клебера, которо­му Наполеон передал верховное командование (якобы до возвращения с подмогой), генерал Бельяр подписал в Каире в сентябре 1801 года акт о капитуляции. Побе­дители - англичане разрешили эвакуироваться из Египта остаткам французской армии, а вместе с ними и «штатским ученым».

Так кончилась египетская авантюра Бонапарта. Бле­стящие победы и беспримерный героизм французской армии обратились в ничто. Но был и некий положитель­ный итог, и, как ни странно, именно благодаря тем штатским, которых солдаты называли «ослами». Эти люди открыли Египет для науки, возбудили интерес к его истории, культуре и цивилизации, интерес, который никогда уже не пропадал. Никто не станет утверждать, будто пушки и штыки лучшее средство для пробужде­ния научного интереса и расширения сферы научных исследований. Но все произошло именно так. И в исто­рии подобные парадоксы - не столь уж редкое яв­ление.

«Зачатие во грехе» не беспокоит адептов египтоло­гии. Хотя многие науки возникли при более благород­ных обстоятельствах, зато египтологи по крайней мере могут быть спокойны, что их открытия не были (и, по всей вероятности, не будут) использованы па погибель человечеству.

Историки могут, а пожалуй, и должны расходиться во взглядах па Наполеона. Египтологи предпочитают во время этих споров держаться в стороне, но, если оказываются втянутыми в дискуссию, как правило, при­мыкают к лагерю тех, кто отзывается о нем одобри­тельно. Наполеон всегда интересовался Египтом, содей­ствовал его изучению, помимо своего любимого Нибура, знал большинство книг, написанных о Египте, сразу же по прибытии в Каир создал для координации науч­ных работ Египетскую комиссию[27]. Ученые имели к нему столь же свободный доступ, что и генералы, и прервать их визит мог лишь офицер, явившийся с плохой вестью. Наполеон сам был инициатором многих исследователь­ских работ. Это касалось и пирамид. Вопреки распро­страненному мнению, сам Наполеон (тогда еще только генерал Бонапарт) на пирамиды никогда не поднимал­ся. Но осмотрел их еще до битвы, открывшей ему доступ в Каир. Поджидая полковника Кутелля и нескольких офицеров, с его разрешения взобравшихся на самую высокую из пирамид, он в уме подсчитал ее объем и определил, что из камней трех пирамид Гизе можно было бы построить вокруг всей Франции стену трех­метровой высоты и тридцатисантиметровой толщины. 23 августа 1798 года, в день учреждения Египетской комиссии, он поручил Кутеллю тщательно измерить пирамиды и все, что их окружает, а также осмотреть их изнутри. Для выполнения этого приказа Бонапарт откомандировал в распоряжение Кутелля необходимое количество людей из саперных батальонов, а также инженера Ле Пера (того самого, который позднее раз­очаровал его, доказав, что между Средиземным и Крас­ным морями нельзя построить канал, ибо поверхность Красного моря якобы на 9908 миллиметров выше). Позднее вместо него был назначен полковник артилле­рии Ж. Гробер, командир гарнизона в Гизе.

«В его распоряжение было предоставлено пятьдесят рабочих-турок и отряд саперов, - пишет об этих рабо­тах Кутелль. - Они обнажили основание Великой пира­миды, разобрали одну из малых пирамид, углубили шахты, ведущие в Великую пирамиду, отрыли из-под песка Сфинкса и произвели раскопки в нескольких гробницах. А пока велись эти работы, мы освобождали и измеряли вход в Великую пирамиду, а также галереи и камеры, которые, правда, уже были описаны разными путешественниками». Ле Пер изготовил подробные схе­мы и чертежи пирамид в разрезе, которые позже дополнил архитектор Сесиль. Когда их передавали Бонапар­ту, Ж. Гробер выразил удивление тем, что «Майе за столько лет не измерил эти чудовищные убежища смер­ти с большей точностью».

Но и самые точные чертежи не поведали о пирамидах ничего нового, их изучение дошло до той стадии, когда ученым Нового времени могли помочь лишь древние египтяне. Это понимали все члены Египетской комис­сии, чьи интересы вовсе не ограничивались пирамидами; понимал это и сам Бонапарт. Они поставили перед собой грандиозную задачу: подробно и с максимальной точностью фиксировать все, что касается Древнего Египта. Это значило измерить и изготовить чертежи всех сохранившихся памятников древнего зодчества, сделать изображения всех статуй, скопировать все настенные росписи и надписи. Таких памятников было неисчислимое множество; куда ни пойдешь, перед тобой храм с громадными пилонами и колонными залами, с гигантскими статуями, с обелисками и сфинксами; ни­чего не надо искать и уже тем более ничего не надо отрывать из-под песка. Особенно поражало количество надписей: они покрывали стены храмов и пьедесталы статуй, колонны, обелиски, маленькие статуэтки и мини­атюрные скарабеи. Один из членов комиссии подсчитал, что, «если бы кто-нибудь захотел скопировать все над­писи из храма в Эдфу и писал с утра до вечера, ему понадобилось бы на это двадцать лет». А это ведь был только один из множества храмов, доступный тогда для обозрения, да и то не весь! «Эти египтяне были самыми великими писцами древности!»

Сложности возникали не только из-за большого чи­сла памятников, но и из-за их своеобразия. Европей­скому глазу, привыкшему к образцам греческой куль­туры, они представлялись странными, непонятными: пропорции не соответствовали общепринятым канонам, статуи, застывшие в оцепенении, словно бы выступали прямо из каменных блоков, капители колонн и орнаменты на первый взгляд казались неразличимыми, искусство художника-творца часто выглядело неумени­ем. Особенно трудно было перерисовать надписи, они состояли из комбинаций необычайно сложных и пора­зительно простых знаков, никто не имел ни малейшего представления, что каждый из них означает: букву или орнамент. Ныне все это нам уже известно, но тогда это была первая встреча с творениями совершенно иной, непонятной культуры и цивилизации. Нам трудно представить себе положение рисовальщиков из свиты Бонапарта, если к тому же учесть, что все это делалось вручную, ибо фотоаппарата еще не существовало.

Из этих рисовальщиков в историю египтологии во­шел человек с биографией, точно созданной для кино­фильма «Аристократ до и после 1789 года», - Доминик Виван Денон (1747—1825). При старом режиме он был фаворитом маркизы де Помпадур, а значит, и Людови­ка XV; помимо увеселений и галантных приключений, подобающих его месту в обществе, он занимался изучением античных статуй. В соответствии с родовой тра­дицией Денон стал дипломатом и начал свою карьеру в Петербурге, где покорил сердца многих дам и завое­вал симпатии Екатерины II. Во время пребывания в Швейцарии Денон сблизился с Вольтером, сумевшим оценить его остроумие. Он написал несколько деликат­ных и не слишком деликатных эротических рассказов, впоследствии заслуживших признание Бальзака, кроме того, рисовал, главным образом порнографические кар­тинки, а за большое полотно «Поклонение волхвов Спа­сителю» стал членом Академии. Известие о революции застало его в Италии, где он изучал в дворцовых кол­лекциях своих друзей работы мастеров Ренессанса. Он тут же вернулся в Париж и, хотя никто не увольнял его со службы, нашел себя в списке эмигрантов. Денон пытался вернуть конфискованное имущество, но безре­зультатно, ибо, несмотря на личное присутствие в сто­лице, оставался, с точки зрения бюрократов, эмигран­том. Изгнанный из своего особняка, он поселился на Монмартре, снял плохонькую квартирку и жил прода­жей весьма фривольных рисунков; порой ходил на Гревскую площадь, чтобы прощальным взглядом обме­няться с кем-либо из друзей, стоявших перед гильотиной. Когда он совсем пал духом, его спас «художник революции» Давид. Тому понравились рисунки Денона, и он пригласил его сотрудничать в работе пил костюмами «республиканской моды». Его рисунки, в свою очередь, обратили на себя внимание Робеспьера, который затем вычеркнул имя Денона из списка эмигрантов и вернул ему имущество. После термидора он вновь стал бога­тым светским львом. Денон познакомился с Жозефиной Богарне, и та представила его Бонапарту. Благодаря ее протекции он участвовал в египетском походе.

Денон восторгался Египтом. Его восхищали контраст пустыни и зелени, мечети, фольклор, но главное - древние памятники. Он в полном смысле слова пожи­рал их глазами и остро отточенным карандашом тут же делал набросок на бумаге. Во время «битвы у пира­мид» Денон едва уцелел, потому что больше, чем сра­жением, интересовался пирамидами. «Я был до глубины души потрясен великолепием этих колоссальных мону­ментов и, сожалел, что ночь слишком поспешно скрыла их под вуалью темноты. С первым утренним лучом я вернулся, дабы приветствовать их, и сделал несколько набросков. Мне хотелось запечатлеть их в нежной дым­ке». когда они проступают сквозь синеватую массу воз­духа, окутывающую их и придающую их очертаниям такое благородство, что и в этом отношении, как и своими размерами, они превосходят все египетские памятники». За время пребывания в Каире Денон постоянно возвращался к пирамидам, потом вступил в кор­пус генерала Дезе, который преследовал разбитого Мурад-бея, отступившего в Верхний Египет, и так по­пал к Асуану. Дезе, который годился Денону в сыновья, предложил ему место в обозе, но тот, с благодарностью отвергнув предложение, попросил быстрого коня, чтобы всюду быть одним из первых и дольше задерживаться, поскольку непрерывно рисовал. Пятидесятилетний ху­дожник переносил лишения лучше, чем молодые солдаты, он рисовал на марше, рисовал на привале, рисовал рано утром и поздно вечером, не переставал рисовать, даже когда вокруг него свистели пули. Мы не можем утверждать, что это был первоклассный художник, однако своим ремеслом он владел, придерживался реаль­ности и умел точно воспроизвести детали. Кроме того, он имел особый талант восприятия художественной манеры древних египтян. Денон вжился в их искусство, проник через столетия в их письмо и орнамент, перери­совывал иероглифы с таким тонким чувством и такой точностью, что ученые могли положиться на него, как ныне полагаются на фотографические снимки.

Денон возвращался из Верхнего Египта, унося более ценную добычу, чем все золото, которое французские солдаты отняли у арабов и коптов. Он первый запечат­лел в серии рисунков (их было около сотни) развалины Фив и храма в Дендере; его зарисовка маленького храма Аменхотепа III на острове Элефантина—един­ственное, что осталось на память от этого строения, потому что вскоре оно было разрушено. Денона захва­тила еще одна страсть - обогатить Лувр предметами египетской древности. Он собирал все, что только могло уместиться на повозке. Впрочем, эти трофеи, коллекцио­нированием которых занимались н другие штатские и военные, в Париж не попали. После капитуляции Бель-яра англичане объявили их «незаконно награбленной добычей» и конфисковали. Впоследствии генерал Хат­чинсон переправил их в Лондон, где они нашли место в Британском музее. Однако французы, прежде, чем от­дать их, срочно скопировали и перерисовали вещь за вещью. Эти копни и рисунки, в том числе и принадле­жащие Денону, англичане признали «личным достоя­нием» и разрешили вывезти во Францию.

«Коллекционерская деятельность» Денона, которую мы теперь назвали бы несколько иначе, принесла ему должность генерального директора французских музе­ев. Он продолжал эту деятельность и во время других походов французских войск; заслуги его оценили даже Бурбоны, вернувшиеся на трон своих предков (или, вернее, на трон Наполеона). После возвращения нз Египта он сразу же приступил к публикации рисунков и заметок. Еще в 1802 году Денон первым из членов экспедиции выпустил великолепно оформленную книгу «Путешествие по Верхнему и Нижнему Египту» и вы­звал настоящую сенсацию: «Что Наполеон завоевал и не удержал мечом, то Денон сохранил для вечности ка­рандашом»!

Эта книга была лишь предвестием другой, еще более великолепной, которая называлась «Описание Египта» и вышла в двадцати одном томе под редакцией Эдме Жомара в 1809—1822 годах (а затем вторым изданием, тридцатисемитомным, в 1821—1829 годах).  В этом монументальном труде, по оформлению (и стоимости) не имевшем равного со времен изобретения книгопеча­тания, были собраны результаты деятельности всех чле­нов Египетской комиссии и ряда других специалистов.

В «Путешествии» и «Описании» Египет представал как на ладони, но объяснений почти никаких не было:

под красивыми рисунками, изображавшими его памят­ники. отсутствовали сведения о поре их создания, пред­назначении, строителях. Проникновению в древнюю ис­торию Египта препятствовал барьер египетской письменности.

Со времен Геродота было известно, что египтяне пользовались тремя видами письма: иероглифическим, иератическим и демотическим. Однако ни одним из них никто не владел...

Разумеется, европейские ученые с давних пор пыта­лись прочесть загадочные египетские иероглифы. У них не было недостатка в источниках, по которым можно было изучать эти иероглифы (но все-таки значительно меньше, чем у арабских ученых, о чьих попытках в этом направлении нам ничего не известно). В Риме, например, стояло двенадцать обелисков, сверху донизу исписанных иероглифами; в различных коллекциях име­лись египетские скульптуры с надписями; немало образ­цов египетских текстов нашлось в книгах путешествен­ников. В распоряжении ученых было и более древнее пособие - «Иероглифика» в двух книгах, написанная уроженцем Верхнего Египта Гораполлоном (IV в. н.э.) и еще в 1514 году переведенная на латынь другом Дю­рера Пиркхаймером. И все-таки у них ничего не полу­чалось.

Гораполлон рассматривал иероглифы как символи­ческое письмо, с чем, судя по их внешнему виду, при­ходилось согласиться; многие из иероглифов он вполне приемлемо объяснял. Однако иероглифы были не толь­ко символическим письмом. Если бы это было так, от­дельные знаки должны были попросту означать изобра­жаемые ими предметы (или их свойства, действия и т п.), их можно было бы понять и без знания древ­неегипетского языка. Изображение быка означало бы «бык», быка с плугом — «пахать», изображение кроко­дила — «крокодил», как бы египтяне ни произносили эти слова. Некоторые иероглифические знаки Гораполлон объяснил правильно: например, волнистая линия означает «воду»; другим иероглифам дал столь же ло­гичное, однако неверное истолкование. Так, изображе­ние пчелы, по его мнению, означает «народ», поскольку народ старателен и трудолюбив, как пчела, в действи­тельности же это часть одного из титулов фараона, как властителя Нижнего Египта. Следовательно, Гораполлон написал свою книгу без особого знания дела[28], хотя в его пору, т. е. в IV веке н. э., в Египте еще пользова­лись иероглифами; между тем ученые Нового времени приняли его слова на веру.

 

 

 

Образцы иероглифического, иератического и демотического письма. Две верхние надписи относятся к эпохе Древнего царства, нижняя - к Поздней эпохе

 

Если в древности люди были столь далеки от пони­мания иероглифов[29], то как можно было их понять в бо­лее поздние времена, веками отделенные от Древнего Египта? Кое-кто не слишком ломал голову: например, итальянец Иоанн Больцани в 1556 году объяснил иерог­лифы «по интуиции» и видел в них преимущественно «символы языческих богов», француз Пьер Ланглуа счи­тал их «прототипами гербов» западноевропейского дво­рянства. Ученый иезуит Афанасий Кирхер (1602—1680), знаток Египта и коптского языка (талантливый человек, создатель «теории микробов» и «волшебного фонаря»), в течение нескольких десятилетий изучал иероглифы. Метод Гораполлона он проиллюстрировал сотнями иерогли­фических надписей, скопированных с египетских храмов и римских обелисков. Одну группу знаков в овальной ля­мочке он, например, прочел и перевел так: «Милости бо­жественного Осириса должны быть достигнуты путем священных обрядов и цепи Гениев, дабы могли быть приняты дары Нила». В действительности же это имя одного из фараонов XXVI династии Априеса (Уахибра).

История разгадки иероглифов - это перечень продержавшихся веками ошибок, одинаковую вину за ко­торые несут как Гораполлон, так и ученые, некритиче­ски принявшие все, что он написал. Первый, кто пошел своим путем, был англичанин Уильям Уорбертон. В 1738 году он предположил, что иероглифы не просто картинки, а знаки со звуковыми соответствиями. Однако во всем остальном он ошибался, так же как и его совре­менник француз Жозеф де Гинь, который установил «родство» между египетской и китайской письменностью и сделал из этого вывод, что египтяне некогда жили в Китае. Ошибались и противники Гиня, утверждавшие, что китайцы жили в Египте, и Генрих Шумахер, опубли­ковавший в 1754 году «Опыт объяснения темных и скры­тых тайн иероглифических смысловых изображений», и многие другие, в том числе крупнейший ориенталист той поры Сильвестр де Саси, сразу же после похода Бона­парта в Египет провозгласивший: «Разгадка иерогли­фов? Это слишком запутанная и научно неразрешимая проблема!» Но в конце концов нашелся ученый, кото­рый разгадал загадку иероглифов. Это был Жан Фран­суа Шампольон.

Биография Шампольопа — биография гениального человека. Родился он 23 декабря 1790 года в Фижаке, на юго-востоке Франции, пяти лет без помощи взрослых научился читать и писать (сравнивая выученные молит­вы с текстами в молитвеннике), девяти лет уже знал ла­тынь и греческий (опять же без посторонней помощи, из книг в книжной лавке отца), в одиннадцать читал Биб­лию на древнееврейском языке. Переселившись в Гре­нобль, где его брат Жак был профессором греческой ли­тературы, он тринадцати лет начал изучать арабский и коптский языки («пишу свой дневник по-коптски, тля тренировки»), пятнадцати лет стал заниматься персидским, зендскими и пехлевийскими текстами и, «разуме­ется, санскритом», а «для развлечения - китайским». Кроме того, в одиннадцать лет он написал первую свою книгу (на довольно необычную тему; «История знамени­тых собак»), а в четырнадцать - первый научный трак­тат, где после критического обзора произведений, напи­санных за три тысячелетия (от Библии, Платона и Ци­церона до Монтескье и Вольтера), он выдвинул тезис, что «единственной разумной государственной формой является республика»; в свободное время (!) он еще де­лал сопоставительные хронологические таблицы миро­вой истории «от Адама до Шампольона-младшего». Сем­надцати лет Шампольон стал членом Академии в Гре­нобле, где в качестве вступительной лекции прочел вве­дение к своей книге «Египет при фараонах».

Египтом Шампольон начал интересоваться с семи лет. Его старший брат хотел принять участие в экспеди­ции Бонапарта, но без протекции это ему не удалось. Через два года в руки Шампольона попал номер «Еги­петского курьера», в котором содержалось интересное сообщение: «2-го фрюктидора VII года Республики» (2.\41.17У9) какой-то солдат, отбрасывая песок от стен крепости Сен-Жюльен близ Розетты (Рашида) на Ниле, нашел плоский базальтовый камень величиной с доску письменного стола, на котором были высечены две еги­петские и одна греческая надпись». Капитан Бушар велел переправить этот камень в Каир, где греческую надпись прочли. Она содержала благодарность жрецов Птоле­мею V Епифану (от 196 года до н. э.) за оказанные им благодеяния и кончалась словами о том, что эта надпись высечена «священными, туземными и эллинскими бук­вами». Находка давала возможность, как отмечал ано­нимный автор сообщения, «при помощи сопоставления с греческими словами расшифровать египетский текст», и Шампольон это запомнил. Два года спустя он впервые ознакомился с оригиналами египетских надписей. Пре­фект Жозеф Фурье, известный математик, а в экспедиции Бонапарта секретарь Египетской комиссии, дабы поощ­рить Шампольона за успехи в учении пригласил его ос­мотреть собранную в Египте коллекцию. «Я их прочту! Через несколько лет, когда буду большой»! - ответил мальчик на высказанное Фурье сожаление, что, увы, никто не знает, что эти надписи означают. (Это не выдумано. Фурье записал слова мальчика в дневнике и через двадцать лет вспомнил про свою запись,)

Двадцать лет! За это время Шампольон попытал счастья в Париже и как студент Коллеж де Франс снискал восхищение Сильвестра де Саси, но в холодной квартире на чердаке» постоянно недоедая, нажил туберкулез. Нужда и страх перед солдатчиной заставили его вернуться в Гренобль («увы, нищим, как поэт»). Он по­лучил место преподавателя в тамошнем коллеже, писал пьесы для местных любителей (ради денег) и сочинял антимонархические песенки (из убеждения). Они были направлены против Наполеона, но подходили и к особе Людовика XVIII» и потому Шампольону как «подозри­тельной личности» запретили преподавание. Когда На­полеон вернулся на «сто дней», он уже показался моло­дому ученому меньшим злом, и на одном из приемов во время остановки императора в Гренобле Шампольон был ему представлен. Между ними завязался долгий интересный разговор о Египте. Этого было достаточно, чтобы после Ватерлоо Шампольона объявили изменником и осу­дили на изгнание. Он бежал в Альпы, затем из-за болез­ни отважился вернуться в Фижак. Отважился и на штурм тайны еероглифов, к которому готовился все эти годы. Шампольон так хорошо знал Египет, что путешественник Сонини де Манонкур не верил, что он там ни­когда не был, а какой-то шейх после продолжавшейся целый вечер беседы считал, что беседовал с земляком. Шампольон проштудировал все, что до того времени было напечатано о Египте: от Библии и Геродота до «Пу­тешествия» Денона и «Описания Египта» Жомара. А также просмотрел множество неопубликованных мате­риалов: папирусы из частных коллекций и копию тек­ста Розеттского камня в Лувре.

Меж тем и остальные ученые не теряли времени да­ром. Розеттский камень давал поистине незаменимый ключ для разгадки иероглифического и демотического письма, но некоторые ученые использовали этот ключ слишком поспешно, и потому их постигали неудачи. Например, швед Н. Г. Палин прочел в 1804 году оба тек­ста «за одну бессонную ночь, чтобы, - как он сам объя­вил, - избежать ошибок, от которых не убережешься при длительных раздумьях». Аноним из Дрездена, кото­рый «утаил свое скромное имя, ибо заботился лишь о научном прогрессе», нашел в иероглифах все эквива­ленты греческого текста, хотя половина иероглифиче­ского текста была отломлиа. Пьер Лакур в 1821 го­ду отождествил иероглифы с древнееврейским письмом, а Тандо де Сен Никола объявил, что иероглифы вооб­ще не письменность, а орнаменты; Александр Ленуар, в свою очередь, принял их за символы «иероастрономической науки».

Однако многие добились известных успехов. Земляк Палина Давид Окерблад, дипломат и востоковед, уже в 1802 году, исходя из греческого текста, идентифициро­вал двенадцать букв демотической надписи - средней надписи Розеттского камня. Датский филолог Георг Соэга, живший в Риме, предположил, что в овальных рам­ках, называемых картушами, в иероглифических текстах написаны имена египетских царей. Дальше всех продви­нулся англичанин Томас Юнг (1773—1829), естествоис­пытатель, врач, знаток многих языков; он установил звуковое значение пяти иероглифических знаков, срав­нивая написание царских имен в иероглифической и гре­ческой частях Розеттского камня. Но Юнг не смог осу­ществить дешифровку египетских иероглифов, так как признавал у них в основном лишь смысловое, символи­ческое, а не звуковое значение.

Успешно сделал это Шампольон. Если до него уче­ные расшифровали отдельные буквы или выяснили не­которые моменты, то он открыл систему египетской письменности, установив, что ее душой являлся звуко­вой принцип. Он расшифровал большую часть иерогли­фов, установил соотношение между иероглифическим и иератическим письмом и их обоих с демотическим, про­чел египетские слова и целые тексты и перевел их, вскрыл закономерности древнеегипетского языка, соста­вил его словарь и грамматику. Разумеется, и Шамполь­он не избежал отдельных ошибок и неточностей, но он добился таких результатов, что об этом ученом можно сказать: он воскресил мертвый, забытый письменный язык древних египтян!

Это был фантастический успех. Теперь, в эпоху элек­тронных классификаторов и счетных машин, нам труд­но оценить его в полной мере. Даже фундаментальная научная подготовка не позволила Шампольону подойти к решению проблемы прямым путем: ему пришлось преодолевать множество чужих и собственных заблужде­ний. Прежде всего он исчерпал и отверг Гораполлона II все опыты расшифровки, основанные на его концеп­ции. Оставался один путь: признать, что среди иерогли­фов" могли быть и знаки, передающие звуки. Это и сде­лал Шампольон. Уже в 1810 году (еще до Юнга) он вы-сказал мнение, что такими фонетическими знаками мог­ли писать чужеземные имена. А в 1813 году Шампольон предположил, что для передачи суффиксов и префик­сов египегского языка тоже использовались алфавит­ные знаки, и даже указал на один такой знак-букву...

Но затем Шампольон отказался от этих правильных предположений, так как к мысли о существовании зву­ковых иероглифов он пришел почти интуитивно и счи­тал, что они играют незначительную роль. И он снова возвращается к тому, что иероглифы — это не звуко­вые, а только смысловые знаки.

Однако в 1820 году Шампольоп правильно определя­ет последовательность видов письма (иероглифика - иератика - дсмотика), и снова встает вопрос об иеро­глифах. К этому времени было уже точно установлено, что в самом позднем виде письма - демотике - име­ются знаки-буквы. И вот на этой твердой научной основе Шампольон второй раз приходит к мысли, что звуковые знаки следует искать и среди самого раннего вида пись­ма - нероглифики. Чтобы доказать это, он исследует на Розеттском камне царское имя «Птолемей» и выде­ляет в нем 7 иероглифов-букв. Изучая копию иерогли­фической надписи на обелиске из храма Исиды (остров Филе), он находит имя Клеопатры. В результате его анализа Шампольон определил звуковое значение еще пяти иероглифов, а после прочтения имен других греко-македонских и римских правителей Египта увеличил иероглифический алфавит до девятнадцати знаков.

Однако вполне возможно, что такими иероглифами-буквами передавали лишь имена поздних чужеземных правителей Египта, а настоящие египетские слова писа­лись незвуковым способом!..

Снова начинаются поиски среди надписей и папиру­сов в надежде найти доказательства более древнего применения египетского алфавита. По счастливому сте­чению обстоятельств Шампольон получал зарисовки, сделанные в Египте его другом архитектором Гюйо.

14 сентября 1822 года на одной копни иероглифиче­ской надписи из скального храма в Абу-Симбеле, в Ну­бии, Шампольон заметил картуш с четырьмя иероглифа­ми. Первый знак (солнечный диск) символически изоб­ражал бога Солнца, по-коптски читался «ре». Два оди­наковых последних - уже известные алфавитные зна­ки «с». Второй иероглиф мог означать «м». Следова­тельно, все имя в целом читалось «Ремсс», или «Рамсес», т. е. имя могущественного фараона XIX династии, по Манефону.

Не веря своим глазам, Шампольон схватил другую таблицу с картушем, в котором было заключено три иероглифа. Первый из них (священная птица ибис) сим­волически изображал бога луны Тховта. Два других бы­ли уже известные звуковые знаки для «н» и «с». Так было написано имя еще более древнего царя XVIII ди­настии - великого завоевателя Тутмоса.

Шампольон добился своего. Он доказал, что наряду с символическими знаками уже в глубокой древности египтяне употребляли алфавитные иероглифические зна­ки, и впервые без помощи греческого текста прочитал два древнеегипетских слова. Осознав случившееся, он от счастья потерял сознание. «Я добился своего!» - только и успел воскликнуть он.

Оправившись от потрясения, Шампольон написал «Письмо господину Дасье об алфавите фонетических иероглифов». Бон Жозеф Дасье, филолог и друг Шампольона, секретарь Академии надписей и изящной сло­весности, незамедлительно передал письмо в Академию. 27 сентября 1822 года Шампольон предстал перед чле­нами Академии с изложением и доказательством пра­вильности своей расшифровки.

В этом «Письме» он рассказал о методе своего ис­следования и сделал заключение, что у египтян была полуалфавитная система письма, так как они, подобно некоторым другим народам Востока, не выписывали гласных. Шампольон даже высказал предположение, что европейское алфавитное письмо произошло от древне­египетского.

В 1824 году великий ученый опубликовал свою ос­новную работу об иероглифах - «Очерк иероглифиче­ской системы древних египтян». Лишь в 1828 году Шампольону посчастливилось собственными глазами увидеть каменные чудеса на Ниле. Однако до издания своих трудов—«Египетской грамматики» (1836) и «Египетско­го словаря в иероглифическом написании» (1841) уче­ный не дожил Обессиленный, без средств на существо­вание и лечение, он умер 4 марта 1832 года от апоплек­сического удара. Сделал он меньше, чем хотел, но боль­ше, чем кто бы то ни было другой из египтологов до него.

Имя Шампольона стало бессмертным. И поныне каж­дый египтолог в своей работе опирается на фундамент, заложенный этим ученым.

Шампольон был первым человеком, который появил­ся в Египте со знанием языка древних египтян. Все ос­тальные до него, начиная с арабских завоевателей и кончая учеными из Египетской комиссии, стояли перед надписями на храмах, статуях и обелисках, будучи не в состоянии прочесть их. Только Шампольон мог сде­лать это, мог перевести их, а благодаря своему знанию истории Древнего Египта еще и истолковать.

В Египет Шампольон прибыл в июле 1828 года во гла­ве научной экспедиции, организованной французским правительством, которое предоставило в распоряжение ученых два корабля - «Исида» и «Хатор». Корабли пришвартовались в Александрии. «Я поцеловал Египет­скую землю,— писал Шампольон, - впервые ступив на нее после многолетнего нетерпеливого ожидания». Затем он отправился в Рашид и отыскал место, где был найден Розеттский камень, чтобы «поблагодарить египетских жрецов» за благодарственную надпись 196 года до н. э., которая сыграла «исключительно важную роль в рас­шифровке иероглифов». Против течения Нила, частич­но под парусами, а «при безветрии влекомый канатами феллахов, как во времена фараонов», добрался он до Каира и бросил якоря своих кораблей в узком рукаве реки между островом Гезира и Гизе. Он спешил к пирамидам. Вот такими Шампольон и представлял их се­бе, такими их рисовали и карандашом и в рассказах Денон и Жомар. «Контраст между величиной постройки и простотой формы, между колоссальностью материала и слабостью человека, руками которого возведены эти ги­гантские творения, не поддается описанию. При мысли об их возрасте можно вслед за поэтом сказать (речь идет о словах Лсконт и Лиля, относящихся к значительно более молодым постройкям в Риме): "Их неис­требимая масса утомила время"». В Саккара, которую Шампольон посетил во время осмотра развалин Мем­фиса, ему посчастливилось сделать значительное от­крытие. Его сотрудник Лот выкопал возле полуразва­лившейся пирамиды камень с иероглифической надписью. Шампольон прочел на нем царское имя и отождествил его с именем последнего владыки V династии, Онноса, которое Было известно ему из сочинения Манефона. Прошло полстолетия прежде чем подтвердилась правильность его догадки. Пирамида действительно при­надлежала этому правителю, имя которого мы ныне читаем как «Унис».

Впрочем, подробно Шампольон пирамидами не за­нимался: ведь в Египте было еще столько других древ­них построек, овеянных легендами! А главное - пост­роек, покрытых надписями, больше всего манивших его... После постигшего его разочарования в Мемфисе, от про­славленных храмов и дворцов которого осталось лишь несколько развалившихся стен (десятиметровая статуя Рамсеса II, ныне содержащаяся в специальном павиль­оне, в то время была наполовину засыпана, а извест­ный алебастровый сфинкс еще скрывался под землей), Шампольон со своими коллегами отплыл на юг. В Эль-Амарне среди развалин (как оказалось впоследствии, города Ахетатона) Шампольон обнаружил остатки хра­ма (Египетская комиссия ошибочно считала их остат­ками городского склада). В Дендере он наконец увидел первый сохранившийся египетский храм. Шампольон добрался до него ночью: «Даже не буду пытаться опи­сать глубокое впечатление, которое произвел на нас этот большой храм, и в особенности его портик. Конечно, мы могли бы привести его размеры, но описать его так, что­бы у читающего сложилось правильное представление о нем, попросту невозможно... Мы пробыли там два ча­са, находясь в большом возбуждении, обошли залы, и при бледном свете месяца я пытался прочесть надписи на внешней стене». Однако после подробного изучения храма возбуждение улеглось и взял верх ученый: «Хо­тя эта постройка и является великолепным произведе­нием архитектуры, но скульптурные ее украшения вы­дают самый дурной вкус. Да простит меня прославлен­ная Комиссия, но дендерские рельефы отвратительны, иначе и быть не может, ведь они относятся к эпохе упадка (к периоду поздних Птолемеев и римлян). В ту пору скульптура уже деградировала, но архитектурное искусство, менее подверженное переменам, сохранило свое благородство, достойное египетских богов и восхи­щения всех столетий».

Из Дендеры Шампольон направился в Луксор, тог­да не слишком приглядный городишко, возникший на развалинах древних Фив. Посетил на набережной храм Рамсеса и Аменхотепа, перед которым тогда еще стояли два обелиска (позже, в 1836 году, один из них был уве­зен в Париж, где по сей день украшает площадь Согла­сия), и большой храм бога Амона в Карнаке, причем определил отдельные этапы его длительного строитель­ства, посетил гробницы в Долине царей и развалины храма Хатшепсут. «Все, что я видел в Фивах, приво­дило меня в восторг, все эти постройки на левом бере­гу, хотя они бледнеют в сравнении с гигантскими камен­ными чудесами, окружавшими меня на правом... Порой кажется, что древние египтяне мыслили масштабами лю­дей ростом в сто футов!» Затем, осматривая все вокруг тем же восторженным и одновременно критическим взглядом ученого, он продолжил со своими коллегами путь на юг, к Нильским порогам, к Элефантине и Асуа­ну, к храму Исиды (на острове Филе, или Пилак), пре­лестный Траянов павильон которого был для Шампольона «на самом деле всего лишь римским». И всюду он копировал надписи, тут же их переводил и истолковы­вал, сравнивал архитектурные стили и устанавливал различия между ними, определял, к какой эпохе отно­сятся те или иные находки. Он делал открытие за от­крытием и продвигался вперед одновременно на всех фронтах, притом в составе экспедиции у него был лишь один помощник - его итальянский последователь и друг Ипполито Розеллини из Пизы. «Могу со всей от­ветственностью заявить, - писал Шампольон на рож­дество 1829 года,- что наши знания о Древнем Египте, особенно о его религии и искусстве, значительно обога­тятся, как только будут опубликованы результаты моей экспедиции».

Полтора года провел Шампольон в Египте. Прошел его из края в край, в арабском одеянии, с бритой голо­вой и в большом тюрбане, в мягких желтых сапожках; для остальных членов экспедиции это был лишь костюм, для него - мимикрия, давшая ему возможность полно­стью слиться с народом Египта. Благородные беи и про­стые феллахи называли его «Мой брат!», что для при­верженцев пророка вовсе не пустая фраза. В любой са­мой жалкой деревушке знали о нем, знали, что он «вер­нул речь мертвым камням». Однако в своей лихорадоч­ной деятельности он допустил непоправимую ошибку: совсем забыл о себе. «Он превратил ночи в дни», - как сказал о царе Менкаура Геродот. Только Шампольон тратил время не на пиры, а на работу. Изнурял себя, не раз получал солнечный удар, дважды его без сознания выносили из подземных гробниц, но, едва придя в себя, он снова туда возвращался. При таких нагрузках даже целебный египетский климат не мог вылечить его от ту­беркулеза. Когда в декабре 1829 года он вернулся до­мой, дни его были сочтены. Он успел обработать ре­зультаты экспедиции, но опубликовал их уже Розеллини.

Для только что родившейся науки египтологии экспе­диция Шампольона имела основополагающее значение; кроме того, она послужила примером для подражания. Прусский король Фридрих Вильгельм IV, который, как и его предшественники, во всем руководствовался па­рижской модой, а в лучшие минуты изображал из себя мецената, с «благоволением и интересом» принял пред­ложение Александра фон Гумбольдта, знаменитого путе­шественника и естествоиспытателя, тоже организовать экспедицию в Египет. Король обещал ее участникам «отеческое и монаршее благоволение, в том числе и не­обходимую финансовую поддержку», и словно в дока­зательство того, что «никогда ни в чем не умел добить­ся серьезных успехов, кроме как в искусстве выставить себя на посмешище», выдвинул условие: экспедиция должна укрепить на Великой пирамиде написанную иероглифами табличку с его именем и всеми его титу­лами. Гумбольдт, приняв во внимание обещанную сумму в размере 30000 талеров, разумеется, принял его усло­вие и тут же предложил поставить во главе экспедиции Рихарда Лепсиуса.

«Это сын одного из ваших чиновников, надворного советника, - ответил Гумбольдт на вопрос короля, кто это такой. - Исключительный человек. Учился в университетах Лейпцига, Гёттингена. Берлина. Историк, знаток древних языков, археолог. В Париже занимался у учи геля Шампольона Сильвестра де Саси, в Турине - у коллеги Шампольона Розеллини для господина Летрона подготовил материалы для книги по истории Егип­та». Это была исчерпывающая информация, лишь одного в ней недоставало: этот человек родился в 1810 году, т о ему было тридцать лет, и он мог показаться коро­лю неоперившимся юнцом. На случай, если бы король спросил его об этом у Гумбольдта был готов ответ: он но только подающий большие надежды ученый, но и способный организатор, а главное - приверженец нов­шества, известного, правда, еще древним грекам и майя, но которое может иметь значение для повышения боевых качеств солдат его величества. Дело в том, что он занимается спортом, как называют это англичане, особен­но плаванием, коньками и альпинизмом. А если бы и этого было недостаточно, у Гумбольдта на руках был последний козырь: Лепсиус вдобавок хороший шахма­тист и пианист. Учитывая личные пристрастия короля, это могло стать решающим аргументом. Но дальнейших вопросов не последовало, и Лепсиус получил назначе­ние. А в придачу к нему обещание короля, что он прикажет изготовить красивые вазы для Мухаммеда-Али и напишет ему личное послание.

После двухлетней подготовки Лепсиус пустился в путь и 18 сентября 1842 года оказался в Александрии. Его экспедиция состояла из восьми человек, которых он выбирал так, как делается в подобных случаях: эксперт по вопросам архитектуры Эрбкам был его двоюродным братом, остальные члены — друзьями молодости. В отличие от Шампольоиа он не взял с собой повара, зато взял духовного пастыря, тоже старого приятеля. Для экспедиции были характерны строгость и дисциплина, с местными жителями члены экспедиции держались кор­ректно, но без излишнего панибратства, вместо тюрба­нов и галабий носили одежду европейского покроя и цилиндры. Вазы и послание короля сотворили чудо:

Мухаммед-Али, которого игнорировали все европейские монархи (по крайней мере с марта 1811 года, когда он позвал 480 мамелюкских беев на пир по случаю прими­рения и тут же приказал своим телохранителям перебить их всех на месте) был настолько польщен таким вниманием, что подписал фирман, дававший Лепсиусу «неог­раниченное право на любые раскопки и исследования, где только он пожелает». Да еще предложил ему во­инский эскорт, а затем выдал ему фирман—«генераль­ное разрешение на вывоз всех добытых древностей и во­обще любых предметов», даровав этот фирман «своему другу и родственнику королю Фридриху Вильгельму IV из Пруссии».

Лепсиус наилучшим образом воспользовался своими привилегиями и полученными деньгами. Он пробыл в Египте более трех лет (до декабря 1845 года) и добрал­ся до самой Нубии. Под воинской охраной он работал спокойно, без всяких эксцессов, измерял, наносил на карту, составлял документацию, перерисовывал, вел под­робный дневник раскопок, во всем действовал методич­но, с вошедшей в пословицы немецкой пунктуальностью. Интересно отметить, что на все полевые работы, вклю­чая жалованье рабочих и оплату транспортных средств, ушло 36400 талеров (примерно 100000 позднейших ма­рок), тогда как на публикацию результатов экспедиции потребовалось 80000 талеров. Трофеи были исключи­тельными как по количеству материальных находок, так и по количеству полученных научных сведений. Приве­зенные Лепсиусом древние предметы, многие из кото­рых он спас от известковой печи, легли в основу велико­лепной египетской коллекции Государственного музея в Берлине, эти экспонаты и поныне остаются гордостью музея. С приобретенными сведениями он ознакомил мир в сотнях научных работ, и особенно в двенадцатитомных «Памятниках Египта и Эфиопии» (1849 - 1859), которые по праву были названы «внучатыми отпрысками» «Опи­сания Египта». Лепсиус разрешил ряд вопросов египет­ской филологии, мифологии, истории искусства, но наи­больший вклад он внес в установление египетской исто­рической хронологии. И хотя в исходной ее дате, как мы теперь знаем, ошибся на тысячу лет (а Шампольон на две тысячи), все же внес порядок и ясность там, где другие видели лишь хаос имен без указания дат. Из от­дельных эскизов о жизни Древнего Египта он создал картину его истории, разделив ее (по Манефону) на три эпохи - Древнее, Среднее и Новое царства. Этого деления мы придерживаемся по сей день. Лепсиус боль­ше, чем кто бы то ни было до него, преуспел в отгадывании загадок, связанных с пирамидами. Он определил имена ряда их обладателей и время правления каждого, выяснил, что пирамиды строились в эпоху Древнего и Среднего царств, в Новом уже не строились. В пери­од своего полугодичного пребывания на месте прежнего Мемфиса, или Меннефера, он изучил поля пирамид от Абу-Роаша до Лишта и Иллахуна, описал 64 пирамиды, 30 из них открыл сам. Правда, дальнейшие исследования на протяжении последующих ста лет, показали, что ряд объектов, которые он принимал за пирамиды, были постройками другого типа и, наоборот, в иных полураз­рушенных постройках он не распознал пирамид, однако это отнюдь не принижает его заслуг. Прочесал он, разу­меется, и окрестности Гизе, а на Великой пирамиде ук­репил табличку с именем и титулами своего монарха, добавив к иероглифам прусскую орлицу и железный крест. Впрочем, на этой исхоженной земле он задержал­ся ненадолго, а занялся обследованием менее изученных пирамид в Абусире, Медуме и Саккара. Лепсиус был первым, кто наметил этапы эволюции пирамиды: от древнейшей формы царской гробницы с плоской крышей к гробнице со ступенчатой надстройкой и гробнице в ви­де правильной пирамиды. Он создал также интересную теорию «постепенного роста» пирамиды, по которой ее величина зависела от длительности правления того или иного фараона. И хотя сейчас паука отказалась от этой теории, в то время это был шаг вперед, потрясший уста­ревшие представления, что заслуживает положительной оценки.

«Поля пирамид в Мемфисе, - писал он в "Сообще­нии министерству о приобретениях и результатах экспедиции" вскоре после того, как в 1845 году вернулся на ро­дину, - явили нам картину египетской цивилизации в те древнейшие времена, которые впредь следует считать первым отрезком изученной истории человечества... Древние династии египетских правителей отныне пред­стают перед нами уже не просто рядом ничего не значащих, забытых и сомнительных имен. Теперь мы уже можем подходить к ним без прежних, вполне обоснованных сомнений; их последовательность установлена и подвергнута критической проверке, а даты их существо­вания соотнесены с определенными историческими эпо­хами. Более того, перед нами предстала картина процветания народа под их властью, и весьма часто они са­ми выступают в своей индивидуальной исторической ре­альности».

После Шампольона и Лепсиуса исследователи пира­мид уже не довольствовались только выяснением тех­нических данных. Перед ними открылась возможность узнать об этих постройках значительно больше, чем зна­ли Геродот и Плиний, и сообщить об этом всем, кто не мог сам прочесть иероглифы.

Ученых нового поколения уже не удовлетворяли кратковременные экспедиции. Завершить изучение пира­мид можно было только в рамках комплексного архео­логического обследования. Приходилось ориентировать­ся на длительное пребывание в Египте, отдавать стра­не на Ниле тело и душу. Так они и поступали, эти доб­ровольцы на службе науки, одержимые страстью к от­крытиям и пренебрегающие опасностями и неудобства­ми. Во главе их стали французы Мариетт, Масперо и де Морган, англичанин Флиндерс Питри, немец Борхардт. Позже на смену им пришли швейцарец Навиль, итальянец Барсанти, англичане Квибелл и Фёрс, американцы Литгоу и Рейснер, французы Лорэ, Жекье и др.

Огюст Мариетт (1821 - 1881), родом из Булони (в мо­лодости - учитель французского языка в Англии, рисо­вальщик образцов лент на одной английской фабрике, преподаватель коллежа в Булони), приехал в Египет осенью 1850 года в качестве сотрудника Лувра с целью купить кое-какие коптские рукописи. В Каире он под­нялся на цитадель, и вид горизонта, окаймленного си­луэтами пирамид, так восхитил его, что он принял ре­шение остаться в Египте и заниматься не сделками с пе­рекупщиками, а изучением его древних памятников. Начав их розыски, Мариетт был поражен, не поверил собственным глазам: тысячелетние сфинксы украшали сады богачей, вазы и рельефы валялись на базарах и в лавчонках с сувенирами, колонны с великолепными ка­пителями разбивались и попадали в известковые печи, расшатавшиеся плиты сбрасывали с пирамид для раз­влечения туристов. У него создалось впечатление, что Египет производит массовое разрушение и распродажу своих памятников, и он был прав. Хуже и печальнее все­го было то, что сами египтяне словно бы соперничали между собой, способствуя разграблению своей страны.

Разные предприимчивые люди проводили раскопки таки­ми методами, над которыми покачал бы головой и Бельцони: ради нескольких барельефов разворачивали целые гробницы, отламывали головы статуй, распиливали сар­кофаги и продавали кусками. Мариетт был поражен и решил приложить все усилия, чтобы хоть что-нибудь со­хранить. Будучи иностранцем, он всюду наталкивался на вполне понятное недоверие, однако после семилет­них терпеливых и настойчнвых усилий он добился того, что слабая власть решила продемонстрировать силу. Хедив Саид, сын Мухаммеда-Али, запретил самовольные раскопки к вывоз предмета древности я поставил Мариетта во главе Службы древностей Египта, учреждения. которое было создано для осуществления надзора за раскопками и памятниками старины и организации ар­хеологических исследований. В 1857 году Мариетт орга­низовал музей в каирском предместье Булак. Его не­престанно разраставшиеся коллекции стали основой зна­менитого Египетского музея, в 1902 году получившего новое здание на нынешней главной площади Каира Тахрир. Благодарный Египет поставил Мариетту памятник более чем в натуральную величину, который стоит и по­ныне. Мариетт удостоился и других почестей, из коих при своем веселом характере, вероятно, выше всего оценил бы то, что в Саккара довольно приличный ресто­ран назван «Домом Мариетта»; он перестроен из дома Мариетта, в том месте, где ему удалось совершить са­мые значительные открытия. Мариетт не только сохра­нил уже обнаруженные памятники древностей, но и от­крыл новые. Осенью 1850 года, обследуя саккарские гробницы к северо-западу от пирамиды Джосера, он увидел торчавшую из песка голову сфинкса. Откопал ее и прочел на постаменте надпись, славившую священного быка Аписа, которого в Мемфисе считали воплощением бога Птаха. Мариетт вспомнил Страбона. По свидетель­ству последнего, здесь тянулась «аллея сфинксов». Она вела к храму и месту погребения этих быков, по-грече­ски называемому «Серапеум». Мариетт нанял несколь­ких феллахов, взялся вместе с ними за лопату и отрыл еще 140 сфинксов или их остатков. Таков был итог го­дичного труда, не раз прерывавшегося из-за всяческих помех. Сфинксы и в самом деле образовывали аллею, которая привела его к месту подземного погребения.

 

 

План Серапеума в Саккара. Черные четырехугольники - сохранив­шиеся на своих местах саркофаги священных быков (но Мариетту)

 

 

Оно было высечено в скале, имело длину с востока на запад 200 метров и представляло собой широкую галс-рею со множеством боковых коридоров и ниш. Ниши предназначались для саркофагов с мумиями быков. В главном коридоре Мариетт нашел двадцать четыре та­ких саркофага, и вес пустые. Каждый весил 60—70 тони и был вытесан из одного куска гранита. В боковых кори­дорах он обнаружил и деревянные саркофаги с остан­ками быков, всего их было 28, кроме них там оказался саркофаг с мумией верховного жреца бога Птаха — Хаэмвесе, сына Рамсеса II. Самые древние саркофаги быков относятся к царствованию Аменхотепа III из XVIII династии, самые поздние — к периоду правления последних Птолемеев, т. е. между крайними временны­ми рубежами здесь диапазон в 1600 лет. На каждом из этих огромных саркофагов иероглифами обозначено, кто был фараоном и верховным жрецом при жизни того или иного быка, какие события тогда произошли. Новые тек­сты, проливающие свет на египетскую историю!

Вслед за текстами в Серапеуме Мариетт обнаружил и другие свидетельства истории Египта. В 1865 году он открыл гробницу сановника Чи, самую красивую и со­хранившуюся лучше всех из саккарских гробниц. Вели­колепные многоцветные рельефы, своим тончайшим рисунком производившие впечатление настенной живопи­си, изображали не только самого сановника Чи. фигура которого ь^с1да втрое, а то и вчетверо крупнее» чем фи­гуры людей более низкого звания, но и картины повсе­дневной жизни его эпохи: весь земледельческий цикл от посева до жатвы; корабли, бороздящие воды и стоящие на рейде; охоту на бегемотов и рыбную ловлю, убой до­машнего скота и выделку кож, сбор натуральных пода­тей и наказание деревенских жителей; ремесленников за работой, в том числе каменщиков и стеклодувов, писа­рей и рисовальщиков; карликов с обезьянами и собака­ми, короче говоря, все, что происходило вокруг санов­ника Чи. Эти изображения, несмотря на элементы стили­зации, были так реалистичны, что позволили установить, какими орудиями и инструментами пользовались тогдаш­ние земледельцы и ремесленники, какие приемы они применяли, а также чего у египтян в ту эпоху не было. В какую эпоху? И тут мы подходим к самому интерес­ному. Гробница Чи относится к XXV веку до н. э., ко времени правления самой выдающейся V династии, к пе­риоду строительства пирамид. А сам Чи и был начальни­ком всех царских работ, «руководителем строительства пирамид и охранителем вечных мест».

Открытие гробницы Чи было значительным вкладом Мариетта в исследование пирамид, и притом далеко не единственным. Он открыл много других гробниц с по­добными же свидетельствами давних эпох, среди кото­рых особенно выделялась гробница Птаххотепа, тоже вельможи из V династии. Владелец ее, возможно, был автором прославленного «Поучения», одного из древней­ших произведений мировой литературы. Кроме того, Мариетт начал изучение так называемой «ложной пи­рамиды» близ Медума, одной пирамиды в Лиште и не­скольких малых пирамид близ Саккара. где ему посчаст­ливилось сделать значительное «негативное открытие». На юге Саккара его внимание привлекло необычное строение, которое Лепсиус и Перринг считали неокон­ченной или частично разрушенной пирамидой. Арабы на­зывали ее «Мастаба фараун» (скамья фараона). Она была каменная, заполненная внутри, стены косые, обло­женные турским известняком. На первый взгляд она и верно не отличалась от полуразрушенных пирамид, но, подробно изучив ее, Мариетт выяснил, что это гробница фараона в форме колоссального саркофага. Владельца гробницы Мариетт еще не мог правильно определить, но теперь (после работ Жекье в 1924 году) мы знаем, что выстроить ее повелел царь Шепсескаф, последний пра­витель IV династии. Наверняка у него были какие-то ос­нования, чтобы не походить на своих предшественни­ков - Менкаура, Хафра и Хуфу. Очевидно, и у Мариетта были свои основания, когда он вычеркнул его гробни­цу из списка пирамид.

Гастон Масперо (1846—1916) и Жак де Морган (1857—1924) вступили на почву, уже подготовленную Мариеттом, как его преемники в должности генерально­го директора Службы древностей Египта и директора Египетского музея; они могли более быстрыми темпами продолжить изучение пирамид. Помимо увлечения рабо­той в поле их объединяла удача, помогавшая им делать открытия.

Масперо в 1880 году проник в сильно повреж­денную пирамиду на юге Саккара и в погребальной ка­мере обнаружил настенные иероглифические надписи;

их дешифровка показала, что это гробница фараона Пн-бпи II из VI династии. Итак, была обнаружена пирами­да с надписями, хотя Мариетт всегда утверждал, что «пирамиды немы»! Воодушевленный этим открытием, Масперо проник и в соседнюю пирамиду, тоже оказавшу­юся гробницей периода VI династии и с надписями, а в 1881 году вскрыл еще одну небольшую пирамиду в са­мом центре Саккара. В желтоватом свете керосиновой лампы он увидел то, что ныне посетители могут с восхи­щением наблюдать в сиянии неонового света: двускат­ные потолки подземных помещений усеяны сотнями го­лубых звезд, стены покрыты прекрасно сохранившимися сине-зелеными иероглифическими надписями. Саркофаг оказался пуст, но из надписей Масперо узнал, что в нем был похоронен последний царь V династии, Унис, кото­рый правил Египтом в конце XXV века до н. э. Чуть да­лее к северу он проник в пирамиду, которая, как ему удалось выяснить, принадлежала царю Тети из VI дина­стии, а немного южнее он добрался до пирамид, служив­ших гробницами преемникам Тети; в их подземных по­мещениях он снова обнаружил иероглифические надпи­си. Чтобы скопировать и издать эти «Тексты пирамид», Масперо отказался на время от поста директора Службы древностей к Египетского музея. Поступок, который характеризует его лучше всяких слов.

 

 

Мастаба Мерерука. Считалась самой большой нецарской гробни­цей в Египте (по Моргану), до того как чехословацкая экспеди­ция обнаружила мастабу Птахшепсеса

 

 

Де Морган совершил первое свое открытие в Египте в 1893 году. Неподалеку от пирамиды Тети он нашел не­обычайно большую гробницу времен Древнего царства. Всего в ней ныло 32 помещения, выстроить ее повелел для всей своей семьи Мерерука - верховный жрец ца­ря Тети. В Абусире де Морган обнаружил гробницу вельможи Птахшепсеса, который сделал карьеру от па­рикмахера до чати (т. е., по нашей терминологии, до «первого министра») царя V династии Сахура. Голово­кружительные карьеры бывали во все времена, но для нас эта гробиица интересна прежде всего тем, что в 1960 году концессию на ее обследование получил Египтологический институт Карлова университета в Праге. Обследуя пирамиды, де Морган сосредоточил свое вни­мание на несколько забытой области в окрестностях Дашура. В марте 1894 года он произвел зондаж полуразва­лившейся северной пирамиды из необожженного кирпи­ча. Оказалось, что она принадлежала царю Сенусерту III из XII династии (эпоха Среднего царства). В ее ареале де Морган нашел четыре гробницы дочерей фараона; при расчнсткс коридоров он снова сделал открытие, ставшее сенсацией мирового масштаба. Хотя гробницы были разграблены, однако древние грабители забыли часть погребальной утвари или спрятали ее в углу, а де Морган этот клад нашел. Когда позднее он обследовал южную пирамиду, которая принадлежала царю Аменемхету III из этой же династии, то, к немалому своему удив­лению, выяснил, что этот правитель пренебрег собствен­ной пирамидой и повелел похоронить себя в другой пи­рамиде близ Фаюмского оазиса. Третье открытие Моргана, сделанное в 1895 году, оказалось еще более сенса­ционным: в скромной пирамиде царя Аменемхета II он обнаружил два нетронутых саркофага царских дочерей Ити и Хнумит со всеми их драгоценностями и амуле­тами... Клад, которому 4000 лет, т. е. почти на тысячу лет больше, чем тому, что принадлежал Тутанхамону!

Дашурские клады пробудили новый интерес к пира­мидам, но одновременно несколько заслонили исследова­ния, не ослеплявшие блеском золота и драгоценных кам­ней. В 1894 году Служба древностей направила Г. Готье и Г. Жекье в Лишт, примерно в шестидеся­ти километрах южнее Каира, чтобы они произвели рас­копки двух холмов, которые почти ничем не отличались от окружающих дюн, но чем-то они привлекли внима­ние Масперо. Прошло всего несколько дней, и в север­ном холме были обнаружены остатки пирамиды царя XII династии Аменемхета I, а в южном - остатки пи­рамиды его наследника Сенусерта I. Однако работы пришлось прекратить из-за самого неожиданного препят­ствия: подземелья пирамид посреди безводной пустыни были залиты грунтовой водой. Затем Э. Навиль опознал в Фиванском некрополе, по соседству с храмом Хатшепсут в Дейр-эль-Бахри, развалины заупокойного храма царя Ментухотена I из XI династии. Средняя часть хра­ма первоначально кончалась пирамидон. Следы совсем маленьких пирамид он нашел и близ Долины цариц в Дейр-эль-Медине, над гробницами чиновников, служив­ших во времена XIX и XX династий. В 1900 году Эмиль Шассина обнаружил развалины настоящей царской пи­рамиды близ Абу-Роаша. в десяти километрах северо-западнее Гизе. Она были построена по приказу царя Джедефра из IV династии. Близ Завиет-эль-Ариана, в пяти километрах югу от Гизе, А. Барсанти нашел остатки сразу двух пирамид: первая была не завершена и, вероятно, принадлежала царю Хабау (конец III ди­настии), вторая - только начата. Огромный проем в ее фундаменте местные феллахи называют «Хурл Искан­дер» («Александрово жерло»), а гиды приписывают его происхождение Александру Великому. В действительно­сти это следы работы Барсанти, которого тоже звали Александр (Алесандро).

Французские ученые опубликовали результаты своих работ в ряде научных и популярных книг, которыми ут­вердили в глазах общественности свою гегемонию на по­лях пирамид (например, Мариетт, «Путевые заметки о Верхнем Египте, включая описание древних памятников по берегам Нила» (1872); Масперо, «Надписи саккарских пирамид» (1894);   Морган, «Раскопки в Дашуре» (1895-1003) и т. д.). Однако их гегемонии в конце XIX века бросил вызов англичанки Питри, прославленный знаток пирамид и вообще всего Египта, автор почти ты­сячи книг, статей и рецензий, многие из которых способ­ны увлечь и неегиптологов. Это относится уже к его пер­вым работам - «Пирамиды и храмы Гизе» (1883), «Десять лет раскопок в Египте, 1881 - 1891» (1892), а также в большой степени к его (ныне уже отчасти уста­ревшей) трехтомной «Истории Египта» (1894 - 1895). Уильям Мэтью Флиндерс Питри (1853 - 1942) провел в Египте сорок шесть лет своей долгой жизни, более двад­цати последующих лет он занимался Египтом в своем кабинете в Лондонском университете. Питри собрал о прошлом Египта такое количество сведений, каким не обладал до него никто. Он «был специалистом по любо­му вопросу» во всем, что касалось Египта: от самого ма­лого - миниатюрных скарабеев[30] до самого большого - пирамид. С молодых лет он интересовался естественны­ми науками к историей; восемнадцати лет в качестве геодезиста производил измерения в Стонхендже[31], двад­цати четырех - опубликовал труд по метрологии. Инте­рес к Египту привил ему отец, большой поклонник аст­ронома Пиацци Смита; о нем мы еще услышим. В 1864 году Смит издал книгу о Великой пирамиде, где объявил ее своего рода «каменной библией», в пропорциях кото­рой якобы зашифрована «судьба человечества». Питри-старший мечтал проверить и дополнить измерения Сми­та, чтобы подтвердить верность его выводов; Питри-младший, в 1879 году отправившийся в Египет, своими измерениями и научными трудами полностью опроверг эти выводы. Но это была мелочь в сравнении с тем, что он совершил там позднее (поначалу как иссле­дователь на собственный страх и риск, а с 1910 года как директор Британской археологической школы в Египте). В дельте Нила, близ деревни эль-Нигруши, он открыл греческое поселение Навкратис, относящееся к концу VII века до н. э.; среди развалин древней столицы Таниса обнаружил храм бога Сета; близ Кантары на Суэц­ком канале нашел крепость Саисской эпохи и ее значи­тельно более древнее основание; в Иллахуне и на вос­точной оконечности Фаюмского оазиса нашел остатки прославленного Лабиринта; кроме того, на территории первой египетской столицы, Мемфиса, откопал второго по величине сфинкса. Питри провел археологические рабо­ты более чем в тридцати пирамидах, пять пирамид он вскрыл и установил их принадлежность, а из одной вы­нес клад. Но главное - он добыл сведения, позволив­шие объяснить технику и организацию их строительства.

«Чудесное жилище я устроил в гробнице, вытесанной в скале, - пишет он по поводу своей работы у Великой пирамиды. - Приделал только дверь и оконную раму, поставил этажерку, подвесил гамак из рогожи - в об­щем устроился так комфортабельно, что лучшего желать не приходилось... Около девяти утра я начинал работу. Когда мы делали замеры, мой слуга Али держал над теодолитом зонт, чтобы предохранить его от солнца, до моей спины тень уже не доходила. Али устраивал себе полуденный отдых, а я старался работать как можно дольше. Когда темнело, я собирал инструменты, акку­ратно складывал их в гробнице, а слугу отпускал. Око­ло шести или семи я разжигал костер и углублялся в расчеты, пока в котелке не закипала вода, затем ужинал (какой-нибудь суп, матросские сухари и помидоры, ко­торые в Египте великолепны, немного шоколада), после десятичасовой работы без еды и питья все это казалось чрезвычайно вкусным и шло только на пользу. Вечер­нее умывание... и я опять садился за расчеты и просиживал над ними примерно до полуночи... Во время рас­копок я вставал рано, на рассвете. При обследовании Великой пирамиды я всегда выходил на работу вечером, как только удалялись туристы, и с сонным Али в качестве ассистента трудился до полуночи, а то и до утра;

так получалось, что иногда я работал... по четырнадца­ти часов без перерыва». Позже, когда в обиход вошли автомобили, он заказал для работы в более отдаленных местах автобус, который, учитывая вкусы жены, снабдил граммофоном и оборудовал еще уютней, чем свою гробницу в Гизе».

Близ Гизе Питри работал с декабря 1880 по апрель 1882 года, девять месяцев из этого времени он посвятил Великой пирамиде. Измерил ее точнее и полнее, чем инженеры Наполеона и Пиацци Смит. В 1883 году Питри со своими инструментами отправился к саккарским и дашурским пирамидам; вернувшись, он отдал должное «добросовестности и основательности своих французских коллег». Питри нашел для своих «игр» нетронутый пе­сочек в Фаюмском оазисе, где была столица и некрополь царей XII династии. В 1888 году в двенадцатиметровом холме близ деревни Хавара-эль-Макта он откопал остат­ки кирпичной пирамиды; поскольку вход в нее обнару­жить не удалось (вопреки всем обычаям на северной стороне его не было), пришлось прорыть туннель. Пос­ле неимоверного труда и всяческих неприятностей с ра­бочими Питри проник наконец в погребальную камеру, затопленную грушевыми водами; под водой он обнару­жил ограбленные саркофаги Аменемхета III и его доче­ри Неферуптах. Близ деревни Иллахун в следующем та­ком же холме Питри откопал кирпичную пирамиду фа­раона Сенусерта II с пустым саркофагом, но «краси­вейшим из всех, которые относятся к Среднему царст­ву». В 1890 году он отправился к «фальшивой пирамиде» в Медуме, где еще Масперо нашел саркофаг, и начал изучать ее внутреннюю структуру, а затем в окрестно­стях открыл развалины маленького храма. Имя владель­ца «фальшивой пирамиды» он не смог определить даже по косвенным признакам; ныне считается, что ее начал строить последний царь III династии, Хуни, а закончил отец Хуфу и предшественник Снофру. Позднее, вместе с Э. Маккеем он отрыл две пирамиды времен Среднего царства в Мазгуне, близ Дашура; возможно, что они принадлежали царю Аменемхету IV и царице Себекнефрура - последним правителям XII династии. Из усы­пальницы кирпичной пирамиды в Иллахуне, где была по­гребена одна из дочерей царя Сенусерта II, он позднее вместе с Ги Брантоном и мисс М. А. Мюррей извлек знаменитые «сокровища Иллахуна». Но это было уже в 1920 году. К началу нашего века из больших полей пи­рамид неизученным оставалось лишь одно — абусирское. Концессию на него от правнука Мухаммеда-Али получил правнук Фридриха Вильгельма IV, который был уже не прусским королем, а германским императором. Самые большие надежды на успех возлагало имперское военное министерство, оно даже предоставило рельсы для вывоза песка и трофеев, причем даром (стоило это при­мерно столько же, сколько двенадцать минут артилле­рийского огня во время битвы под Верденом). Как из­вестно, далеко идущие надежды германского военного министерства не оправдались, зато результаты, которых добились немецкие ученые, превзошли все ожидания. Можно сказать, что своей работой они открыли новый и последний этап в изучении пирамид, завершившийся уже в наши дни.

Немецких археологов привел в Абусир Людвиг Борхардт (1863 - 1938), выдающийся архитектор, ученый и организатор, а такое счастливое сочетание многих ка­честв встречается не часто. Он был учеником блестяще­го египтолога, берлинского профессора Адольфа Эрма-на, создавшего новую концепцию изучения древнееги­петского языка, был знаком с Лепсиусом (тот умер в 1884 году), а в Египте продолжал традиции братьев Генриха и Эмиля Бругшей, известных работников Служ­бы древностей Египта и Египетского музея. Борхардт так же хорошо разбирался в египетских надписях, как в архитектуре и изобразительном искусстве, не упускал деталей и хорошо схватывал целое, умел видеть вещи в их взаимосвязи; как руководитель прекрасно подоб­ранного коллектива специалистов, он на практике осу­ществил то, что позднее стало насыпаться «комплексны­ми работами». Ничего сенсационного об этих работах Борхардт в своих дневниках не написал: велись они планомерно и методически, «без нежелательных инци­дентов, которые называются приключениями».

 

 

Поле пирамид в Абусире (реконструкция). Слева направо: пира­миды Нефериркара, Ниусерра и Сахура (у двух последних— нижние храмы и «восходящие» дороги). На заднем плане Солнеч­ный храм Усеркафа и Ниусерра, на горизонте—пирамиды Гизе

 

Семь сезонов работал Борхардт на абусирском поле, начиная с его предварительного осмотра осенью 1901 го­да и кончая вывозом дарованных находок в 1908 году, и изучил там три большие пирамиды эпохи V династии - пирамиды царей Сахура, Нефнриркара и Ниусерра. И не только сами пирамиды, местами более чем на поло­вину засыпанные песком, с их подземными коридорами, камерами и т. д., но также заупокойные и долинные храмы, дороги, каменные ограды и вообще все, что бы­ло вокруг пирамид (в том числе и два «солнечных хра­ма» царей Ниусерра и Усеркафа). Вместе со своими со­трудниками и рабочими он в буквальном смысле слова просеял весь песок, перебрал крупинку за крупинкой до многометровой глубины и на площади в несколько квадратных километров. Первым из археологов Борхардт провел систематическое обследование всего некрополя египетских царей, составляющих гигантский комплекс построек вокруг пирамиды, которая была лишь одной из составных частей архитектурного целого. Впервые он рассматривал пирамиду не как изолированную построй­ку, а в связи с другими сооружениями, связанными с посмертным культом царей, и впервые реконструировал весь этот комплекс. По его макетам и рисункам люди XX века могут представить себе эти гигантские творения рук древних египтян отчетливее, чем их видел Геродот!

Ученые оценили успехи Борхардта, комплексное изу­чение полей пирамид в Абусире; необходимо было так­же изучить и остальные ноля пирамид. То, что пирамиды были окружены храмами и другими постройками, спе­циалисты по Египту знали в общем-то довольно давно, а многие из этих построек были уже открыты. Но теперь египтологи приступили к их комплексному изучению, снова зазвенели кирки там, где, казалось, уже все из­вестно.  Британские  археологи Дж. Э. Квибелл и С. М. Фёрс отправились в Саккара и тщательно пере­копали ее от пирамиды Тети до пирамиды Джосера, а затем передвинулись на юг, к пирамиде Пиопи II. В 1906 году в Египте высадились первые археологи из Америки; нью-йоркский Метрополитен-музей отправил экспедицию в Лишт под руководством А. М. Литгоу и А. С. Мейса, объединенная экспедиция Гарвардского и Бостонского    университетов    под    руководством Дж. А. Рейснера обосновалась в Гизе. Они оставались там до тридцатых годов, когда эстафету приняла экспе­диция Пенсильванского университета, возглавлявшаяся А. Роу и получившая концессию на изучение поля пи­рамид в Медуме. Между тем в Гизе пришли немцы (в 1909 году под руководством Э. фон Зиглина), а в Сак-кара с 1914 года опять работали французы - П. Лако, В. Лоре, Г. Жекье и др., в 1926 году к ним присоеди­нился Ж.- Ф. Лауэр, который работает там и поныне. В тридцатые годы в изучение Древнего Египта впервые включились и сами египтяне[32]: Селим Хасан (1886 - 1961), к которому перешло руководство раскопками в ок­рестностях пирамиды Униса, и Абд эс-Салям, позднее обследовавший пирамиду Джедкара в Саккара. Все ра­ботали с группами специалистов, и, подобно Борхардту, методично и успешно, не вызывая, однако, большой шу­михи. Ведь они были уже не первыми, они не находили золота и драгоценностей, их не постигало «проклятие фараонов»... Исследователи этой второй волны не сни­скали такой славы, какая выпала на долю пионеров, но их работа была отнюдь не беднее ни драматическими моментами, ни волнующими событиями. В 1920 году Фёрс провалился в шахту, из которой вел ход в пирами­ду правительницы Ипут, еще в 1897 году открытую В. Лоре; вскоре он обнаружил по соседству с ней еще одну, малую пирамиду. В 1924 году Фёрс, наоборот, был вынужден капитулировать перед ступенчатой пи­ра      в Дашуре, ибо даже с помощью современной техники он не смог добраться до ее нижней камеры, а прибегнуть к динамиту не хотел. С 1926 но 1935 год Жекье открыл под наносами песка полдюжины неизвест­ных ранее пирамид: три малые пирамиды супруг Пиопи II, каменную пирамиду царя Иби из VII или VIII ди­настии и две большие кирпичные пирамиды, окруженные заградительными плитами. Одна из них, на самом юге саккарского поля, принадлежала царю Хинджеру из ХIII или XIV династии, т. е. относилась к периоду, пос­ледовавшему за распадом Среднего царства. Возможно, это была последняя пирамида, построенная в Египте. Но отнюдь не последняя из открытых археологами.

Весной 1951 года внимание молодого египетского ар­хеолога Мухаммеда Закарии Гонейма, который незадол­го до этого был назначен инспектором саккарского кладбища, привлекло небольшое плоское возвышение юго-западнее пирамид Джосера и Униса. На карте оно было обозначено как естественное плато, но обломки стены, которые Гонейм нашел при осмотре, подтвердили то же, что показывала фотография, сделанная с самоле­та: плато могли образовать наносы над древней гроб­ницей. Гонейм получил разрешение на археологические изыскания и 27 сентября 1951 года начал раскопки. В конце года он наткнулся на стену ограды, а 29 января 1952 года старший десятник Хофни Ибрагим объявил ему, что рабочие обнаружили угол массивной построй­ки. Еще до окончания весеннего сезона Гонейм уже был уверен, что открыл пирамиду. Дальнейшие раскопки по­казали, что это была пирамида того же тина, что и пи­рамида Джосера, но недостроенная. 31 мая 1954 года Гонейм вступил в погребальную камеру и нашел в ней нетронутый алебастровый саркофаг. По картушу на посмертных предметах он выяснил, что эта пирамида при­надлежала царю Сехемхету, сыну и наследнику царя Джосера. Значит, это была вторая из самых древних пирамид в Египте!

Утерянная и заново открытая пирамида Сехемхета - крупнейшее археологическое открытие в Египте, сделан­ное во второй половине XX века, но крайней мере до на­стоящего времени. То обстоятельство, что пирамида со­хранилась в незавершенном виде, ученым было только на руку. Песок законсервировал ее в стадии постройки; обнаженные стены н неубранный участок вокруг свиде­тельствовали о том, как строились пирамиды, и постави­ли крест на ряде фантастических, но фанатически отста­иваемых «теорий». Впрочем, эга пирамида не дала ни­чего нового и не совершила никакого переворота в на­ших знаниях. Она лишь подтвердила, что к середине на­шего столетия мы уже знали о пирамидах все самое главное и существенное.

Что значит все «самое главное и существенное»? Прежде всего, мы знаем, каково было их назначение, как они возникли и с какого времени строились. Далее, нам известно, какова была их эволюция и как они вы­глядели на отдельных ее фазах; за редкими исключени­ями, мы знаем также, кто повелел их построить и в ка­кую эпоху. Знаем мы и какова была техника и организа­ция их строительства. И, наконец, знаем, почему и ког­да их перестали строить.

Этого для нас вполне достаточно. Однако можно еще добавить, что, несмотря на определенные сомнения, мы узнали и многие детали, включая те, что интересуют лю­дей, которые видят в самой большой пирамиде камен­ную библию и поддающийся математической расшиф­ровке прогноз истории человечества.

Объем нынешних знаний о пирамидах - это триумф науки, триумф тем более примечательный, что речь здесь идет не о каких-нибудь насущных нуждах челове­чества. Его можно сравнить с восхождением на Эверест или достижением полюса, практической пользы такой триумф в себе не заключает. Это заслуга не только пер­вооткрывателей и исследователей пирамид, о которых мы здесь говорили, но и большого многонационального коллектива египтологов, в большинстве своем людей совсем иного типа. Не считая кратковременных посеще­ний Египта, они проводили жизнь в учебных кабинетах далеких университетов; их не палило жгучее африкан­ское солнце, песок пустынь не проникал им в легкие, не скрипел на зубах; они не носили в карманах сыворотку против змеиных укусов, но работали над теми же про­блемами и с тем же рвением. Чем менее драматичным на вид казался их труд, тем больше требовал он интел­лектуального напряжения; за достигнутые успехи прихо­дилось платить дорогой ценой. Если археологи в пустыне нередко поддавались депрессии и чувству одиночества, то эти ученые при своих внешне спокойных занятиях нередко кончали инфарктом. Каждая наука имеет своих героев, и египтология не исключение.

Трудно определить степень участия отдельных египтологов в окончательной разгадке тайн пирамид, - ведь в науке (и не только в науке) все взаимосвязано, взаимообусловлено и взаимозависимо, одно рождается из другого. Однако первое место тут, бесспорно, занимают ученые, завершившие изучение языка и памятников письменности древних египтян, ибо этим они создали предпосылки для познания истории пирамид. В первом поколении после Шампольона к ним принадлежали французы Э. де Руже и Ф. Шаба, англичанин С. Бёрч и русский В. С. Голенищев, из более поздних - англичане А. X. Гардинер и Ф. Л. Гриффит, немцы А. Эрман, Г. Грапов, К. Зете и француз Г. Лефевр. Далее следуют ученые, которые создали великую синтетическую карти­ну истории Древнего Египта (хотя поначалу и с извест­ными неточностями). Главными их представителями пос­ле Г. Масперо и Г. Бругша были французы Э. Дриотон и Ж. Вандье, немцы Э. Мейер и Г. Штейндорф, амери­канец Дж. X. Брэстед и русский Б. А. Тураев. К ним примыкают также историки древнеегипетской экономики, государства и права, изобразительного искусства, литературы, религии и т. д., их немало, но выдающееся место в их ряду занимают советские ученые В. В. Стру­ве, М. Э. Матье, Ю. Я. Перепелкин, М. А. Коростовцев и др., из чехословацких ученых - Франтишек Лекса (автор известного труда о египетской магии и первой демотической грамматики) и Ярослав Черный (крупней­ший знаток иератического письма, один из наиболее ав­торитетных египтологов последних десятилетий). Из сле­дующего поколения ученых мы назовем только трех, ра­боты которых ныне являют собой последнее слово о пирамидах: это француз Ж.-Ф. Лауэр, автор «Монумен­тальной истории египетских пирамид» (1962), его сооте­чественник Ж. Вандье, автор «Руководства по египетской археологии» (1952—1954), и англичанин И. Э. С. Эдварс, автор синтетического труда «Пирамиды Египта» (1947, 1961). Египтологи стремились показать на примере пи­рамид, что на свете существуют лишь непознанные ве­щи, но нет непознаваемых вещей.

Завеса загадок с пирамид снята. Теперь ничто не ме­шает нам осмотреть их с точки зрения современных на­учных знаний. Но разве мы удовольствуемся их осмот­ром? Разве нам достаточно знать их величину, названия, а также кто и когда повелел их строить?

Но если нам хочется узнать о них больше, необходи­мо немного освежить в памяти наши знания об истории Египта. О его политическом и хозяйственном укладе, о его культуре, о материальной и идейной базе, на которой выросли пирамиды и без которых их нельзя понять. Впрочем, такой экскурс в тысячелетние глубины Древне­го Египта и сам по себе весьма заманчив.

 

II. ВОПРОСЫ И ОТВЕТЫ ИЗ ЦАРСТВА МЕРТВЫХ

 

Глава V

 БЕГЛЫЙ ВЗГЛЯД НА ИСТОРИЮ ЕГИПТА

 

Даже самый краткий экскурс в историю Египта вы­нуждает нас совершить один из длительнейших спусков в глубины прошлого. Впрочем, возможно, не самый длинный: если за границу между историческим и до­историческим периодом существования человечества принять наличие письменных памятников, то начало ис­тории Месопотамии лежит, по-видимому, еще на одно-два столетия глубже. Никто другой соперничать с Егип­том во временной протяженности истории не может. Она достигает примерно 5000 лет!

Древний Егиет со всей своей славой и с оборотной стороной этой славы погребен под наслоениями многих культур и государственных образований, на которых вы­рос современный новый Египет. В историческом вихре веков границы Египта неоднократно менялись, но ядро оставалось тем же. Оно представляло собой территорию, изображенную на карте в виде цветка лотоса: стебель цветка - окруженное с двух сторон узкой полосой зеле­ни длинное русло Нила, а чашечка - дельта Нила. На этой территории и в нескольких оазисах, из которых са­мый большой Фаюмскпй, проживало, да и живет по сей день все население Египта. Па заре истории оно насчитывало сотни тысяч человек, во времена расцвета древ­них царств, - несколько миллионов, в прошлом веке оно сократилось до миллиона; сейчас в Египте более 40 мил­лионов жителей, и ежегодный прирост равен миллиону. Плотность населения здесь очень большая; вся обитае­мая область занимает около 40 тысяч кв. км (меньше Словакии), меньше 1/20 всей территории Египта, равной 1 млн. кв. км. Жизнь в Египте расцветает там, где есть вода; там же, где иссякает последняя ее капля, начина­ется пустыня. Мертвая, каменистая и необозримая – От взгляда на нее становится жутко и в то же время за­хватывает дух: к западу от Мила находится Ливийская пустыня, к востоку - Аравийская. Сейчас точно так же, как и тысячелетия тому назад.

«Даром Нила» назвал Египет Геродот, а египтяне Нил - «рекой, дающей жизнь». Это самая длинная ре­ка в мире, она течет только в пределах Египта без еди­ного притока на протяжении 1200 км. Каждый год Нил выходит из берегов, дабы напоить измученную жаждой почву и удобрить ее илом. Белый Нил, который берет начало в больших озерах Экваториальной Африки, не­сет из тропических лесов траву и листья со множеством перетлевших органических веществ, Голубой Нил - оказавшиеся в воде вулканические породы, попавшие в нее вместе со снегом и дождем в горах Эфиопии. Таким образом, Нил не размывает почву Египта, а. наоборот, наносит новые слои с высококачественными органиче­скими и неорганическими удобрениями. Уровень воды в нем поднимается и опускается так регулярно, что этим можно было бы руководствоваться при составлении ка­лендаря. Первую волну поднимают весенние дожди в верховьях Голубого Нила, и она достигает Каира в «ночь вод» с 17 на 18 июня. Оливково-коричневая река посте­пенно становится коричнево-бурой, и уровень воды в ней неуклонно поднимается до 26 сентября, затем он начинает спадать, и в начале декабря Нил обретает пер­воначальные уровень и окраску. Разница между наивыс­шим и самым низким уровнем воды в Древнем Египте достигала пяти с лишним метров; сейчас из-за плотин. которые удерживают часть наносов, эта разница умень­шилась. Она колеблется в пределах трех метров, что со­ответствует шести локтям — именно такую разницу древние египтяне считали оптимальной. «Большой раз­лив без разрушений» они восхваляли как чудо, «годы песчаных берегов» были для них голодными.

Нил со своими наводнениями и наносами испокон веков имел решающее значение для египетского сель­ского хозяйства, которое было и, собственно, поныне ос­тается основой египетской экономики. Несмотря на су­хой жаркий климат, река позволяла получать высокие урожаи зерна и овощей, причем почти без вегетацион­ной передышки, орошала сады и огороды, поила лю­дей и скот. По всей вероятности. Древний Египет был богаче зеленью, чем современный: кроме пальмовых рощ, которые мы привыкли видеть на его горизонте точ­но так же. как пирамиды или минареты, его украшали густые рощи акаций и тамариска, шелестящие заросли папируса и благовонного лотоса. Разнообразнее была и дикая фауна; до сих пор здесь водятся фламинго, пели­каны, антилопы, газели и все виды рыб, которые известны нам по древним барельефам и рисункам. Со львами, бегемотами, слонами, носорогами и (за исключением Нубии) крокодилами мы теперь можем встретиться только в каирском зоологическом саду; было бы, пожалуй, приятно, если бы то же самое можно было сказать и о змеях, скорпионах, пауках и назойливой мошкаре. Из полезных ископаемых Египет богат только камнем, в особенности песчаником, алебастром, базальтом, диори­том и гранитом; металлами он всегда был беден. Такое же значение, как для сельского хозяйства, имел Нил и для транспорта. Он связывал северную и южную части страны создавая предпосылки для ее экономического и политического единства.

Первых больших успехов древнеегипетская цивили­зация и культура также смогли достичь только благода­ря Нилу. Прибрежные охотники и пастухи наблюдали за поведением Нила и постепенно учились использовать реку. Они начали строить оросительные каналы, тем са­мым окончательно превращаясь в земледельцев. Регуляр­ность наводнений побудила их отмечать уровень воды, чтобы предвидеть ее подъем; эти отметки, возможно, ста­ли одним из импульсов, способствовавших изобретению письма. Строительство каналов дало толчок к возникно­вению такой науки, как геодезия; изготовление чертежей и расчеты, необходимые для восстановления разрушен­ных наводнением каналов, ускорили развитие геометрии. Сельскохозяйственное производство, основанное на оро­шении, потребовало кооперации труда большого числа людей, качественно отличавшейся от взаимной помощи охотников и пастухов. Развитие сельскохозяйственного производства позволяло лучше удовлетворять жизнен­ные потребности; росла численность населения, развива­лись производительные силы, возникли предпосылки для первого значительного разделения общественного тру­да — для разделения сельского хозяйства и ремесла. Ко­операция в сельском хозяйстве вызвала и ранее неизвестную дифференциацию внутри общества: появились предшественники современных метеорологов, агрономов и планировщиков. Эти специалисты ревниво охраняли свои знания, и в конце концов они образовали особую касту, которая отделилась от остального населения и до­билась значительных, освященных религией привилегий. С увеличением богатства земледельческих поселений росло могущество традиционных вождей, которые долж­ны были обеспечивать защиту от нападений и организо­вывать завоевательные походы. Дружины этих вождей, получавшие за свою службу наделы завоеванной земли, также выделились в особую касту «земельной аристо­кратии» (по-египетски пат; остальное непривилегирован­ное население называлось рехит). Так на новом эконо­мическом базисе, становым хребтом которого был Нил, постепенно возникла новая, специфическая для Египта политическая и идеологическая надстройка, более высо­кая и прогрессивная, чем любая иная в тогдашнем ми­ре, за исключением Шумера в Месопотамии.

Эта эволюция началась в Египте еще в доисториче­ский период, где-то на рубеже VI и V тысячелетий до н. э., и была несомненно, достаточно сложной и мед­ленной. Протекала она в условиях почти полной изоля­ции: на западе и на востоке Египет был отрезан от ос­тального мира пустынями, на севере - морем, на юге - порогами. Этой изолированностью (внешние влияния проникали с трудом и в незначительной мере) и объяс­няются весьма примечательное своеобразие египетского общества и египетской культуры, а также их отличие от общественного строя и культуры Месопотамии, не гово­ря уж об обществах и культурах па Инде и Янцзы.

Своеобразие и неповторимость Древнего Египта - причина его особой притягательности и вместе с тем оп­ределенной чуждости нам, с которой мы часто не можем примириться ни умом, ни сердцем.

Путешественник, вступивший на почву Древнего Египта, встретит здесь, если только он, разумеется, не египтолог, много неожиданного. Первой и, пожалуй, са­мой большой неожиданностью для него станут имена и названия. Он привык приписывать им чисто египетское происхождение, а тут вдруг выясняется, что это вовсе не так. Нечто подобное происходит с ним и в современ­ном Египте, когда он вдруг обнаруживает, что арабы пользуются не арабскими цифрами, а какими-то другими, и которых кроме единицы и девятки ему знаком лишь нуль, да и то означающий число пять.

Древние египтяне никогда не называли, к примеру, свою страну Египтом. Они называли ее «Та-мери», что оз­начает «обработанная» или даже «любимая земля». Да и современные египтяне не называют свою страну Егип­том; ее арабское название «Маср» или «Миср». Наше название «Египет» возникло из греческого «Айгюптос», ко­торое, в свою очередь, образовалось из священного на­звания древнеегипетской столицы Меннефера, или Мем­фиса. Звучало оно так: Хут-ка-Птах («Усадьба души Птаха»)[33], а в то время, когда ее заимствовали греки, произносилось приблизительно как «Хикупта». На пер­вый взгляд кажется, что в словах «Айгюптос» п «Хикупта» мало общего, но с филологической точки зрения тут все можно объяснить так же, как, например, превра­щение первоначального греческого названия «Александ­рия» в современное арабское «Искандерия».

Нил египтяне тоже не называли «Нилом»; это назва­ние происходит от греческого «Нейлос». Египтяне не на­зывали его и «Хапи», именем его божества: Хапи был не «богом Нила», а воплощением его плодотворной силы. Нил называли «Итеру», т. е. «Река», так как других водных артерий в Египте нет. «Дельта» - тоже назва­ние греческого происхождения: разветвленное устье Ни­ла напоминает треугольник, подобный перевернутой гре­ческой букве «дельта».

Как это ни удивительно, даже наше название еги­петского царя «фараон» не египетского происхождения; египтологи в научных трудах избегают его и охотнее пи­шут «царь» или «правитель». В современные языки это слово проникло из греческого, от «фарао», которое, правдя, в свою очередь, произошло от древнеегипетского «пер-оа», «большой дом», т. е. царский дворец, в пере­носном смысле - «ныне правящий властитель». Точно так же и имена наиболее известных древнеегипетских правителей, включая тех, кто создал пирамиды Гизе, во­шли в сознание потомства, как нам уже известно, в гре­ческом звучании. Поскольку тут речь идет о собствен­ных именах, египтологи употребляют их в начальном звучании и стремятся сделать этот принцип общеупотре­бительным.

 

 

Короны египетских царей. Слева направо: белая корона царя Верх­него Египта, красная корона царя Нижнего Египта, пшент—бе­лая и красная короны царя объединенного Египта, немее (празднич­ная накидка) и хепреш (синяя корона). На лбу урей—священная кобра, символ могущества и непобедимости царя

 

 

Вообще с именами египетских правителей дело об­стоит довольно сложно, и эта сложность - еще один сюрприз Древнего Египта. Полная титулатура египетско­го царя состояла из нескольких «великих имен». В древ­нейшие времена у каждого властителя было три «вели­ких имени», позднее - пять. Первое имя - так назы­ваемое «имя Хора» - царь получал в качестве земного воплощения бога Хора, первоначального мифического властителя Египта. Второе имя - так называемое имя «Обеих владычиц» (по-египетски Небти) - символизи­ровало тождественность царя двум богиням-покрови­тельницам Египта - Нехебт из Верхнего Египта л Уаджит из Нижнего Египта. Третье имя, появившееся в более поздние времена, - так называемое имя «Хора зо­лота»; происхождение и значение его до сих пор не уда­лось определить. Четвертое имя (в позднейшие време­на - третье) переводится как «относящийся к тростин­ке и пчеле» (по-египетски Ни-сут-бити); это, по всей ве­роятности, название знаков или гербов Верхнего и Ниж­него Египта, которые характеризовали царя как «власти­теля Обеих земель». Пятое (личное) имя царь имел как «Сын солнца» (по-египетски Са-Ра), т. е. бога Ра. На практике пользоваться полной титулатурой было неудобно и часто приводилась лишь часть ее. На полное «протокольное» имя с соответствующими величальными формулами у группы опытных каменщиков, которые вы­бивали его на стене храма, уходила примерно неделя.

Но это еще не все. Проблема состояла в том, что о некоторых документах приводилось (или сохранилось) только одно имя, в других два или три, но все они могли принадлежать как одному и тому же правителю, так и нескольким. Причем авторы древних документов и позд­нейшие историки произвольно выбирали то или иное из этих имен. Например, издавна были известны правители Нечрихет и Джосер, но в 1899 г. удалось установить (по надписи, найденной на острове Сехель у Первых нильских порогов), что Нечрихет - это «имя Хора» царя Джосера и речь в данном случае идет об одном и том же правителе. Или другой пример. Диодор хвалил «гроб­ницу Осимандия» в Фивах (Уасете); Денон считал ее «самыми романтичными развалинами в Египте», а Шел­ли посвятил ей довольно большое стихотворение. Рас­шифровка надписей и остроумная догадка в конце концов позволили установить, что Осимандий - это грече­ская транскрипция позднеегипетского произношения пер­воначального Усер-Маат-Ра Сетеп-эн-Ра, т. е. часть имени Рамсеса II Великого.

Человека, посетившего Египет, удивляет и даже раз­дражает, что египтологи ко всему добавляют: «пример­но», «вероятно». Мы часто не сознаем, что многое им из­вестно с недостаточной степенью достоверности, а мно­гое неизвестно совсем. К глубокому своему сожалению, они, например, вплоть до конца I тысячелетия до н. э. не могут предоставить в наше распоряжение точные даты. Причина проста: у египтян не было календаря с ис­ходной датой (например, у греков такой датой была «первая олимпиада» - 776 год до н. э., у римлян — «ос­нование города» — 753 год до н. э.) и свои документы они всегда датировали лишь от времени вступления на трон нового правителя. Поэтому можно знать, что слу­чилось на том или ином году правления Аменхотепа III или IV, но определить, сколько лет прошло к тому вре­мени от начала нашего летосчисления, нельзя. Кроме то­го, их «гражданский год» не совпадал с солнечным. Он делился на три сезона («Наводнение», «Всходы», «Сушь»), состоящих из четырех месяцев по тридцати дней, это составляло 360 дней, к которым добавляли пять дней праздников. Солнечный же год примерно на ¼ суток длиннее. Таким образом, в течение каждых четырех гражданских лет возникало отставание на день по сравнению с солнечным годом. Начала солнечного и гражданского египетских годов совпадали один раз за период в 1461 год (так называемый период Сириуса, по-египетски Сотиса). В этот день утренний восход Сириу­са над Мемфисом совершился одновременно с началом разлива Нила - началом нового года. Сохранились за­писи о трех таких совпадениях, ибо это были события, которые торжественно праздновались. Если взять за ос­нову римскую запись Цензорина (III в.), то эти совпа­дения восхода Сириуса и дня нового года падают на 139 год н. э. и 1321, 2781 и. 4241 годы до и. э. Вычислен­ные на этой основе даты стали впоследствии «точкой Архимеда», на которую опирается хронология египет­ской истории.

Тем не менее египтологи неохотно приводят «абсо­лютные даты». Дело в том, что некоторые списки пра­вителей, имеющие для египетской хронологии основопола­гающее значение, утрачены, на других умышленно за­черкнуты и переправлены отдельные даты правления (например, опущены правители, впавшие в немилость у своих более сильных противников или преемников), на многих списках не указана продолжительность царство­вания тех или иных царей, а дается лишь их хронологи­ческая последовательность. Кроме того, выяснилось, что порой в разных частях Египта одновременно правили разные цари, хотя в записях они представлены так, будто один наследовал трон другого. Зато многие даты мо­жно было довольно точно определить на основе синхрон­ных событий в странах, с которыми Египет имел сноше­ния, например, по дипломатической переписке, по сооб­щениям о некоторых военных походах в нынешнюю Па­лестину и Сирию и т. д. Многие даты древнейшей исто­рии удалось более или менее надежно установить с по­мощью данных археологии, некоторые даже с примене­нием так называемого радиоуглеродного метода. Но здесь еще много неточностей; и для наиболее древнего периода нам приходится мириться с отклонениями ±150 лет, для позднейшего ±50 лет. Первая, призна­ваемая большинством египтологов «абсолютная» дата в истории Древнего Египта - 689 год дон. э., начало прав­ления властителя Тахарки из XXV династии; в древней­шем периоде истории Египта относительно точно опре­делено лишь начало правления царя Сенусерта III из XII династии (1881 год до н. э.). Однако полное согласие между всеми египтологами существует только относи­тельно даты завоевания Египта персами (525 год до н. э.). Ученым пришлось приложить огромные усилия, чтобы в этой пропасти веков установить хронологические ориентиры, и не удивительно, что путь египтологии к исти­не вымощен ошибками в тысячу лет и более. Особенно на ранних стадиях развития египтологии исследователи (относили события египетской истории гораздо дальше в глубь веков, чем это соответствует истинному положению в свете новых данных и методов. В качестве приме­ра можно привести попытки установить дату «объедине­ния Египта Мени (Менесом)», которую древние египтя­не считали началом своей истории. Шампольон считал этой датой 5867-й год до н. э., Марнетт — 5004-й, Эмиль Бругш — 4455-й, Шаба — 4000-й, Лепсиус — 3892-и. Мейер — 3180-й, Уилкинсон — 2320-й. Пальмер — 2225-й,   Штейндорф — 3200-й,   Брэстед — 3400-й, В. В. Струве — 3200-й. Сейчас «долгий» и «краткий» ва­рианты египетской хронологии пересмотрены, и, веро­ятно, мы не допустим очень большой ошибки, если эту исходную дату египетской истории отнесем ко времени 3000 г. до и. э. ± 150 лет.

При таких обстоятельствах больше всего удивляет тот факт, что, несмотря на пробелы и неточности, егип­тологам удалось дать в целом достоверную последова­тельную картину египетской истории. Она возникла на основе огромного количества первоисточников: это над­писи правителей и вельмож, анналы, сообщения о воен­ных походах и торговых экспедициях, законоустановления и распоряжения, податные ведомости и документы об уплате налогов, научные и художественные сочине­ния, религиозные и магические тексты, письма и до­кументы разнообразнейшего характера. Свидетельства памятников письменности дополняют археологические данные, а также письменные и материальные памятники всех стран Ближнего Востока, с которыми Египет имел сношения.

Из массы этих «фактов исторического происхожде­ния» египтологи должны были выбрать и подвергнуть критической проверке «факты, касающиеся самой исто­рии», хотя такая проверка является составной частью труда всякого историка, применительно к Древнему Египту она была особенно сложной н важной. Египет­ские цари почитались как боги, потому никогда л ли в чем не могли терпеть неудачу. Таким образом, во всех войнах они неминуемо «побеждали», в каждой диплома­тической акции «добивались успеха», были абсолютно непогрешимы во всем, всех превосходили могуществом, доблестью, богатством и т. д. Их придворные хронисты знали, что и как положено писать: поражении превра­щались в победы, или же о них умалчивали, вос­торженно описывались сражения, которых вовсе не бы­ло; прославлялось мужество царей, даже не показывав­шихся на поле битвы. От хронистов не отставали при­дворные ваятели и живописцы: перед нами изображения, на которых фараоны лично уничтожают сотни врагов, хотя нам известно, что за все время правления они носа не высунули из своего дворца. В творения этих хрони­стов и художников редко проникал критический взгляд:

в них не найдешь и тени правды, если она неблагоприят­на для царя. По крайней мере так обстояло дело при жизни фараонов, о которых эти творения были призва­ны поведать потомкам.

Нам известна, например, битва при Кадеше около 1312 года до н. э., в которой Рамсес II потерпел пора­жение от хеттов и чудом остался жив[34]. Известно так­же, что и последующие его столкновения с хеттами не увенчались успехом и что в конце концов он отказался от намерения покорить их. Но на храме Амона в Карнаке он приказал вытесать длинный панегирик в честь «победы при Кадеше», где говорится: «Когда мое вой­ско и колесницы покинули меня, это было худшее из преступлений. Но посмотрите: Амон дал мне победу, хо­тя со мной не было войска и колесниц. Этот далекий край видел мою победу и мою силу, хотя я был один, без единого знатного, который бы последовал за мной, без единого возницы». Две с половиной тысячи хеттских колесниц атаковали его: «Но я бросился на них. Я был как Монт и сразу же дал почувствовать им свою руку. Я разил их, убивал, где только ни видел, и один кричал другому: „Это не человек среди нас, это непобедимый Сет, Баал[35] в его членах! То, что он делает, превыше че­ловеческих сил!" Еще никогда ни один человек без вой­ска и колесниц не одолел сотен тысяч (врагов)». Такой же панегирик он приказал вытесать и на своем заупокойном храме неподалеку от Долины царей, на пилоне Луксорского храма он приказал запечатлеть себя убивающим под Кадешем хеттов. Поверженных и бегущих в панике врагов изображено там 10900. А поскольку Рам­сесу показалось, что и этих трех монументов недостаточно, он приказал в честь той же победы высечь знаменитый скальный храм в Абу-Симбеле... Ничего не ска­жешь, умел фараон поставить популяризацию своей лич­ности на должную высоту. К этому можно добавить, что хеттский царь Хаттушиль III в конце концов предложил заключить мирный договор. Иероглифическая копия это­го договора сохранилась на стене Карнакского храма, а клинописная - на глиняных табличках.

Для нас вполне достаточно краткого обзора того, что специалисты по истории Древнего Египта считают хоро­шо проверенным и, главное, важным. Мы будем придер­живаться и той канвы истории Египта, которую наметил еще Манефон из Себеннита, разделив всех египетских правителей на 30 династий. Эти династии, которые бы­ли связаны не по родовому признаку, а по месту проис­хождения, Лепсиус разделил впоследствии на три цар­ства и по ним назвал три главных периода египетской истории. В дальнейшем египтологи уточнили периоди­зацию Лепсиуса, так что ныне мы различаем: доистори­ческую эпоху (до объединения страны), архаический период (I - II династии). Древнее царство (III - VI ди­настии), первый переходный период (VII - Х династии), Среднее царство (XI - XII династии), второй переход­ный период (XIII - XVII династии), Новое царство (XVIII - XX династии), Позднее царство (включая Саисский период и эпоху после XXVI династии). Финалом истории Древнего Египта явилась эпоха Александра Ве­ликого и Птолемеев (332 год до п. э. - 30 год н. э.), за которой следуют эпохи римская и византийская, завер­шившаяся в 642 году н. э. завоеванием Египта арабами.

Если предлагаемый нами экскурс в историю Египта покажется заинтересовавшимся читателям слишком кратким, они могут обратиться к более подробным изло­жениям — на русском языке, прежде всего к главам о Древнем Египте в I и II томах «Всемирной истории», изданной Академией наук СССР, к «Истории древнего Во­стока» Б. А. Тураева (1935), к «Истории Египта» Дж. Г. Брэстеда (1915).

Территория Египта насолена с древнейших времен. Самые древние следы человека, обнаруженные на бере­гах Нила, оставлены примерно за 10000 лет до начала нашей эры, древнейшие постоянные поселения возникли не позднее рубежа VI и V тысячелетий до н. э. Радиоуг­леродным методом установлено, что зерно из ям для хранения урожая в доисторическом поселении в Фаюмском оазисе относится к 4600 - 4300 годам до и. э. Это доказывает, что в Египте уже в то время жили оседлые земледельцы, и нет сомнения, что они жили там еще ранее.

Население Египта, из которого постепенно сформиро­валась древнеегипетская народность, составили местные племена Северной и Восточной Африки. К ним присое­динились пришельцы из Тропической Африки и в осо­бенности из Северо-Западной Африки, покинувшие род­ные места из-за высыхания почвы. В конце концов в до­лине Нила представители различных племен смешались: где это произошло мирным путем, где не обошлось без насилия и порабощения. Факт смешения племен доказы­вает антропологический тип древних египтян, элементы которого можно найти как в близлежащих, так н в от­даленных областях Африки. Но отнюдь не в Азии: тео­рии об «азиатском» или «семитском» происхождении древних египтян никогда не были убедительными и пол­ностью отвергнуты современной наукой. Если уж гово­рить о «расовой принадлежности», хотя это для истории цивилизации и культуры не имеет значения, то можно отметить лишь, что в северных областях больше прояв­лялись признаки европеоидного типа, а в южных - не­гроидного; от представителей белой расы египтяне отли­чались чуть более темной кожей, что заметили еще гре­ки. В начале исторического периода существования Егип­та его обитатели уже образовали единое этническое целое и большую часть своих типических черт сохранили до сих пор. В коптских кварталах, да и в мечетях мы порой за­стываем от удивления: кажется, будто люди вокруг нас только что сошли с древнеегипетских барельефов.

Египетский язык сложился в процессе формирования древнеегипетской народности. За его развитием мы мо­жем проследить с рубежа IV и III тысячелетий до н. э., т. е. с того времени, к которому относятся первые до­шедшие до нас памятники древнеегипетской письменности. В эволюции египетского языка мы различаем четы­ре фазы: староегипетский язык (до XXIII века до н.э.). среднеегипетский, или «классический», язык (до XV века до н.э.), позднеегипетский, или «новоегипетский» язык (до VII века до н. э.) и «демотический» язык (по названию демотического письма большей части памят­ников VIII века до н. э. — V века н. э.); последней фазой его развития (примерно с III века н. э.) был копт­ский язык, который удержался как живая речь до XVI века н. э. (и до сих пор существует как культовый язык египтян коптского вероисповедания). Мы включа­ем его в языковую семью, которую принято называть «семито-хамитской»[36]; его основной словарный фонд при­сущ только ему одному, но в нем можно найти лексиче­ские элементы ливийско-берберской (западной) и кушитской (южной) языковых групп, а также известную родственность с семитскими языками (финикийским, ва­вилонским, ассирийским). В настоящее время мы знаем свыше 20000 древнеегипетских слов, из которых лишь 300 имеют научно установленную общую основу с се­митскими языками; за некоторыми исключениями, нам известно точное значение всех египетских слов. Следова­тельно, это был чрезвычайно богатый язык, обладающий развитой синонимикой. Хотя египетский язык давно от­носится к числу мертвых, многие его слова живут в сов­ременных языках, куда они попали через посредство древнееврейского и греческого. К числу наиболее рас­пространенных относятся «папирус», «оазис», «ибис», «эбонит», «базальт», «натр», «химия»; из имен — Су­санна [37].

Египтяне были первым народом, который изобрел письменность, и, что надо отметить, самостоятельно. Уже первые памятники египетской письменности говорят о том, что их письмо представляет собой законченную си­стему, явившуюся продуктом длительного развития. Эти памятники написаны иероглифическим письмом, которое так назвали греки (от hieros «священный» и glyfo «те­сать»), познакомившиеся с ним по надписям на храмах. К несколько более позднему времени относятся памят­ники скорописного иератического письма (от hieratikos «жреческий», так как в греко-римское время им преимущественно пользовались жрецы для записей в храмовых книгах). Обе эти формы письменности в своей основе одинаковы, но иератическая была проще и использова­лась не для монументальных надписей, а для обычного письма на папирусе и остраках (известняковых и керами­ческих обломках). В VII веке до н. э. к этим двум ви­дам письменности прибавилось значительно упрощенное курсивное письмо, которое греки назвали демотическим (от demos «народ»). Иероглифическое письмо использо­валось почти 3500 лет, т. е. много дольше, чем клино­пись или латинский алфавит. Последняя иероглифиче­ская надпись относится к концу IV века н. э.

Иероглифическое письмо, из которого развилось иера­тическое и демотическое, имело свыше 700 наиболее употребительных знаков, часто очень сложных и причуд­ливых. Первую и, очевидно, наиболее древнюю группу знаков составляли так называемые идеограммы, т. е. знаки, которые передавали отдельные слова посредством изображения предметов или действий; их фонетическое значение было связано с названиями этих предметов или действий. Вторую группу составляли так называемые фонограммы, т. е. знаки, имеющие прямое фонетическое соответствие; 24 из них обозначали согласный звук, свыше 150 - комбинацию нескольких согласных зву­ков[38]. Поскольку в египетском письме не обозначались гласные, слова, написанные этими знаками, могли иметь различное значение: например, «П - Р» могло читаться как «пер», что означало «дом», или как «пире», что оз­начало «выходить». Эту двузначность или многознач­ность устраняла третья группа знаков, так называемые определители (в первом случае к знакам «П - Р» при­рисовывалась горизонтальная проекция дома, во вто­ром - изображение идущих ног). Этих определителей было больше сотни, они имели чисто визуальное значе­ние и не произносились. Разделительных знаков в еги­петском письме не было, писать можно было справа на­лево или слева направо, а в иероглифическом и иерати­ческом письме и сверху вниз. Конечно же, это было письмо очень сложное - и не только для современных дешифровщнков; знание его считалось в Египте своего рода искусством, и профессия писца пользовалась боль­шим уважением. В этой связи нужно подчеркнуть, что изобретение письменности, несомненно, было самым большим вкладом древних египтян в мировую цивилиза­цию и культуру. Из их иероглифов примерно в XVI веке до н. э. возникло синайское письмо, из него в XIV - XIII веках до н. э. финикийское письмо, из него через посредство арамейской письменности не позднее IX ве­ка до н. э. греческий алфавит, а из последнего латинский алфавит и славянская азбука. В очертаниях некоторых греческих и латинских букв мы легко обнаруживаем признаки египетского происхождения.

Итак, история Египта начинается вместе с первыми письменными документами, причем начинается сразу как история объединенного государства, чему предшество­вало объединение деревень и поселений, рассеянных вдоль Нила и первоначально независимых друг от дру­га. Иногда более сильные завоевывали более слабых, иногда малые объединялись против крупных. Причиной тому было обыкновенное стремление расширить свою территорию, но к нему присоединялись интересы, кото­рые постепенно стали преобладающими: использование нильских наводнений и строительство единой ороси­тельной системы. Подробности нам неизвестны, но то, что египетская почва тогда впитала немало че­ловеческой крови, не вызывает никаких сомнении. По­степенно образовалось несколько десятков мелких госу­дарств, отзвуком существования которых было поздней­шее деление Египта на области (египетское их название «сепат», а греческое — «ном»). В IV тысячелетии до н. э. в результате объединения на территории Египта возникли два государства: Верхний Египет на юге и Нижний Египет в Дельте. Они существовали, вероятно, длительное время, так как их самостоятельность нашла отражение в административном делении, сохранявшемся на всем протяжении истории Древнего Египта. Власти­тель Египта носил титул «царя Верхнего и Нижнего Египта», а одним из символов его власти был «пшент»,— «двойная корона», возникшая в результате соединения «белой короны» Верхнего Египта с «красной короной» Нижнего Египта.

Объединительный процесс был для Египта прогрес­сивным явлением, несмотря на насилия и другие отри­цательные моменты, которые его неизбежно сопровож­дали. Создание крупных политических образований по­зволило расширить оросительные системы и лучше их использовать, что, в свою очередь, вызвало дальнейший рост производительных сил и увеличение населения, хотя одновременно ускорило распад родового строя и об­разование классового общества. Покоренные попадали в рабство, в среде победителей привилегированное поло­жение занимали военачальники во главе с верховными вождями. Эта эволюция, протекавшая позднее и в дру­гих странах, в Египте обладала своеобразными и харак­терными чертами. К ним относятся многочисленные пере­житки и остатки древней общины. При неизменных ос­новных условиях сельскохозяйственного производства общины удержались и после столь значительного соци­ального переворота, каким было возникновение государ­ства. Прежде всего общины остались фактическими вла­дельцами обрабатываемой земли, хотя верховное право собственности принадлежало царю - олицетворению го­сударственной власти. При этом государственная власть с самого начала не ограничивалась выполнением своей главной функции - держать в узде покоренное и пора­бощенное население, а обеспечивала руководство ороси­тельными и другими сельскохозяйственными работами и одновременно присваивала себе часть произведенной продукции. Соединение политической и экономической власти позволило военным предводителям эпохи родо­вого строя постепенно возвыситься и обрести положение абсолютных монархов, которые требовали от всех сво­их подданных безоговорочного подчинения. С помощью дружин, членов которых правители старались привлечь различными привилегиями, они сумели достичь непре­рекаемого господства и подкрепить его религиозными доводами; в конце концов им удалось добиться самых высоких почестей и провозгласить себя богами. (В бук­вальном смысле слова богами, чем они превзошли месопотамских правителей, которые считались лишь намест­никами богов на земле.) Так в Египте возникли рабо­владельческий строй и теократическое деспотическое го­сударство, что явилось одним из наиболее значительных рубежей на его историческом пути.

Классовое общество и государство сформировались в Египте примерно в то же время, что и в Месопотамии, и на тысячу лет раньше, чем в Европе (в Греции и Ри­ме). С этим ранним возникновением классового общест­ва и государства контрастирует их последующее мед­ленное развитие, характерное в целом для раннерабовладельческого или «азиатского» способа производства, который К. Маркс и Ф. Энгельс всегда отличали от «ан­тичного». Таким образом, более древний общественный строй Египта (так же как и Месопотамии) остался в ис­торическом плане более низким, чем позднейшее общест­венное устройство античной Греции и Рима.

Но хотя экономическое и общественное развитие Египта было чрезвычайно медленным, внутренняя струк­тура и внешняя политика на протяжении тысячеле­тий оставались почти неизменными, а его искусство пос­ле первоначального бурного расцвета настолько зако­стенело, что художественные творения Древнего и Но­вого царств подчас нельзя отличить друг от друга, все же его история не лишена внутренней напряженности и драматизма.

Согласно преданию, записанному Манефоном, объе­динитель Египта — царь с личным именем Мени (Ме­нее), возможно тождественный царям с «хоровым» име­нем Нармер или Аха, существование которых подтверж­дено историческими источниками. Столицей Мени был Тис, расположенный в Верхнем Египте, примерно в 400 километрах южнее нынешнего Каира, остатки Тиса до сих пор с достаточной достоверностью не идентифи­цированы. Этот правитель двинулся в Нижний Египет и около 3000 г. до н. э. завоевал его; на границе обеих земель он основал затем новую столицу - Меннефер (Мемфис). Возможно, объединить страну еще раньше пытались властители Нижнего Египта, но, вероятно, ус­пеха добился один лишь Мени.

Мени считается и основоположником I династии еги­петских царей, к которой принадлежало семь или во­семь правителей. Источники называют вслед за ним (а при его тождественности с Нармером или Ахой - вслед за ними) «хоровы» имена Джер, Джет (или Уаджи), Удиму (или Ден), Анджиб, Семерхет, Каа. От Манефона мы знаем имена десяти царей II династии, из других источников - еще двух, но надежно подтверждены опять-таки лишь семь или восемь из них - с «хоровы­ми» именами Хетепсехемун, Небра, с личными именами Унег, Сенд и с «хоровыми» именами Перибсен, Хасехем, Хасехемуи (два последних, может быть, тождественны). Коротко можно сказать, что они укрепили государство политически и экономически, а также вели захватниче­ские войны, в особенности на Синайском полуострове, куда их привлекали медные рудники, и в Нубии, куда их манило золото. Есть основания полагать, что всем этим правителям приходилось подавлять сепаратистские действия внутри страны, еще Хасехем оставил запись о расправе над участниками большого восстания в Нижнем Египте, причем якобы он убил 48205 (или 47209) мя­тежников и взял в плен 120000 жителей. В результате были созданы предпосылки для возникновения Древнего царства, самого древнего в истории: оно было почти на пять столетий старше аккадского царства Саргона и почти на тысячу лет старше вавилонского царства Хаммурапи.

Эпоху первых двух династий мы называем «архаиче­ской», а к периоду Древнего царства относим правление III - VI династий. Начало Древнего царства датируется примерно 2700 годом до н. э., конец - примерно 2270 годом до н. э.

Таким образом, оно просуществовало приблизительно четыре с четвертью столетия, т. е. почти столько же, сколько римская империя. По Мемфису, куда его цари перенесли свою резиденцию, эту эпоху называют еще «мемфисской», а по наиболее характерной черте, кото­рой эта эпоха оставила о себе память в истории, - «эпохой строительства пирамид».

Первым властителем Древнего царства был Джосер, основатель III династии египетских царей, правившей около ста лет; по-гречески его называли Тосорфрос. Он продолжал завоевания на Синае и в Нубии и присоеди­нил часть этих областей к Египту, главное же - действи­тельно оставил по себе память на вечные времена. Как мы знаем, он приказал построить на традиционном мемфисском кладбище близ Саккара первую пирамиду, пока еще ступенчатую, но из камня и такого размера, что она до сих пор вызывает восхищение. Его преемни­ком стал Сехемхет, строитель второй пирамиды у Саккара, которая, однако, осталась незаконченной. Манефон приводит имена девяти властителей этой династии, дру­гие источники - больше. Среди них мы встречаем такие. как Небкара, Неферкара, Небка, Санахт, Хаба, Хуни; причем не исключено, что некоторые из них принадлежат одному и тому же лицу, так как одни из этих имен «хоровы», а другие личные. В какой последовательности они правили, мы точно не знаем; можно предположить, что Санахт был предшественником или побежденным соперником Джосера, а Небка -царем IV династии. Ко времени их правления, вероятно, относятся три малые ступенчатые пирамиды в Верхнем Египте: одна близ Фаюма и две незаконченные в Завиет-эль-Ариане. Хуни, последний властитель этой династии, приказал постро­ить для себя большую пирамиду в современном Медуме, но, судя по всему, не дожил до ее завершения. Об иных деяниях царей этой династии сохранились лишь обры­вочные и к тому же противоречивые сообщения.

 

 

Поля пирамид близ Мемфиса

 

 

IV династия правила приблизительно с 2600 до 2500 года до н. э.; с ее царями мы уже встречались не раз. Наиболее подробные сведения мы имеем о первом из них - правителе Снофру, которого Манефон назы­вает Сорисом. В египетской традиции он запечатлен удачливым и добродетельным царем, из исторических источников мы знаем о его войнах в Ливии, Нубии и осо­бенно на Синае, где он завладел бирюзовыми конями в Гебель-Магаре. По позднейшим сообщениям, он велел закончить пирамиду Хуни в Медуме и приказал заново построить две большие пирамиды в современном Дашу-ре. После него правили цари Хуфу (полное имя - Хнем-хуфу, по-гречески Хеопс), Хафра (по-гречески Хсфрен) и Менкаура (по-гречески Микерин), создатели трех са­мых больших пирамид в Гизе. Вот и все, что нам изве­стно об этих властителях из египетских источников. Пожалуй, еще то, что Хуфу, по всей видимости, предпри­нял новую экспедицию на Синай. Утверждение Манефона, что каждый из них правил свыше шестидесяти лет, неправдоподобно. Согласно другим сведениям, Хуфу правил 23 года, а Менкаура - 18 лет. Сообщения или скорее исторические анекдоты о злодеяниях Хуфу и Хафра и добродетели Менкаура основаны на значительно более позднем устном предании и известны нам уже из греческих записей. Возможно, между Хуфу и Хафра правил еще Джедефра, а после Хафра — Хорджедеф и Рабауф; согласно одним источникам, правление их было очень кратким, другим — они были всего лишь наслед­никами трона. Джедефра тоже приказал построить пи­рамиду (в Абу-Роаше), но не успел ее закончить; Хор­джедеф является повествователем в «Рассказе о чародее Джедн», составной части одного из древнейших произве­дений египетской (и мировой) литературы - «Сказок папируса Весткар».

В конце царствования этой династии наступил период смуты; может быть, именно к этому времени относятся годы правления царя Небка, причисляемого обычно к III династии; его имя было обнаружено на плитах неза­конченной пирамиды в Завиет-эль-Арнане. Последним властителем IV династии был Шепсескаф. В отличие от своих предшественников он приказал построить не пира­миду, а всего лишь довольно низкую мастабу. Создается впечатление, что он хотел отличиться от своих предше­ственников и местом своего вечного упокоения, выбрав для него неглубокую впадину к югу от Саккара.

Цари V династии вели свое происхождение из Она (Гелиополя), находившегося на месте нынешнего каир­ского предместья Тель-Хасан, и правили несколько бо­лее столетия, примерно с 2500 года до н. э. На Мемфисский престол они, вероятно, вступили после борьбы, ко­торая — как можно предположить — велась и при смене предшествовавших династий. Девятерых из них мы знаем по именам. Первым был Усеркаф (по-гречески Усерхерес), после него правили Сахура (Сефрес), Нефериркара (Нсферхерес), Шепсескара (Сисирес), Неферефра (Херес), Ниусерра (Рафурес), Менкаухор (Менхерес), Джедкара (Танхерес) и последний Унис (Оннос). Мы перечислили всех (притом с их греческими именами), потому что, за исключением правивших слиш­ком короткий срок Шепсескара и Менкаухора, все они повелели построить пирамиды: одни - в Абусире, дру­гие - в Саккара. Размерами их пирамиды были мень­ше, чем пирамиды Гизе, но они затратили также значи­тельные средства на строительство «Солнечных храмов» в честь бога Ра, украшая их внушительными, массивны­ми обелисками. Эти цари продолжали традицию воен­ных походов в Нубию, Ливию и на Синай, кроме того, они отправляли и мирные торговые экспедиции в Азию, чаще всего в нынешний Ливан. Из исторических источ­ников известно, что они постепенно реорганизовали внутреннюю административную систему: усилили чинов­ничий аппарат и во главе государственного управления поставили специалистов нецарских кровей. Сами же, отождествив свою персону с богом Солнца Ра, возвыси­ли себя до положения «богов вселенной».

Из VI династии, правление которой началось где-то после 2400 года до н. э., нам известны шесть царей и одна царица. Первого из них, Тети (Офоэс), убила лич­ная стража; после краткого царствования его преемни­ка Усеркара на трон взошел Пиопи I (Фиос), который не давал своим полководцам и воинам бездействовать, посылая их все в новые походы в Нубию и даже в Си­рию. О следующем царе, Меренра, мы знаем довольно мало; вероятно, он умер молодым, ибо трон наследовал его шестилетний сын Пиопи II (Фиопс), который якобы дожил до ста лет и уже в те далекие времена поставил почти недосягаемый рекорд длительности пребывания у власти. После него на трон, вероятно, вступил другой Меренра, а вслед за ним - и царица Нитокерти (Нитокрис), в существовании которой некоторые историки сомневаются. Все цари VI династии, исключая Усерка­ра и второго Меренра, оставили после себя пирамиды; Манефон утверждает, что и Нитокрис построила пира­миду, однако ее до снх пор не обнаружили. Все цари по примеру Униса приказали украсить внутренние камеры пирамид надписями; из документов того времени мы впервые в египетской истории узнаем и о некоторых под­робностях их жизни, подчас весьма интимных. К сожа­лению, ни эти, ни поздние тексты ничего не говорят о причинах падения династии. В них встречаются лишь от­дельные сообщения, позволяющие сделать вывод, что царская власть ослабла: сановники и местные правите­ли уже не назначались царем, а наследовали свои долж­ности и вели себя довольно независимо. К последним десятилетиям долгого правления Пиопи II относятся даже упоминания о двух лжецарях и процессе против царицы. Очевидно, произошло разложение государствен­ной власти, и вскоре после того, как столетний царь где-то около 2270 года до и. э. умер, Древнее царство прекратило свое существование.

Древнее царство было великой эпохой египетской ис­тории, в конце ее Египет стал совсем иным, чем был в начале. Столицу теперь окружали десятки пирамид - настоящих холмов из белого и розового камня; рядом с ними простирались огромные храмовые постройки с колонными залами и сотни роскошных гробниц санов­ников; пустыню пересекали сверкающие на солнце огражденные или крытые дороги из гранита и извест­няка, соединявшие заупокойные и долинные храмы, сре­ди святилищ возносились к небу обелиски с позолочен­ными остриями. Эти храмы, гробницы и святилища скры­вали в себе бесчисленное множество художественных произведений, жалкие остатки которых стали теперь драгоценными экспонатами музеев всего мира. Еще в архаический период появились художественная резьба и скульптура, о чем свидетельствуют, например, резная рукоять из слоновой кости, найденная в Гебель-эль-Араке (ныне находится в Лувре), палетка царя Нарме-ра из Иераконполя (ныне—в Каире) и небольшие статуэтки, изображающие сидящего фараона Хасехема (ныне - в Каире и Оксфорде). Затем к ним прибави­лись монументальные каменные рельефы Джосера, Хафра, Менкаура и других властителей, которые своей за­стывшей неподвижностью как бы демонстрировали цар­скую неприступность и превосходство над всем миром.

Кроме них возникли и такие произведения, как, напри­мер, раскрашенные статуи сына Снофру Рахотепа н его супруги Нофрет, групповая скульптура карлика Сенеба н его семьи, деревянная скульптура «Сельский староста» (ныне - в Каире) и статуя «Сидящий писец» (ныне - в Лувре). Большинство этих произведений, так же как раскрашенные барельефы на стенах гробниц, остались неизвестны современникам. Это были предметы посмерт­ного культа, произведения, «предназначенные для веч­ности».

Все достижения египтян за время существования Древнего царства в зодчестве, живописи и ваянии - их собственное открытие и изобретение. Они начинки, так сказать, с нуля. Тем более высокой оценки заслужи­вают их достижения. Это касается и письменности — самого великого чуда, добытого из глубин египетской истории. На настенных барельефах в гробницах имеет­ся множество объяснительных текстов и диалогов меж­ду изображенными особами, чья литературная ценность несомненна. Настоящим и притом совершенно ориги­нальным литературным жанром, возникшим в Древнем царстве, были так называемые «Поучения» - поэтиче­ские сочинения, содержавшие жизненные советы, осно­ванные на личном опыте авторов и свидетельствующие об их мудрости, а подчас и немалой хитрости. Автором самого древнего такого поучения был, как считается, Имхотеп, верховный сановник царя Джосера, следующее «Поучение» приписывается сыну Хуфу Хорджедефу, од­но из самых больших - сановнику Джедкара Птаххотепу; впрочем, нам они известны из записей более поздне­го времени. Непосредственно со времен Древнего цар­ства до нас дошли многочисленные жизнеописания выс­ших сановников (Месена, Уашптаха, Хирхуфа, Птахшепсеса и др.), написанные с соблюдением художественных традиций и содержащие помимо цитат из официальных документов и поэтические вставки. Прямо из пирамид происходят длинные (достигающие десятков метров в длину) поэтические молитвы, заклинания, мифы и гимны в честь властителя; наиболее древние из них относятся к эпохе правления царя Униса.

Однако блестящее развитие культурной традиции в период Древнего царства находилось в острее проти­воречии с современным ему развитием социальных  отношений. Рост производства, военные походы и налого­вая система ускоряли процесс имущественной и классо­вой дифференциации; с исторической точки зрения это, правда, был прогресс, но каким путем он достигался! В стране росло число рабов, которое пополнялось за счет захваченных во время новых завоевательных похо­дов военнопленных; их принуждали трудиться на землях царя, храмов и вельмож, где находила работу и пропи­тание и часть сельского населения. Эти люди считались свободными, так же как и члены деревенских общин, но фактически были низведены на уровень рабов. Противо­стоять порабощению сумели лишь некоторые ремеслен­ники и руководители работ. Царь и его сановники все более утверждали свое господство над египетским на­родом, используя исторические, экономические и идеоло­гические средства. В конце концов население лишилось последних прав и никогда уже не смогло вернуть их себе; когда много позже с его положением ознакомились греки, они были не в силах всего этого постичь. При таких обстоятельствах нет ничего удивительного, что египет­ские цари могли заставить работать на строительстве пирамид сотни тысяч людей, независимо от того, были это формально свободные подданные или рабы. Египет­ский царь был не только деспотом, но одновременно и богом. Как гласят надписи того времени, вельможи счи­тали особой привилегией, когда им давалось право це­ловать ноги царя, а «не землю у его ног».

Противоречие между огромной концентрацией вла­сти и богатства в руках верхушки египетского общества и полным бесправием обездоленных народных масс не могло остаться без последствий. Падение Древнего цар­ства это подтвердило[39].

Подробностей мы, к сожалению, не знаем. Как пока­зало дальнейшее историческое развитие, речь шла не только о политическом распаде Египта, но и о полном его внутреннем разложении.

После гибели Древнего царства на Египет пала не­проглядная тьма. В стране царил хаос, а на разных тронах царствовало неустановленное число правителей, как предполагают — из четырех разных династий. При­чем какой-то авторитет сохраняли еще потомки Интефа в Фивах и некоторые цари Ненннесута (Гераклеополя) в Фаюмском оазисе[40].

Из тьмы «переходного периода» Египет вынырнул спустя два долгих столетия, когда началась вторая ве­ликая эпоха его истории - Среднее царство (примерно 2070 - 1790 годы до н. э.). Объединение страны завер­шил царь Ментухотеп, основатель XI династии, причем, несомненно, после длительной и кровопролитной войны. До недавнего времени историки приписывали этот успех трем различным властителям; однако, возможно, это были всего лишь разные имена одного Ментухотепа, который принимал их последовательно, утверждая свою власть в завоеванных одна за другой областях. Вслед за ним на трон вступили два его тезки. Они удержали и укрепили достигнутое им могущество: обеспечили вос­становление и расширение оросительных систем, орга­низовали добычу в сланцевых каменоломнях в Вади-Хаммамате на берегу Красного моря, вновь утвердили египетское господство над Синаем и Нубией. В пору их правления возникло производство бронзы, что позволило усовершенствовать земледельческий и ремесленный инст­рументарий, а также оружие[41]. Египет снова стал великой державой и, согласно одной из характеристик того вре­мени, «цветущим зеленым садом». Впервые засверкала в лучах славы и резиденция новых царей Фивы в Верх­нем Египте.

Правление трех Ментухотепов, несмотря на их успехи, завершилось гибелью династии. Около 2000 г. до и. э. троном завладел верховный царский военачальник Аменемхет (Амменемес) и основал новую, XII династию. Аменемхет правил почти тридцать лет, пока его тоже не устранили с трона путем насилия. Историки сходятся во мнении, что он обеспечил Египту подлинное процве­тание благодаря широкому строительству каналов и освоению новых площадей для земледелия. Хотя Аме­немхет был удачливым полководцем, он отказался от новых завоеваний и ограничился укреплением границ; может быть, именно за это его коварно убили (с по­мощью дам из гарема) тогдашние «ястребы». После та­кого урока преемники Аменемхета основное внимание уделяли завоеваниям: Сенусерт I (Сесонхосис) захватил в Нубии новые золотые прииски, Аменемхет II (Амме­немес) присоединил к Египту территорию нынешней Палестины и часть Сирии, Сенусерты II и III (Сесострис) подчинили Нубию (вплоть до Третьих порогов). И только Аменемхеты III и IV (Лахарес и Амменемес) вписали свои имена на скрижали истории не завоеваниями, а большими оросительными работами и строительством. Последним властителем XII династии стала царица Собекнефрура (Скемиофрис). Четыре года ее правления были прелюдией нового упадка.

 

 

Фаюмский оазис. Шедет — древнеегипетское название, Крокодн лополь — древнегреческое, Мединет-эль-Фаюм — современное

 

 

Среднее царство оставило после себя достижения ци­вилизации и культуры, которые никак не назовешь «средними». Это касается прежде всего строительства, хотя о величайших архитектурных памятниках той поры мы можем судить больше по древним сообщениям, чем по сохранившимся остаткам. Так, династия Мснтухотепов украсила Фивы храмами и дворцами, но все они лежат в развалинах или разрушены в результате после­дующих перестроек. Из построек Ментухотепа I сохра­нились лишь следы заупокойного храма в нынешнем Дейр-эль-Бахри (на левом берегу Нила, напротив Карнака); он представлял собой небольшую пирамиду, окруженную крытыми колоннадами, за которыми в кру­той скале был вытесан украшенный колоннами двор с подземной гробницей. Из построек Сенусерта I сохранился лишь небольшой храмик в Карнаке; но своим современным красивым внешним видом он целиком обя­зан реконструкции, осуществленной в 1937—1938 годах под руководством французского архитектора А. Шеврье. Властители XII династии выстроили великолепную но­вую резиденцию Иттауи неподалеку от нынешнего Линь та в Фаюмском оазисе; Геродот еще видел здешний Ла­биринт, который оценил выше всех построек Египта и Греции. Сейчас мы уже не можем определить, был ли то царский дворец с канцеляриями сановников или заупо­койный храм, хотя окончательному разрушению он под­вергся лишь в римскую эпоху. Среди исследователей есть сторонники обеих версий. Название этой постройки, как предполагает большинство ученых, связано с одним из имен Аменемхета III, звучавшим по-гречески Лахарес, а по-египетски Лабарес. В восприятии Геродота оно соединилось с названием столь же прославленной по­стройки на Крите - лабиринта Миноса. В окрестностях новой столицы властители XII династии велели по­строить и свои пирамиды; развалины их находятся близ современных деревень Лишт, Иллахун, Дашур, Хавара и Мазгуна. Всего нам известно девять пирамид, хотя властителей этой династии было только восемь. Но Аменемхет III приказал построить две пирамиды (в Хаваре и Дашуре). Преимущественно они были из кирпичей и размерами значительно меньше, чем пирамиды IV ди­настии в Гизе.

Изобразительное искусство Среднего царства продол­жало традиции Древнего царства; но характерной чер­той этой эпохи стало понимание неизбежности гибели мира, который до того считался вечным и неизменным. Сохранились статуи Ментухотепа I, Сенусертов I и III и, среди прочих, прежде всего Аменемхета III (большей частью они находятся в Египетском музее в Каире); хотя эти цари изображены в традиционной позе всемогущих властителей, но в их лицах впервые появляются ранее неизвестные черты, характеризующие не только победо­носных полководцев, энергичных администраторов, но и озабоченных, невеселых людей. Официальная идеализа­ция уступила место реализму; скульпторы уже не счита­ли зазорным изображать властителей, к примеру, с боль­шими ушами, в обычной одежде или передать женские прелести супруги номарха, как об этом свидетельствует статуя госпожи Сенуи (ныне в Бостоне). В сравнении с прежней художественной манерой ожили и настенные барельефы, особенно передающие бытовые сцены; мож­но прямо говорить о рождении нового стиля в живописи, где к традиционной точности изображения прибавилась свежесть красок. Выдающегося уровня достигли чекан­ка по золоту и ювелирное искусство: драгоценности из гробницы Тутанхамона рядом с драгоценностями из дашурских и иллахунских кладов производят впечатление почти декадентской изысканности.

Однако наиболее значительные памятники Среднего царства — тексты, навеки запечатленные на папирусе. Впервые мы встречаемся здесь с произведениями, при­надлежащими не к сфере искусства, а к сфере науки. Это прежде всего математические папирусы, которые доказывают, что египтянам в это время (и, несомненно, раньше тоже) были известны десятеричная система счета, дроби, способы вычисления площадей и объемов, поверхности шара, решение простых уравнений, точная формула объема усеченной пирамиды с квадратным ос­нованием; к наиболее значительным относятся «Папирус Ринда» (примерно XVII век до н. э., ныне - в Лондоне) и «Московский математический папирус» (примерно XVIII век до н. э.). Далее папирусы медицинские, де­монстрирующие обширные эмпирические познания егип­тян в области хирургии и врачевания растительными экс­трактами (но одновременно и границы их знаний, за которыми начиналось лечение магическими заклина­ниями), например «Папирус Смита» (ныне - в Нью-Йорке) и «Папирус Эберса» (ныне - в Берлине). Затем это папирусы с планами рудников, крепостей и т. д. Своеобразную группу этих письменных памятников об­разуют «Перечни слов», отдаленные предшествен­ники наших энциклопедий, задачей которых было «пере­числить все важные вещи на небе, на земле и на воде».

Художественная литература Среднего царства резко отличается от предшествующей и последующей. В ней отражается утрата прежней веры в постоянство и неиз­менность общественного порядка; жизненный опыт, при­обретенный в период государственного распада, показал ненадежность человеческого существования, возмож­ность и необходимость борьбы с судьбой, неизбежность страданий. Литература стала реалистичнее, человечнее и в соответствии с недавним для того времени истори­ческим опытом нередко приобретала пессимистическую окраску. Это относится и к традиционным «поучениям» и жизнеописаниям, и к новым литературным жанрам, среди которых видное место занимали сказки, рассказы о путешествиях (например, прославленная история о приключениях Синухета), различные «речения» и «про­рочества». Многие из сохранившихся произведений по­зволяют заглянуть не только в душу тогдашних людей, но и в мир их социальных отношений, которые изобра­жены с художественной силой и фактографической точ­ностью. Одно из таких «Речений» (время написания его и автор до сих пор не установлены, а повествование в нем ведется от лица некоего сановника Ипувера) проли­вает свет на положение Египта после падения Среднего царства, когда в стране, лишенной единого правителя, воцарились разруха и анархия. Из этого «Речения» ста­новятся ясны и причины катастрофы: народные массы, доведенные невыносимой эксплуатацией до отчаяния, свергли властителя.

«Воистину страна повернулась как на гончарном кру­ге... Воистину богатые жалуются, бедные радуются. В каждом городе раздается: „Прогоните могущественных из своей среды!" Воистину уже не узнаешь сына из знатного рода. Дитя супруги высокородного мужа нахо­дится не в лучшем положении, чем сын бывшей рабыни. Воистину высокородные госпожи ныне стоят на коленях, как служанки, и дробят зерно (мельничным камнем). Те, что прежде одевались в тонкое полотно, сегодня за каждый пустяк получают побои... Сейчас не сыщешь служанки, зато высокородные госпожи предлагают себя в рабыни...

Воистину судебные акты выброшены, тайные архи­вы открыты... Воистину служебные палаты открыты и списки украдены; поэтому рабы ныне могут стать госпо­дами. Воистину сановники перебиты и их списки раз­граблены. Воистину книги законов выброшены, и люди топчут их на окраине города, и взбунтовавшаяся бедно­та разрывает их на улицах как тряпки. Воистину бедно­та возвысилась.

Смотрите, настали события, каких прежде в древней­шие времена не бывало: властитель свергнут беднотой! Смотрите, кто был погребен, как властитель, выброшен из гроба! Смотрите, что было укрыто в пирамиде, ныне лежит под чистым небом...

Смотрите, тайное средоточие страны, границы коей некогда тянулись до бесконечности, сегодня пусто: покои царя разрушены в одночасье...».

 

Азиаты, овладевшие после падения Среднего царст­ва Е1 питом, были конгломератом племен преимуществен­но семитского происхождения, ядро которых составляли аморейцы и ханаане. Манефон называет их «гиксосами», что переводится как «властители пастухов»; их перво­начальное египетское название означало «властители чужих гористых (пустынных) краев». Они ворвались в страну, ослабленную внутренними распрями и восста­ниями, и после борьбы с царями XIII и XIV династий (из которых мы знаем Хинджера как строителя послед­ней пирамиды) навязали ей свое господство. По сооб­щению Манефона, процитированному Иосифом Флавием и таким образом дошедшему до нас, нападение застало египтян настолько врасплох, что они вообще не сопро­тивлялись и отдали Мемфис без боя. Вожди этих захват­чиков затем удержались на египетском троне свыше ста лет — как XV и XVI «гиксосские» династии[42].

Гиксосскому владычеству, которое стало для Египта бедствием, сумели противостоять лишь верхнеегипетские властители в Фивах, которых относят к XVII династии. В начале XVI века до н. э. царю Камосу удалось орга­низовать успешное восстание, переросшее в освободи­тельную войну. Борьбу завершил его преемник Яхмос I (Амосис), который около 1580 года до н. э. окончатель­но изгнал гиксосов, вновь объединил Египет и основал XVIII династию. Это послужило концом Второго пере­ходного периода и началом Нового царства.

Новое царство существовало почти полтысячелетия (примерно с 1580 по 1090 год до н. э.) и было эпохой наибольшего государственного, экономического и куль­турного расцвета Древнего Египта. Границы египетского государства протянулись от Ливии до Сирии, а на юге в него входила часть современной суданской Нубии; еги­петские цари простирали свое влияние даже на Вавилон и Ассирию. Производительные силы в стране невиданно возросли; завоевательные войны обеспечивали приток рабов, новые оросительные системы увеличили площадь полей и садов, был усовершенствован плуг, широко ис­пользовалась бронза. Царские постройки по затратам труда и средств не уступали самым большим пирами­дам, а как произведения искусства даже превосходили их; ваяние, живопись, письменность достигли новых вер­шин. Естественно, и в Новом царстве не все шло гладко. Наиболее острые противоречия проявились в упорной борьбе между царями и жрецами. Но кто бы ни побеж­дал, его могущество и слава не означали поворота к лучшему в положении народных масс.

Подъем Нового царства начался еще при XVIII ди­настии (примерно 1580 - 1310 годы до н. э.). Яхмос I взял на вооружение самое сильное оружие гиксосов - боевые колесницы – и в развитии этого рода войск да­же превзошел их. Провел он и энергичные реформы по восстановлению экономики и государственной админист­рации. В результате завоевательных войн Яхмос I рас­ширил границы своего царства вплоть до Сирии и вос­становил египетское господство над Северной Нубией. Его преемник Аменхотеп I (Аменофис) закрепил эти завоевания; затем их продолжил его сын Тутмос I (Тутмосис), достигший верховьев Евфрата. Тутмосу II уже пришлось подавлять восстания на захваченных террито­риях и даже в самом Египте, но он сумел с ними спра­виться. Вслед за ним на трон вступила его супруга Хатшепсут, регентша его сына от побочной жены Тутмоса III; она организовывала не военные, а торговые экс­педиции (одну из них в далекую «страну Пунт», по всей видимости, в нынешнее Сомали). Тутмос III, двад­цать два года правивший лишь формально совместно с Хатшепсут, после ее смерти начал править самостоятель­но и положил конец мирной передышке — он стал ве­личайшим завоевателем во всей египетской истории. Во времена правления Тутмоса III египетское царство дос­тигло наибольших размеров - от Ливии до верхнего Евфрата и на юге до Четвертого нильского порога. Его преемникам Аменхотепу II и Аменхотепу III удалось удержать эти завоевания, хотя им угрожали два могущественных государства - митаннийское и хетт­ское. С митаннийцами пришел к соглашению уже Тутмос IV—он женился на дочери их царя, а с хеттами первый мирный договор заключил Аменхотеп III.

Как раз в период наибольшего могущества и роста международного престижа Египта в стране возник глу­бокий внутренний кризис. Фиванские жрецы бога Амона, которые, опираясь на свои привилегии и постоянно рас­тущее богатство, постепенно создали некое государство в государстве, вступили в прямой конфликт с Аменхо­тепом IV (около 1400 года до н. э.). Борясь со жрецами за политическое господство в стране, царь, дабы сло­мить их могущество, запретил культ Амона и вместо него в согласии с древним почитанием Солнца ввел но­вый культ Атона - «Солнечного диска». Прекращаются щедрые дары в храмы старых богов. Затем Аменхо­теп IV («Амон доволен») сменил свое имя на новое - Эхнатон («Полезный Атону») и переселился во вновь основанную столицу Ахетатон (между Фивами и Мем­фисом, близ нынешней деревни эт-Тиль, в местности, известной под традиционным названием Амарна). Но жрецы Амона не уступили. О том, какими средствами они боролись, мы можем судить лишь по судьбе тогдаш­них царей. Точно мы ничего не знаем, однако Эхнатон, по всей видимости, погиб в результате дворцового заго­вора[43]; примерно два года спустя при подозрительных обстоятельствах умер его преемник. После него царем стал молодой Тутанхатон, который хотя и сменил свое имя на Тутанхамон и переселился из Ахетатона в Фивы, тем не менее умер вскоре после достижения совершен­нолетия; подозрительно быстро умер и его преемник Эйе. Остатки реформ Эхнатона ликвидировал последний царь XVIII династии, бывший приближенный Эхнатона, а затем ревностный приверженец жрецов Амона, верхов­ный военачальник Хоремхеб.

 

 

Фивы. Слева Западные Фивы с главными некрополями, справа Восточные Фивы (нынешний Карнак и Луксор)

 

 

Цари XIX династии (примерно 1314—1200 годы до н. э.) происходили, как полагают, из нижнеегипетского города Джанета (Таниса). Первого из них, по-видимо­му, избрал своим преемником сам Хоремхеб. Это был Рамсес I (Рамессес), опытный воин и хороший органи­затор. Именно в таком правителе нуждалось ослабевшее царство. Но он был уже стар и через два года умер. Зато его сын Сети I (Сетос) оправдал все возлагавшие­ся на него надежды: отразил нападение ливийцев и в результате четырех походов на север остановил продви­жение хеттов. Стабилизировав положение в стране, он стал править совместно со своим сыном, который вступил на трон под именем Рамсеса II и царствовал шесть­десят шесть лет. Традиция наградила его титулом «Ве­ликий», хотя отнюдь не все походы Рамсеса кончались «победой его десницы» (в качестве примера назовем зна­менитую битву у Кадеша, о которой мы уже говорили) и отнюдь не все приписываемые ему постройки были «творением его рук» (на многих он лишь приказал уст­ранить имя своих предшественников и поставить свое). Тем не менее факт остается фактом: ему подчинялась огромная территория — от Сирии до Ливии и на юге до Четвертого нильского порога, он построил больше хра­мов и городов, чем какой бы то ни было правитель до него, и память о нем пережила века (даже с такой дета­лью: будто у него было полдюжины жен и 111 сыновей). Все правители Древнего Египта, вступившие на трон после него, были уже не столь «великими». Правда, его преемник Мернептах одержал победу над Ливией и «народами моря»[44], вторгшимися в Дельту, н захватил множество пленников, но последующие цари уже теря­ются в тумане обрывочных сообщений: Сети II, Аменмес, Саптах. Последним представителем этой династии была царица Та-усерт (Туосрис).

XX династия (примерно 1200—1085 годы до н. э.) вступила на трон после периода междуцарствия, когда, по преданию, «Ирсу, некий сириец, возвеличивший себя над ними, принудил всю страну платить себе дань». Ос­нователь XX династии Сетнахт правил недолго, но мог заявить о себе (и, вероятно, имел на то основания): «Я привел в порядок всю страну, которая прежде была раздираема раздорами... Я очистил великий трон Егип­та». Его преемник Рамсес III сдержал новый натиск «народов моря», но мир в стране сохранить не смог;

обездоленный люд бунтовал, во дворце плели интриги жрецы и придворные, в конце концов и этого царя уби­ли дамы из гарема. На двадцать девятом году его прав­ления произошла первая известная в истории забастов­ка, переросшая в восстание. Ремесленники, трудившиеся в Фиванском некрополе, в основном каменщики и столя­ры, сговорившись, бросили работу, «преодолели пять каменных оград», отделявших их от жилищ господ, расположились перед храмом, в котором укрылись пере­пуганные чиновники, и потребовали у царя справедливо­сти: «Мы не ели уже восемнадцать дней... Нас привели сюда голод и жажда. У нас нет одежды, нет рыбы, нет овощей... Воистину в сих святых местах творится зло!». (Наверняка это было не единственное выступление та­кого рода, и мы вполне можем себе представить, что ожидало в подобных случаях ремесленников. Данные об этом мы имеем лишь косвенные, главным образом из жизнеописаний тогдашних чиновников, которые похва­ляются: «Я внушал ужас толпе... Я заставлял восстав­ших раскаяться... Я укрощал непослушных...») О после­дующих властителях этой династии у нас мало сведений;

известно лишь, что все они носили имя Рамсес и что при каждом из них Египет сотрясали народные бунты, восстания на занятых территориях, нападения неприя­теля и дворцовые распри. Последний правитель XX ди­настии, Рамсес XI, уже поневоле должен был прими­риться с тем, что верховный жрец Амона Херихор писал свое имя в царском картуше и преемником трона про­возгласил своего сына. XX династия растаяла, как ве­черний туман над Нилом, а вместе с ней и Новое цар­ство.

Цари Нового царства не строили пирамид. Их хоро­нили в подземных гробницах знаменитой Долины царей в западной части Фив, где лишь скалистая вершина на­горья Курна напоминала пирамиду. Ныне нам известны 62 такие гробницы, однако часть из них принадлежала родственникам  царя и сановникам (но не царицам, которым южнее была отведена Долина цариц). Иные из этих гробниц обширны, как дворцы: гробница Тутмо­са III состоит из 9 помещений, гробница Аменхотепа II— из 10, в гробнице Рамсеса II (ныне засыпанной и недо­ступной) их свыше 20; в гробнице Рамсеса III (по од­ному из настенных рисунков ее называют «Гробницей арфистов») 22 таких помещения; протяженность кори­доров гробницы правительницы Хатшепсут — свыше 200 метров. Самая большая гробница Сети I: 6 лестниц, 4 колонных зала и 16 других помещений, несколько сот квадратных метров стен покрыто раскрашенными релье­фами. Посетитель этих гробниц не может удержаться от сравнения их с пирамидами. Как творения человече­ских рук, эти подземные гробницы и пирамиды во мно­гом достойны друг друга.

 

 

Гробницы в Долине царей, горизонтальные проекции. Гробница № 7— Рамсеса II, № 11—Рамсеса III, № 17—Сети I, № 35—Аменхоте­па II. № 38—Тутмоса I, № 62—Тутанхамона

 

Знаменитая гробница Тутанхамона — относительно небольшая и скромная, но лишь ее одну не тронули древние грабители (грабители проникли в глубь гроб­ницы, но, очевидно, кто-то их спугнул). Не считая корот­кого входного коридора, в ней всего 4 помещения, из которых только погребальная камера украшена настен­ной росписью (и то лишь частично). Сокровища, извле­ченные из этой гробницы ее первооткрывателем Говар­дом Картером, ныне хранятся в Каире (за исключением одного позолоченного саркофага с мумией, который по решению египетского правительства был возвращен ту­да, где его нашли); они занимают в Египетском музее больше места, чем все остальные находки эпохи Нового царства. Среди этих сокровищ — золотые и позолочен­ные статуи, всевозможнейшие драгоценности, символы царской власти, алебастровые сосуды и богато разукра­шенное оружие, тронные кресла и великолепно инкру­стированные шкатулки, золотые и позолоченные царские маски и т. п. Каждый из этих предметов обладает высокой художественной ценностью. Уже их материальная стои­мость, как ни ничтожна она в сравнении с культурно-исторической, сама по себе невероятно велика: общий вес золота, обнаруженного в этой гробнице, превышает 1,2 тонны! Притом Тутанхамон, как мы знаем, был за­урядным правителем. А какие золотые клады и художе­ственные сокровища должны были находиться в гробни­цах таких правителей, как, например, Сети I или Рам­сес II?! Или Хуфу, Хафра, Менкаура?!

Гробницам фараонов Нового царства полагалось навеки быть скрытыми от глаз (и особенно длинных рук) людей; их тщательно маскировали. Вот почему за­упокойные храмы этих царей, доступные людям, строи­лись отдельно, но по возможности не очень далеко от места погребения. Прямо на границе Фиванского некро­поля, под расщепленной скалой в нынешнем Дейр-эль-Бахри, приказала построить в свою честь такой заупо­койный храм царица Хатшепсут; ее архитектор Сенмут воздвиг его на трех искусственных террасах с двойной колоннадой по фасаду, которая поражает нынешних по­сетителей своей новизной (ее недавно реставрировали польские археологи). Самый большой храм подобного рода, развалины которого сохранились до сих пор, при­казал построить Рамсес II; храм этот был почти в два раза больше, чем храм Сети I и Рамсеса III. Это знаме­нитая Гробница Осимандия Диодора и Шелли или Рамсессеум современных египтологов; тут до сих пор стоят десятки колоссальных колонн, а посреди образуемого ими двора лежит разбитая статуя Рамсеса, достигавшая высоты 17 метров и весившая свыше 100 тонн. Своими размерами она приближалась к колоссам Мемнона, ста­туям, изображающим царя Аменхотепа III, которые вме­сте с пьедесталом достигают почти 18 метров; это един­ственные дошедшие до нас остатки его заупокойного храма, по своим размерам, вероятно, превосходившие даже Рамсессеум (колоссами Мемнона назвали статуи греки; в их восприятии египетское название священной постройки «менну» слилось с именем царя Мемнона, который, согласно греческим мифам, двинулся из Эфио­пии через Египет на помощь осажденной Трое). Такой же культ грандиозного, имевший в египетских погре­бальных постройках давнюю традицию, правители Но­вого царства исповедовали и при строительстве храмов, посвященных богам.

 

 

Храм в Луксоре, горизонтальная проекция. Святилище со священной ладьей находилось в крытой части посредине (слева от двора Аменхо­тепа III); аллея сфинксов вела к храму Амона в Карнаке

 

 

Наиболее красивые и хорошо сохранившиеся из этих храмов стоят на территории бывшей восточной части Фив — в Луксоре и Карнаке. Луксорский храм построен при Аменхотепе III и Рамсесе II; он состоит из двух ок­руженных колоннами дворов, соединенных большой колоннадой, и крытого здания со множеством помеще­ний и святилищ. Несмотря на свои огромные размеры, он всегда оставался в тени Карнакского храма. В нем отмечался лишь праздник Нового года. Храм в Карнаке был настоящим «городом богов», и строительство его продолжалось два тысячелетия: первые известные нам постройки возникли в начале Среднего царства, послед­ние — при Птолемеях, самые большие — при Тутмосе III и Рамсесе II, в его украшение внесли свою лепту даже римские императоры. В этот комплекс входили храмы Амона, его супруги Мут и их сына Хонсу, а также храмы бога Монта, богини Маат, бога Птаха и др. Этот комплекс также на протяжении тысячелетий подвергался разрушению, но сейчас приняты меры для его консервации. Первый его пилон напоминает крепо­стную стену; он достигает 113 метров в ширину, 43 мет­ра в высоту и 15 метров в толщину. К нему ведет аллея из 24 сфинксов с бараньими головами; за ним прости­рается двор с храмами Сети II и Рамсеса III, колонна­дами, сфинксами и колоссальной статуей Рамсеса II в обличье Осириса. За вторым пилоном открывается вид, которому нет равных на свете, — вид на каменный лес из 134 колонн: 12 колонн центрального нефа с капителями в форме расцветших папирусов имеют высоту бо­лее 19 метров, а остальные, в форме связок стеблей папируса, высотой около 15 метров и диаметром 5 мет­ров, лес, занимающий площадь, на которой могло бы разместиться 900 автомобилей.

Всего на территории комплекса находится 10 пило­нов, перед каждым и за ним - святилища с декориро­ванными вратами и колонными залами, аллеи сфинксов и ровные ряды статуй, разрушенные и неразрушенные стены с иероглифическими надписями, отдельные знаки которых зачастую больше метра, а таких знаков там более 250000. Тут все колоссально: обелиск царицы Хатшепсут - самый большой на свете, священное озеро занимает площадь футбольного поля, гранитный скара­бей Аменхотепа III вместе с пьедесталом весит 5 тонн!

По сравнению с храмом Амона храм Монта и храм Мут выглядят как деревенские церквушки рядом с ка­федральным собором. Правда, каждый из них занимает площадь большую, чем Братиславский или Кошицкий кафедральные соборы, вместе взятые, но... После Карнакского храма, предварительно хорошо отдохнув, мы отправляемся смотреть другие постройки: укрепленный храм и дворец Рамсеса III в Медннет-Абу (на западном берегу, напротив Луксора), храм Сети I с замечательными барельефами в древнем Абидосе (примерно в 150 ки­лометрах к северу от Луксора), скальный храм Рамсе­са II в Абу-Симбеле (приблизительно в 280 километрах южнее Асуана), который в 1963—1968 гг. был распилен на блоки и перемещен на берег озера Насер, образовав­шегося в результате строительства Высотной Асуанской плотины. Повсюду мы здесь сталкиваемся с пристрасти­ем египетских царей к грандиозным размерам.

 

 

Большой храм бота Амона в Карнаке. За двором между вторым и третьим пилонами Большой колонный зал; за южной стеной камен­ной ограды начало двух аллей сфинксов, ведущих к храму Мут

 

Но грандиозность — не единственная черта зодчест­ва и ваяния Нового царства. Самым лучшим скульптур­ным произведениям присуща человечность, и уже нет в них традиционной неподвижности; они ближе к жизни. Это прежде всего проявляется в скульптурном портрете Хатшепсут, выступающей одновременно и царицей и женщиной, утонченные черты которой не испортил даже такой неотъемлемый атрибут царской власти, как на­кладная «божественная бородка»; в статуе Тутмоса III, изображенного с несоразмерно короткой шеей и длин­ным носом (т. е. вполне достоверно, как подтвердила находка его мумии), и, кроме иных, в статуе Тии, супру­ги Аменхотепа III, которая увековечила высокомерие и спесь этой царицы. Возможно, благодаря критскому влиянию доселе неподвижные рельефы немного ожили (как мы это видим, к примеру, в длинном повествовании на стенах храма Хатшепсут). Позитивное развитие ус­корила реформа Эхнатона, избавившая египетское ис­кусство от многих пут прошлого. Именно в эту пору достигает наибольшего реализма и искренности египет­ская скульптура; ваятели не побоялись изобразить Эхнатоиа человеком с одухотворенным, но некраси­вым лицом, со свисающим животом. И если его супругу Нефертити в скульптурных портретах они представили красавицей, то, судя по всему, не льстили ей. Достиже­ния «амарнского стиля» пережили политические и рели­гиозные реформы Эхнатона; они встречаются в скульп­туре и живописи времен Рамсеса II. Постепенное их ис­чезновение являлось уже признаком эпохи упадка, в конце которой египетские художники не творили, а толь­ко повторяли.

Новое царство было также новым и последним твор­ческим периодом египетской литературы, научной и ху­дожественной. Медицинские папирусы свидетельствуют о расширении знаний и практического опыта, особенно в хирургии; из этих текстов явствует, что египтяне знали и чрезвычайно эффективные средства против нагноения. Однако тексты эти не лишены противоречий между ра­циональной и магической медициной: лекарь здесь - более кудесник, как позднее астроном - более астролог, а «мудрец»  - предсказатель.

Возникли новые математические труды и новые «по­учения, призванные внести ясность в мышление, дать знания несведущему и научить его всему, что есть на свете», последнее такое поучение относится к периоду правления Рамсеса XI. В области художественной лите­ратуры высокого уровня достигли традиционные сказки, путевые дневники и «новеллы» царей и вельмож. Поэзию обогатили гимны в честь богов (среди них и великолеп­ный «Гимн солнцу» Эхнатона, насчитывающий свыше ста строк), записи мифов и народных песен (новых и старых); от времен XIX династии до нас дошли первые лирические стихи, без которых поэзия не была бы поэ­зией. К художественным произведениям можно отнести и многие царские надписи. Они считались исторически­ми документами, но были написаны как гимны; правда, некоторые из них воспринимаются сейчас как юмористи­ческие рассказы. «Я раздвинул все границы Египта», - пишет один из Рамсесов, терявший одну территорию за другой; «Житницы были переполнены зерном»,—пишет другой Рамсессид, в царствование которого вспыхнул голодный бунт; «божественным происхождением» и «за­конным наследованием короны Обеих земель» похва­ляются все цари, и более всего узурпаторы; кроме того, все провозглашают себя богами и обещают править веч­но. Вершиной панегирической поэзии подобного рода является так называемая «поэма Пентаура» - песнь о победе Рамсеса II под Кадешем.

 

 

Основные типы египетских колонн. Слева направо: с пальмообразной, папирусообразной и лотосообразной капителью; справа желобчатая полуколонна

 

Не было на свете властителей, которые оставили бы после себя более грандиозные памятники, принуждали бы воздавать себе более пышные хвалы, доходили бы до таких несуразностей в хвастовстве. «Бессмысленное тще­славие» царей достигло апогея именно в период Нового царства.

Последние правители XX династии, тезки великого Рамсеса, исчезли в пропасти истории, не оставив даже надежного свидетельства о том, как это произошло. После Рамсеса XI царский титул присвоил верховный жрец Амона Херихор и основал династию «жрецов-ца­рей», которую, однако, Манефон почему-то не призна­вал; по его мнению, XXI династию составляли «семь ца­рей из Таниса», правивших лишь в Нижнем Египте. XXII династию основал в середине Х века до н. э. вла­ститель ливийского происхождения Шешонк I (иначе— библейский Сусаким, завоеватель Иерусалима), избрав­ший резиденцией город Бубастис, близ нынешнего Загазига в Дельте. Своего сына ему удалось сделать перво­священником Амона в Фивах и тем самым на время объ­единить Египет. Но преемники Шешонка I—цари XXII, а также XXIII и XXIV династий были слабы и незначи­тельны. В результате борьбы Египет распался и в конце VIII века до н. э. стал добычей нубийского царя Пианхи—его резиденцией была Напата (перед Четвертым нильским порогом, неподалеку от нынешнего Мероэ в Судане). Его преемник Шабака основал XXV династию, которую греки называли «эфиопской» (от греческого названия Нубии).

Многообещающий подъем Египта при нубийской ди­настии, воспитанной на египетской культуре, остановили ассирийцы, вторгшиеся в Египет около 670 г. до н. э. Существует свидетельство царя Ассархадона о том, что во второй свой приход он «за полдня уничтожил, опу­стошил и разграбил» Мемфис; затем его сын Ашшурбанипал разбил войска эфиопского царя Тахарки и в 667 г. до н. э. взял Фивы. В нижнеегипетском городе Сау (по-гречески Сане, близ нынешней деревни Са-эль-Хагар) некоторую независимость сохранил царь Нехо I и, притворяясь преданным ассирийцам, создал предпосылки для свержения их владычества. Его сын Псамметих I в 663 г. до н. э., воспользовавшись возникшими в Асси­рии внутренними трудностями, вновь вернул Египту независимость. Он основал XXVI династию, которую соста­вили его преемники Нехо II, Псамметих II, Уахибра (Априй), Яхмос II (Амасис) и Псамметих III. После чужеземных правителей вновь к власти пришли цари египетского происхождения; они правили в духе египет­ских традиций, заботились о сельском хозяйстве, поощ­ряли развитие торговли и судоходства, создали войско и вернулись к активной внешней политике. Нехо II при­казал прорыть канал между Нилом и Красным морем, по его повелению финикийские мореплаватели обогнули Африку; Псамметих II усилил свое войско отрядом гре­ческих наемников, Яхмос II заключил союз с греческим царем Поликратом с острова Самос и предоставил при­вилегии поселившимся в Навкратисе греческим купцам. Цари этой династии правили без малого 140 лет, и пе­риод их правления историки называют «саисским ренес­сансом» (663—525 гг. до н. э.).

 

 

Нижний Египет

 

 

Эпоха Саисской династии стала ренессансом и в ху­дожественном творчестве. В естественном стремлении преодолеть застой, наступивший при чужеземных вла­стителях, египетские мастера возвращались к националь­ной традиции, в особенности к художественному насле­дию Древнего царства. Статуи этого времени свиде­тельствуют об успешных попытках преодолеть простое подражание образцам; то же можно сказать о барелье­фах и живописи. Новый подъем заметен и в письмен­ности; именно в эту пору наряду с иероглифическим и иератическим письмом возникло новое, более прогрес­сивное—демотическое. До нас дошло множество дело­вых документов и художественных произведений (вплоть до исторических романов), написанных на па­пирусах демотикой. Особое внимание саисские цари уде­ляли восстановлению и реконструкции древних памят­ников архитектуры, в первую очередь пирамид в Гнзе и Саккара; они стали пионерами дела, которое получило продолжение лишь в Службе древностей Египта. Сапс-ский ренессанс часто сравнивают с европейским, но не следует забывать о существенном различии: этот ре­нессанс стал не исходной точкой нового расцвета, а пос­ледней точкой за безвозвратно ушедшим.

В 525 г. до н. э. в Египет вторгся во главе огромного войска персидский царь Камбиз, захвативший до этого почти весь Ближний Восток, и в битве под Пелусием (нынешняя Фарама) в Дельте разбил царя Псаммети-ха III; вскоре после этого он захватил и Мемфис. Камбиз принял титул фараона, и Египет стал сатрапией персидского царства; персидские цари, которые у Манефона фигурируют как XXVII династия, безжалостно его грабили. Египтяне защищались, однако все их восста­ния и бунты персы жестоко подавляли; в крови потопили они и большое восстание 486 г. до н. э., которое вспых­нуло после победы греков над ними при Марафоне, а также восстание 460 г. до н. э., на помощь которому был послан греческий флот. Достигло успеха лишь вос­стание 404 г. до н. э.; его предводитель Амиртей позднее провозгласил себя египетским царем. Нам известно о нем очень мало (не сохранилось даже иероглифической записи его имени), у Манефона он фигурирует в качестве единственного правителя XXVIII династии. Спустя пять лег его сверг военачальник Неферит, основавший XXIX династию (399 - 380 годы до и. э.). Четыре его преемника правили в эпоху, отмеченную новыми нати­сками персов. Египетские правители пытались противо­борствовать им — в союзе с греками Афин, Спарты и Кипра. Эту политику продолжали и цари XXX династии, резиденцией которых был Себеннит (ныне Саммануд) в Дельте. Их было трое: Нектанеб I, Тахос и Нектанеб II. Последний вступил в борьбу с персами, но в 343 году до н. э. ему пришлось уступить превосходящим силам противника. Нектанеб II оказался последним еги­петским царем египетского происхождения.

Новая персидская оккупация натолкнулась на оже­сточенное сопротивление. Остатки войска при содейст­вии добровольцев защищали города и храмы от разграб­ления, нападали на персидские гарнизоны, по эти раз­розненные акции всякий раз заканчивались неудачей. В 338 году до н. э. вспыхнуло большое восстание в Дельте под предводительством местного властителя Хабабаша, однако египтяне потерпели такое поражение, что боль­ше уже не оправились. Оставалось надеяться лишь па то, что их освободят греки. Последним и без того пришло время свести с персами старые счеты. Надежды египтян оправдались осенью 332 года до н. э., когда после ряда побед над персидскими войсками в Египет вступил Александр Македонский. Его встретили как освободи­теля, и персидский сатрап сдался без боя. Жрецы глав­ного мемфисского храма бога Птаха тут же короновали его двойной короной Верхнего и Нижнего Египта. Ора­кул в оазисе Сива провозгласил его сыном бога Амона. Александр стал египетским царем, и Египет обрел но­вого властителя.

Александр ненадолго задержался в Египте, но ус­пел снискать поддержку и симпатии всех, кто представ­лял для него интерес. Он восстановил правление в со­ответствии с египетскими традициями, к которым про­являл подчеркнутое уважение, вернул титулы вельмо­жам и владения храмам, приказал восстановить все, что было разрушено персами, в западном устье Нила осно­вал портовый город, дав ему свое имя. Принес он и ритуальную жертву мемфисскому священному быку Апису, предшественника которого персы убили, словом, вел себя как настоящий фараон. Укрепив свою власть, он доверил управление страной своим военачальникам и отправился на Восток, дабы завоевать Персию, что ему, как мы знаем, полностью удалось. В Египет он вернулся уже после смерти — в золотом саркофаге.

С правлением Александра в Египте началась эпоха великих перемен. Новое царство было лишь продолжением Среднего, хотя и на ином уровне, а Среднее продолжением Древнего; теперь же все историческое развитие страны получило иное направление. Из страны, окруженной пустынями, Египет превратился в средиземноморское государство с большим морским флотом; из страны, по­терявшей свою военную мощь, превратился в первораз­рядную военную державу; и в его закоснелом экономи­ческом и общественном строе произошли структурные изменения, благодаря которым он приблизился к более зрелой и исторически более прогрессивной Греции. Сверх того Египет стал новым и блестящим центром культуры; правда, уже не столько египетской, сколько греческой. Одновременно Египет изменился и в этниче­ском отношении; его города и деревни заполнили гре­ческие колонисты, частично смешавшиеся с местным населением, так что наряду с греками и египтянами образовалась значительная прослойка грекоегиптян. Впрочем, все это произошло уже при преемниках Алек­сандра, которые для Египта были «фараонами», а для остального мира - эллинскими царями.

После смерти Александра в 323 году до н. э. власть над Египтом захватил его полководец Птолемей; сна­чала он правил от имени сводного брата Александра Великого - Филиппа Арридея - и Александра II, ро­дившегося после смерти отца, а после их смерти — уже единолично. В борьбе с другими претендентами на престол он удержал власть в Египте за собой и рас­пространил ее на многие другие страны Восточного Средиземноморья. В 305 году до н. э. он провозгласил себя царем и основал династию, правившую свыше чет­верти тысячелетия; для своих египетских подданных он принял имя Сетеп-эн-Ра Мериамон («избранник Ра, любимец Амона»), в историю же вошел как Птолемей I Сотер («Спаситель»). При его первых двух преемниках Египет был ведущей державой эллинистического мира н процветал: при третьем - международное и внутреннее положение Египта из-за династических споров пошат­нулось; последующие уже не удержали ни иноземных территорий, ни власти внутри страны, которой их лиши­ли жрецы. Последней представительницей династии Птолемеев на египетском троне была Клеопатра VII, вероятно самое известное лицо египетской истории пос­ле Рамсеса II Великого и Эхнатона. Всеми средствами, которыми Клеопатра обладала как царица и как женщи­на, она пыталась отстоять независимость Египта; не колеблясь она посягнула на жизнь двух своих братьев и соправителей, мешавших ее замыслам; была любов­ницей сначала Цезаря, а затем Антония; пробовала одо­леть Августа флотом, армией и женскими чарами. Когда же все это не принесло успеха, Клеопатра в 30 го­ду до н. э. покончила с собой. С ее смертью Древний Египет исчез с карты как самостоятельное государство. Победоносный Август превратил его в римскую провин­цию.

При Птолемеях Египет уже не был «Древним Егип­том», хотя вновь мог бы похвастать мощью и славой, как в давние времена великих царей. С точки зрения культуры он все больше превращался в «греческий Египет», ибо изначальная египетская культура не спо­собна была разорвать путы своих традиций.

В ту пору, когда в Александрии Эвклид, а затем Архимед Сиракузский достигли такого уровня развития математических наук, который оставался непревзойден­ным до наступления Нового времени, египетские мате­матики пользовались устаревшими правилами; в ту пору, когда Герофил и Эрасистрат своими анатомиче­скими исследованиями подняли медицину на небывалую высоту, египетские врачи лечили с помощью древних магических заклинаний; а некогда прославленные еги­петские астрономы не способны были разобраться даже в противоречиях между солнечным и гражданским го­дом. В литературе и поэзии тогдашние египтяне могли противопоставить эпиграммам Каллимаха, буколикам Феокрита, мимам Геронда и т. д. лишь копии древних папирусов да непритязательные рассказы. Преемники Птолемея построили много храмов древним египетским богам, например, храм богини Исиды на острове Филе, храм Хора в Эдфу, храм Хнума в Эсне, храм богини Хатор в Дендере, храм Себека и Хорура («Хора великого») в Ком-Омбо; их архитектура при всем уважении к мест­ным традициям обнаруживает греческое влияние, а украшающпе их рельефы - творческий упадок египетских мастеров.

В пору римского господства Древний Египет, отяг­ченный грузом своей трехтысячелетней истории, погру­жался в тьму веков, как огромный, потерпевший круше­ние корабль. Были периоды, когда он экономически процветал: правда, лишь в качестве «житницы Рима». Выли п такие периоды, когда его народ бунтовал, но бо­ролся он скорее против эксплуатации, чем за «египет­ский Египет». Под римским владычеством Египет пробыл по 395 года н. э. При разделе империи он достался визан­тийским императорам, у которых его в 640 - 642 годах отвоевали арабы.

Падение Древнего Египта было медленным и нена­сильственным. Его устаревший экономический и обще­ственный строй тормозил развитие страны и не выдер­жал конфронтации с тем новым и более прогрессивным строем, который создали на его почве греки. Вместе с пережитками древнего общественного строя исчезал и Древний Египет. Он не пал в бою, не пал на колени;

диагноз его смертельной болезни иной: он исчерпал свои силы, был слишком стар. И в конце концов воды исто­рии над ним сомкнулись. Когда это произошло? Истори­ки расходятся во взглядах на этот вопрос. Некоторые полагают, что Древний Египет сходит со сцены вместе с Манефоновыми «тремя царями из Себеннита» в 343 го­ду до н. э.; но это явно слишком ранняя дата. По мне­нию других, конец истории Древнего Египта датируется смертью Клеопатры в 30 году до н. э., когда он утратил самостоятельность; но безусловно Египет жил дольше. Как считают третьи, конец его существованию положи­ла административная реформа императора Диоклетиана (293 год н. э.), разделившего его на шесть провинций, которые составили новую административную единицу Римской империи - диоцез Египет; тогда-то название «Египет» действительно исчезло с карты. Ряд историков связывают конец Египта с тем «ударом из милосердия», который нанес ему в 383 году н. э. император Феодо­сии I, запретивший культ древних богов. Есть и такие, что отодвигают эту дату до 642 года, но к тому времени Древний Египет был уже в самом деле давно мертв.

Несомненно, более правильным было бы считать его концом тот момент, когда наступил качественный пере­ворот в развитии его экономической и социальной струк­туры; но точную дату тут определить трудно[45].

Однако как-то мы должны завершить свой экскурс в историю Египта. Начало ее исчисляют примерно с 3000 года до н. э., т. е. с того времени, когда возникли первые памятники иероглифической письменности. Вос­пользуемся и мы этим критерием, сколь бы формальным он ни казался, и ограничим историю Египта датой, к которой относятся последние тексты, писанные иерогли­фами.

Последняя известная нам иероглифическая надпись находится в одном из самых очаровательных уголков Египта — на волшебном острове Филе, или Пилаке, «жемчужине Египта», где за старой Асуанской плотиной выступают из вод золотистые пилоны храма Исиды и колонны павильона Траяна с расправившими свои лепе­стки капителями. Сделана эта надпись 24 августа 394 го­да нашего летосчисления.

 

 

Глава VI

РЕЛИГИЯ. МУМИИ И ГРОБНИЦЫ

 

Три с половиной тысячелетия продолжался путь египтян по отрезку истории, называемому древностью, и при том темпе, в котором мы его прослеживали, мно­гое нам приходилось отмечать лишь вкратце, а многое опускать. Но нас в первую очередь интересовали пира­миды, о них мы успели сказать кое-что существенное:

когда их начали и когда перестали строить, кто и где приказал их построить, какой была их судьба в течение всего этого времени. Теперь нам следовало бы погово­рить о том, почему их строили.

«Эти колоссальные постройки порождены спесью и сумасбродством фараонов», - читаем мы у одних ав­торов. «Пирамиды должны были наглядно показать, какая огромная власть сосредоточена в руках царя»,— читаем у других. «Это монументы богатства Древнего Египта, концентрация неиспользованного избыточного продукта», -можно прочесть у третьих. В каждом из этих и им подобных ответов есть доля истины. Но неко­торые цари не построили для себя пирамид, хотя были столь же могущественны и, несомненно, столь же спе­сивы и сумасбродны, как правители, их построившие. Да и с богатством дело обстоит не так уж просто: Еги­пет Рамсеса 11 был, безусловно, богаче Египта Джосера или Хинджера, но, несмотря на это, Рамсес не оставил после себя пирамиды. В Месопотамии социальные усло­вия были почти такие же, как в Египте, но царских гроб­ниц, подобных пирамидам, там никогда не появлялось.

Выход из тупика, возникшего в результате всех этих недостаточно полных ответов и недостаточно обоснован­ных возражений, исследователи нашли после того, как поняли, что пирамиды были гробницами властителей, считавшихся богами, т. е. постройками религиозного ха­рактера. А значит, после того как они научились ориентироваться в одной из самых таинственных сфер жизни Древнего Египта - в сфере религиозной, и притом еще в наиболее темном ее уголке - в представлениях о за­гробной жизни. Конечно, пирамиды - продукт эконо­мического базиса и политической надстройки Древнего Египта, это несомненно. Но тем не менее ключ к их пониманию лежит в той сфере идеологической надстрой­ки, которую мы именуем египетской религией.

Египетская религия кажется нам совокупностью са­мых невероятных представлений - столь фантастиче­ских, запутанных, а иногда и абсурдных, что мы начи­наем испытывать нечто вроде галлюцинаций. Во взгля­дах на нее сходятся христианин, мусульманин, правовер­ный иудей, и в редком согласии с ними - даже атеист, более того — во взглядах на нее сходятся люди космического века (если они не мистики) с людьми древнего мира (если они не египтяне). Ассирийцев и персов эта религия провоцировала на жестокости, иудеи ее осуж­дали, римляне относились к ней саркастически, греков она поражала как нечто «чуждое и непривычное». Хотя греки и уважали египтян больше всех других народов мира, но и они не понимали, как эти мудрые люди мо­гут поклоняться быкам, кошкам, крокодилам, баранам и т. п. и считать их богами, так же как своих царей.

При этом они еще многого не знали из того, что изве­стно нам относительно египетских представлений о за­гробной жизни, по сравнению с которыми обожествле­ние царей и животных - дело довольно простое.

Мир египетских богов и культов и после расшифров­ки иероглифов очень долго оставался лабиринтом за­гадок. Шампольон, специально изучавший египетскую религию, во многих случаях дал ошибочные объяснения;

в свете полученных позднее данных не выдержали про­верки и труды его прямых преемников. При этом никто из них не мог пожаловаться на недостаток источников, ибо подавляющее большинство египетских письменных памятников составляют как раз религиозные тексты. Но понять в них большей частью удавалось лишь слова, а не сущность. Один из египтологов привел такое сравне­ние: «Я знаю, что такое ростбиф, где находится Бретань и кто был Шатобриан, но что такое бретонский рост­биф а ля Шатобриан, мне должен объяснить офици­ант». Когда египтологи наконец поняли смысл слов, содержавшихся в религиозных текстах, они пришли к выводу, что древние египтяне поклонялись множеству верховных богов, которые, в свою очередь, имели разные имена, а некоторые даже назывались по-разному утром и вечером. До сих пор в этих текстах есть места, труд­но поддающиеся пониманию из-за обилия символов и неясных намеков, в них есть фразы и пассажи, которые наверняка были непонятны даже древним египтянам. Дело в том, что возникли они в результате механическо­го переписывания образцов религиозных текстов тыся­челетней давности и, поскольку касались погребального ритуала, никто их особенно не проверял. В одном месте выпало слово, в другом неправильно написали знак; как можно судить по некоторым искажениям, писец подчас явно не понимал, что пишет. Примерно так нынешний арабский ремесленник, изготавливающий сувениры, на­носит на разные ушебти и скарабеи знаки, которые по­читает за иероглифы.

 

 

Египетские боги и богини. Слева направо: Амои, Птах, Хатор, Иснда, Осирис

 

 

Приведем в качестве примера три вполне понятных отрывка из религиозных текстов, где говорится о вер­ховном боге (с пояснительными дополнениями 3. Жабы). Первый написан жрецами из Мемфиса: «В (симво­лическом) воплощении бога Атума существует [в дей­ствительности] нечто подобное мысли [сердцу] и нечто подобное слову [языку]. Но велик Птах, который дал [жизнь] всем богам, то есть их духу, посредством этой [своей] мысли, из которой вышел Хор. В сущности [своей] тождественный с Птахом... Его Девятка богов[46] перед ним как зубы и губы, которые отвечают семени и рукам Атума, ибо Девятка Атума возникла посредст­вом его семени и пальцев. Но Девятка [в сущности сво­ей] является тем, что являются зубы и губы в этих устах, которые назвали имена всех вещей и из кото­рых возникли [как слова] бог Шу и богиня Тефнут... и так было установлено и познано, что его сила больше,

чем сила всех остальных богов».

Таким образом, мемфисские жрецы считали верхов­ным богом, творцом других богов, людей и вещей, Пта­ха, в то время как фнванские жрецы провозглашали верховным богом Амона: «Тот, который возник в самом начале, Амон, который возник первый, тот, сущность кого никто не познал! Не было бога, который бы воз­ник до него, ни одного другого бога не было одновре­менно с ним... Он не имел матери, что дала бы ему имя, он не имел отца, который бы его сотворил и сказал:

„Это был я!" Все остальные боги возникли уже потом, после того, как он сам собой положил начало».

 

 

Египетские боги и богини. Слева направо: Ра, Анубис, Нут, Хнум

 

 

Если же верить жрецам из Она (Гелиополя), твор­цом всего сущего и себя самого был верховный бог Атум; а согласно Эхнатону, верховным богом был сол­нечный диск Атон. По утверждению жрецов из храма бога Хнума в Эсне (Латополе), «Хнум сотворил четве­роногих дыханием своих уст, выдохнул растения на лу­гу, сотворил быков, чтобы они оплодотворили коров, и оживил луга стадами... Дал возникнуть птицам, чтобы они кружили по небу и бегали по земле, погрузил рыб глубоко под воду и все же дал их жабрам жизнь и га­дов сотворил в их норах. Люди, скот, птицы, рыбы, гады, скорпионы — все творение его рук, и сотворенное им пребудет вечно. Он сотворил их всех на гончарном круге. Он зовется их отцом, ибо он тот, кто их изначаль­но сотворил».

Как могли возникнуть у людей такие представления? Как одни могли предлагать их другим и еще всячески варьировать? Как другие могли всему этому верить? Как удавалось верующим египтянам разобраться во всех этих противоречиях и хитросплетениях? И как ра­зобраться в них сегодня неверующим неегиптянам?

«Воистину огромная духовная пропасть отделяет нас от древних египтян, - писал египетский ученый Закарня Гонейм. - Но если мы хотим понять назначение и смысл древнеегипетских памятников, нам нужно попытаться перебросить через эту пропасть мост».

Толкование египетской религии начинают обычно словами Геродота. Он был к ней на два с половиной тысячелетия ближе нас, видел ее еще в действии, оста­вил о ней подробные сведения. Но будем осторожны: в его времена эта религия находилась уже в позднейшей фазе развития и была до такой степени закоснелой (если не сказать - выродившейся или пришедшей в упадок), что от ее сущности осталась лишь форма, пер­воначального смысла которой не знали даже жрецы, не говоря уж о народе. При этом многого Геродот так и не узнал, о многом получил неверную информацию.

Согласно Геродоту, египтяне - «самые богобоязнен­ные из всех людей». Ведь он обнаружил у них наиболь­шее число богов, самые великолепные храмы, самые торжественные обряды и самое строгое соблюдение ре­лигиозных предписаний. Его поразило, что не все егип­тяне почитают одних и тех же богов, а с культом живот­ных связаны различные обычаи. «Трупы кошек отвозят в город Бубастис, бальзамируют и погребают там в священных покоях. Собак же хоронят каждый в своем городе в священных гробницах. Так же. как собак, хоронят ихневмонов; землероек же и ястребов отвозят в город Буто, а ибисов - в Гермополь (...) в иных обла­стях Египта крокодилы считаются священными, а в дру­гих — нет, и с ними даже обходятся как с врагами. Жители Фив и области Меридова озера почитают кро­кодилов священными. Там содержат по одному ручному крокодилу. В уши этому крокодилу вдевают серьги из стекла с золотом, а на передние лапы надевают кольца. Ему подают особо назначенную священную пищу и, пока он живет, весьма заботливо ухаживают за ним, а после смерти бальзамируют и погребают в священных покоях. Жители города Элефантины, напротив, не почи­тают крокодилов священными и даже употребляют их в пищу (...). Гиппопотамы в Папремитском округе счи­таются священными, а в остальном Египте — нет (...). В реке (Ниле) водятся также выдры, которых почита­ют священными. Из рыб у египтян считаются священными так называемый лепидот и угорь. Эти рыбы, как говорят, посвящены Нилу. Из птиц они почитают лисьих гусей (...) египтяне воздают (...) великие почести иби­су»[47].

Этот давний перечень священных или даже божест­венных животных, несмотря на свою обширность, еще не полон. В Бубастисе, где в самом деле было обнару­жено кладбище со скелетами священных кошек, покло­нялись божественной львице, в Тисе (Тине) - божест­венному волку, в Буто - обожествляемой кобре, в Фи­вах - священному барану, в Мендесе - священному аисту, в Пермеджеде (Оксиринхе) - рыбе-оксиринху, в Дендера - обожествляемой корове и т. д.; коровам и баранам оказывали божеские почести и в других го­родах. В Мемфисе почитали священных быков, сарко­фаги которых нам известны по Серапеуму в Саккара, найденному Мариеттом. О культе этих быков мы инфор­мированы лучше всего; это был самый богатый и тор­жественный культ, какого когда-либо удостаивалось животное. Мемфисский бык Апис считался «служите­лем бога Птаха» и символом плодородия; он жил в свя­щенном хлеву прямо в главном храме, где за ним уха­живали специальные жрецы. После смерти быка бальзамировали и хоронили с соблюдением сложного торжественного церемониала и при огромном стечении народа. Жрецы после этого отправлялись искать его преемника. «Новорожденным   Аписом» признавался только черный бык, у которого на лбу было белое пятно в форме треугольника, под языком - нарост в виде скарабея, на хребте - пятно, напоминающее орла, на хвосте - двухцветная шерсть и т. д.; этих признаков якобы было около тридцати. Когда такого быка наконец находили, что, несомненно, было довольно нелегким де­лом, его торжественно препровождали в вычищенный священный хлев, где он жил с гаремом специально ото­бранных коров до самой смерти. Последний из них до­жил до того момента, когда над Египтом был поднят крест.

Однако культ животных в Египте был составной ча­стью всеобщего культа природы. Такие же почести воз­давали египтяне деревьям и растениям; самым большим почетом пользовались сикоморы и лотосы, несколько мест было специально отведено под священные рощи. Такие же почести воздавали египтяне и воде; дождь они почитали как «слезы из глаз бога Ра» или как «плач богини Исиды», рядом с храмами создавали «священные озера»; божеские почести оказывали животворной силе Нила, «реки, сотворившей все, что разливается, дабы да­вать жизнь». Богом считали и почву, и ее плодородную силу - «отца Геба»; из неорганической природы более всего почитались заостренные камни, из которых, ве­роятно, возникли бенбенеты[48], или обелиски. Культ при­роды отразился и в оформлении египетских храмов:

колоннам придавали форму стилизованных пальм и свя­зок стеблей лотоса или папируса, нижние части стен украшались растительным орнаментом, внутренность храма уподоблялась ночному пейзажу на Ниле. Обоже­ствлялись и небесные тела, в первую очередь Солнце, культ которого принадлежит к числу самых древних и наиболее распространенных не только в Египте, но и на всем Ближнем Востоке.

Можно дать вполне удовлетворительное объяснение возникновению и распространению всех этих культов. Легче всего это сделать относительно Солнца: люди ви­дели в нем, с одной стороны, загадочную и грозную сти­хию огня, которой все должны страшиться, с другой - источник света и тепла, необходимый всему живому на земле и заслуживающий благодарного поклонения. Что касается культа животных, то одни считали нужным за­добрить крокодилов и змеи, ибо те были опасны; другие обожествляли коров или кошек, ибо те были полезны (кошки главным образом из-за вездесущих мышей);

третьи, наконец, почитали птиц и жуков, ибо те были безвредны. В каждом таком культе существовала своя логика, меньше всего ее в приписывании сверхъестест­венных свойств различным предметам, фетишам и то­темам, но ведь в религии часто встречаешься с вещами, логически необоснованными.

Более сложная проблема - большое количество еги­петских богов и возникновение многобожия; решение этой проблемы оказалось по плечу лишь египтологам нашего века. Роль Колумбова яйца сыграл исторический подход, т. с. изучение эволюции египетской религии от древнейших времен до падения Египта под натиском христианства. Кочевые племена, которые постепенно оседали на берегах Нила, вместе с шатрами и оружием приносили и свои религиозные представления; большей частью они обожествляли животных и растения. Неко­торые из этих культов отмерли, другие удержались и после образования номов, даже после объединения все­го Египта; таким образом, на пороге исторической эпо­хи количество божеств было достаточно велико и со временем еще увеличилось. Одни и те же боги часто имели различные имена; например, бог Солнца как «восходящее Солнце» назывался Хепрер, как «Солнце в зените» — Ра, как «Солнце перед закатом» — Атум;

по-разному назывался в Мемфисе и в Фивах бог, охра­няющий место погребения. Сколько богов создали егип­тяне, трудно сказать. Рамсес II, заключая мир с хетт­ским царем Хаттушилем III, клялся «тысячью египет­ских богов». На этот раз он, кажется, не преувеличивал. В подробных исследованиях о египетской религии, на­пример в книге У. Беджа «Боги древних египтян» (Лон­дон, 1904), мы можем найти около двух с половиной тысяч имен.

Интересно отметить, что в больших религиозных центрах первоначально воздавались почести относитель­но небольшому числу богов. О позднейшем увеличении их числа позаботились жрецы, которые, очевидно, пре­тендовали на то, чтобы обеспечить свои храмы богами со всеми основными функциями, и создавали некие ком­плексы богов, «божественные девятки», «восьмерки» и т. п. Образцовое девятибожие родилось в Оно (Гелиополе). Во главе его стоял бог Солнца и творец всего сущего Атум, за ним следовали его дети Шу (бог Света и Воздуха) и Тефнут (богиня Влаги и Дождя), далее - его внуки Геб (бог Земли) и Нут (богиня Неба), затем две пары его правнуков - Осирис и Исида и Сет и Неф-тида. Все эти родственные пары в соответствии с нра­вами египетских богов (а зачастую и властителей) были одновременно супругами; из их потомков самым зна­чительным был сын Осириса и Исиды Хор. Абидосская группа состояла из семи богов, гермопольская  - из восьми, фиванская - из пятнадцати. Большинство же храмов довольствовалось обычной «божественной трои­цей».

Боги отдельных городов и областей в принципе были равноправны. Но бог столичного города, как правило, имел самый красивый и богатый храм и постепенно ста­новился главным или верховным богом всей страны. Подобные тенденции проявлялись и в общеегипетском масштабе. Первое подтверждение этому находим в на­чальном периоде истории Древнего царства. Когда сто­лицей объединенного Египта стал Мемфис, ведущее положение занял мемфисский бог Птах, а затем под влиянием близлежащего Она (Гелиополя)  тамошний бог Солнца Ра, с которым слился Атум. Усиление могу­щества Гераклеополя при IX и Х династиях укрепили позиции главного гераклеопольского бога Херишефа. В Новом царстве, когда политический центр Египта пе­реместился в Фивы, место верховного бога занял Амон, до этого почти неизвестный, позже, в свою очередь, с ним слился бог Ра. В последние века перед началом нашего летосчисления стал первенствовать александрий­ский бог Серапис, которого создал Птолемей I Сотер, соединивший двух египетских богов (Осириса и Аписа) и трех греческих (Зевса, Асклеппя и Диониса); его культ должен был стать религиозной цепью, призванной приковать к македонской династии ее египетских под­данных. Единого бога, заменившего всех остальных, Египет обрел в середине XIV века до н. э. в результате реформы Эхнатона; хотя культ этого бога был связан с традиционным культом солнца, в конечном счете он, как мы уже знаем, не удержался. Египетская религия с самого начала и до конца была глубоко политеистиче­ской, такой она оставалась и в ту пору, когда уступила христианству. Рухнула египетская религия с поразитель­ной быстротой: ее корни были подорваны греческим влиянием, и в народных массах она, очевидно, давно уже потеряла опору, а на последнем этапе существова­ния - даже в собственных жрецах.

Египетские боги никогда не теряли своей генетиче­ской связи с явлениями природы. Египтяне почитали их либо во всех, либо в избранных животных, растениях и т. д. и именно так их изображали. Человеческое обли­чье эти боги обрели довольно поздно и в основном лишь наполовину. Их статуи и изображения были творениями фантазии, для которой не составляло трудности соеди­нить человеческое тело с головой сокола, льва или кро­кодила, заменить человеческую голову жуком и украсить ее бараньими рогами, придать фигуре бога совершенно неестественную позу. Но одновременно они служат и свидетельством недостатка фантазии, ибо тысячелетия­ми повторяются в неизменных шаблонных формах, без малейшего изменения и похожи друг на друга как две капли воды; это же относится и к божественным сим­волам. Некоторых же богов мы находим в столь неожи­данных подобиях и соединениях, что наш современный разум порой не способен их объяснить.

Например, бога Солнца египтяне изображали в виде красного диска; это просто и ясно. Иногда они обводили этот диск стилизованным телом кобры или придавали ему крылья коршуна, и это легко понять, ибо кобра бы­ла богиней-охранительницей Нижнего Египта, а самка коршуна - богиней-охранительницей Верхнего Египта. Изображали его и в виде летящего сокола, что также можно без труда объяснить; во-первых, солнце стоит высоко, а сокол летает выше других обитающих в Егип­те птиц, во-вторых, сокол был древним символом бога Солнца и света Хора, который был отождествлен с богом Солнца Ра. Но почему его изображали в виде скарабея и почитали в этом подобии? Попробуем разобраться. Во-первых, солнце - шар, движущийся по небу, а по земле подчас движется шар, который толкает или катит перед собой скарабей. Далее - если солнечный шар движется по небу, должна существовать сила, которая является причиной этого движения. И, наконец, когда по земле движется упомянутый шар, то причиной его движения является скарабей. Из этого вытекает, что причина движения солнечного шара -тоже скарабей или - если хотите - его сила. Этот небольшой логиче­ский курбет, как и различие между небесным огнем и навозным шариком, не смущал египтян. Сознание срод­ства скарабея с солнцем объяснялось присущей им ве­рой в то, что и солнце и скарабей рождаются сами по себе. Египтологам потребовалось немало усилий, чтобы установить все эти взаимосвязи; в научных публикациях они объясняют все это несколько сложнее и со ссылками на египетские источники.

Нам известны и другие изображения солнца, напри­мер, в виде маленького мальчика, сидящего на теленке;

судя по надписям, оно якобы подобно маленькому те­ленку с чистой мордочкой, а почему — мы не знаем. Нужно также сказать, что кроме теории, по которой движущей силой солнца является скарабей, египетские теологи создали и другие, более сложные. Согласно наиболее распространенной из них, в распоряжении бога Солнца были две ладьи, с востока на запад он плыл по небу в «дневной ладье», а с запада на восток под землей - в «ночной ладье». При этом его сопровождали различные боги, а сам он каждый час менял свое об­личье: в первый час плавания он был стоящим ребен­ком, во второй час - юношей, сидящим на троне, в третий — грифом на цветке лотоса и т. д.; какое-то вре­мя он имел даже обличье человека с двойным телом на манер сиамских близнецов, да еще с четырьмя бараньи­ми головами... Религиозная фантазия египтян действи­тельно была безграничной.

Как нам известно, богами были и египетские цари - как при жизни, так и после смерти. «Если египтяне пре­вратили в богов крокодилов, змей, жуков, солнце и даже существа, порожденные их фантазией, почему бы им не превратить в богов и своих царей?» Подобное заявление вполне правомерно, однако вопрос стоит не так. Положительный ответ стер бы качественное раз­личие, которое тут существует. Обожествление правите­лей имело прежде всего политическую подоплеку: оно должно было упрочить и поднять авторитет царей и все­го государственного аппарата (включая хозяйственно-административный и податной), который они олицетво­ряли. Царя. который был богом, надо было и слушать­ся как бога; приказ рыть каналы, служить в царской армии, отдавать часть урожая и т. д. в этих условиях становился государственным установлением и божест­венным повелением. Неподчинение такому приказу было равносильно нарушению не только светских, но и пред­писанных богами законов, а бунт против царя рас­ценивался как бунт против бога, что должно было по­влечь за собой самые тяжелые последствия как на этом, так и на том свете. Таким образом, обожествление еги­петского царя освящало его деспотическую власть, а тем самым и бесправие его подданных, помогало веками сохранять существующее общественное устройство и все его классовые противоречия, превращало египетское государство в создание божье и образец совершенства.

Но так же как и при прочих культах, египтяне не были едины и в почитании своих царей. Народные массы не раз восставали против них, а сановники не раз из­бавлялись от царя с помощью топора или яда. Хотя он был «богом, правящим вечно», а они - «самыми бого­боязненными из всех людей».

Из всей египетской религии мы лучше всего знаем ту ее сторону, которая касается представлений о за­гробной жизни. На этот счет в нашем распоряжении имеется несметное множество свидетельств и художест­венные памятники, относящиеся ко всем периодам еги­петской истории. Согласно им, основные представления о загробной жизни у египетского населения сформиро­вались еще в доисторический период, а в последующие тысячелетия они претерпели лишь незначительные изме­нения. Некоторые из этих представлений в различных модификациях перешли в христианство, иудаизм и ислам. Следы их мы да сих пор без труда находим в Египте.

Древние египтяне верили, что смерть означает не ко­нец человеческого существования, а лишь переход в иной мир. В этой вере они не были ни одиноки, ни ори­гинальны, ее источники - жажда жизни и страх перед смертью - свойственны почти всем людям. Но египтяне имели собственные представления о том, как этот иной мир выглядит, и о жизни человека в этом мире, особен­но о том, как умерший человек, несмотря на это, может продолжать жить. И главное, жить вечно, и даже лучше и счастливее, чем на земле.

Загробную жизнь египтяне представляли себе как продолжение земной. Они создали мир, который встре­чает человека за порогом смерти, по образцу и подо­бию нашего мира. Только все в нем было соответствен­но улучшено: поля давали более богатый урожай, а хлеба были в рост человека; на том свете человека ждало обилие еды и питья, а кто тяжко трудился на этом свете, на том исполнял легкую работу или вовсе не работал; у каждого был свой слуга или несколько слуг, в загробном царстве не существовало ни грабите­лей, ни воинов, там царил вечный мир. Крестьянин ос­тавался крестьянином, плотник - плотником, писец - писцом, но каждый из них жил лучше; вельможи и жре­цы были еще богаче. Хотя человека в том мире тоже поджидали испытания и опасности, но у него было го­раздо больше сил для их преодоления. Весь загробный мир был некоей нематериальной репродукцией реаль­ного мира, и мертвые превращались как бы в духов; а сам этот мир находился под нашим, т. е. в преисподней. К этим представлениям египтяне пришли во времена Среднего царства, а ранее они, по всей видимости, по­мещали свой загробный мир над нашим миром, плавали с богом Солнца по небесному океану или жили на немеркнувших звездах. Имеются достоверные свидетель­ства лишь о том, что эти древнейшие представления применимы к загробной жизни царей.

Решение египтянами проблемы жизни человека пос­ле смерти кажется теперь, когда мы можем сопоставить его с религиозными представлениями христиан, иудеев, мусульман (и представителей других верований, не под­вергшихся египетскому воздействию), довольно простым и примитивным. Но для египтян, живших пять, шесть и более тысяч лет назад, это можно считать поразитель­ным открытием. Вероятно, исходя из того, что человек обладает физическими и интеллектуальными способно­стями, они пришли к выводу, что его сущность состоит из двух основ - материальной и нематериальной. Матери­альной основой они считали человеческое тело, немате­риальной - то, что в обычной религиозной терминологии зовется «душой» и что они называли «Ах», «Ба» и «Ка». Со смертью, согласно их представлениям, поги­бает лишь материальная основа человека; нематериаль­ной основы, к которой относится и имя, смерть не ка­сается. Следовательно, «душа» человека может жить вечно» правда, если для этого созданы соответствующие условия.

«Ах», «Ба», «Ка» — довольно сложные понятия, для которых у нас нет точных эквивалентов, ибо они не со­ответствуют нашей системе представлений; даже египто­логи не могут прийти к полному согласию при их истол­ковании. «Ба» означало, вероятно, примерно то же, что «чистый дух», т. е. та часть нематериальной основы человека, которая могла в любое время покинуть мерт­вое тело и могилу и свободно передвигаться куда угод­но. «Ах» представляло («воплощало») духовные силы человека и, видимо, было теснее связано с его телом. «Ка» было самым важным из этих трех понятий, и для его характеристики мы воспользуемся высказываниями нескольких признанных исследователей. Г. Масперо ви­дел в нем «духовного двойника» человека, Дж. Г. Брэстед — «гения-хранителя», Г. Штейндорф — «бодрст­вующий дух», А. Эрман — «жизненную силу», А. X. Гардинер — «духовную сущность». По мнению Я. Черного, это понятие иногда соответствовало нашему понятию «личность» или «индивидуальность», иногда — «душа», «характер», а порой и понятиям «судьба», «положение», чаще же всего и в наиболее широком смысле его можно было истолковать как «дух-хранитель человека». Это «второе я» человека сопровождало его в течение всей жизни, а после его смерти продолжало жить, требовало, чтобы ему делали жертвоприношения в виде продуктов питания и напитков (иначе оно могло погибнуть). Егип­тяне никогда эти три понятия не разъединяли, особенно «Ба» и «Ка», понятие «Ка» они часто использовали и в переносном смысле. «Дом Ка» был одним из названий гробницы; служителем «Ка» назывался жрец, который совершал погребальные обряды; «отправиться к своему Ка» означало «умереть».

Основным условием загробной жизни египтяне счи­тали сохранение тела умершего: для того чтобы человек мог жить после смерти в своей нематериальной сущно­сти, должна быть сохранена его материальная сущность.

Как египтяне пришли к этому убеждению, нам неизве­стно, вероятно, их привели к нему обнаруженные и су­хом песке хорошо сохранившиеся трупы; согласно архе­ологическим исследованиям вера эта утвердилась еще в доисторические времена. Отсюда проистекает развив­шаяся впоследствии особая забота о теле умершего, которая проявлялась прежде всего в двух формах: во-первых, в бальзамировании трупов и, во-вторых, в по­мещении мертвых в надежные гробницы, чтобы оградить их от гиен и грабителей. И тому и другому египтяне уделяли необычайное внимание; ведь если бы с телом умершего что-нибудь случилось, его «Ка», а также «Ба» и «Ах» утратили бы материальную основу существования и человек умер бы и в своей нематериальной сущности, т. е. окончательно. Итак, дорогостоящее и помпезное погребение в Египте выражало не только пиетет по от­ношению к умершему, с которым мы встречаемся у всех народов; оно было обусловлено сложными представле­ниями египтян о загробной жизни; только исходя из этих представлений и можно  понять  подобный обы­чай.

Эти представления египтян и связанные с ними еще более сложные культы обоснованы мифом об Оси­рисе и Исиде. Миф этот очень древний, но литературную форму он обрел только во времена Среднего царства. Европейцам он стал известен еще до расшифровки иеро­глифов, из сочинения Плутарха «Об Осирисе и Исиде» (примерно начало II века н. э.). Сейчас мы имеем и его оригинал, он представляет собой один из эпизодов об­ширного повествования о борьбе богов Хора и Сета за власть над миром. История эта в той форме, в какой она сохранилась, весьма примечательна, она показывает египетских богов в совсем ином свете, чем мы знаем их по молитвам и гимнам. Когда, например, бог Сет угро­жает трибуналу из девяти богов, призванному разрешить его спор с Хором, что он их всех перебьет, никто из них на это не реагирует; судя по всему, такая пустячная угроза никого не испугала. Обман, отсечение рук и го­ловы, выцарапывание глаз и т. д.— обычные действия богов в отношении друг к другу. Однако сейчас нас инте­ресует иное, хотя все сказанное выше характеризует как египетских богов, так и египетских властителей, ибо миф, как правило, отражает реальную картину мира.

Осирис, как мы знаем, был членом «Великой Девят­ки» гелиопольских богов, сыном бога Земли Геба и бо­гини Неба Пут, правнуком Атума. Он стал первым вла­стителем египтян, вывел их из животного состояния, со­общил им навыки крестьян и ремесленников, превратил их в цивилизованных людей. Но могуществу и автори­тету Осириса завидовал его брат Сет. Он тщетно пытал­ся отнять у подданных у брата и, в конце концов, решил его убить. Сет устроил в честь Осириса пир и, когда все уже были возбуждены, предложил ему побиться об заклад, что он не сможет поместиться в большом сунду­ке. Только Осирис лег в сундук, как Сет захлопнул крышку, забил ее гвоздями и с помощью своих прияте­лей сбросил сундук в Нил, а течение унесло сундук в море. Исида узнала об этом преступлении, долго искала и нашла мертвого Осириса. Тогда Сет разрубил труп Осириса на куски и разбросал по всему Египту. Но Иси-да постепенно разыскала, собрала части тела Осириса и с почестями его похоронила; перед тем она властью сво­их заклинаний соединила все части его тела и ненадолго вдохнула в них жизнь, чтобы Осирис оплодотворил ее и оставил потомка. Этим потомком и стал бог Хор, кото­рый после долгой борьбы, проходившей с переменным успехом, наконец победил Сета и в качестве законного наследника Осириса стал править миром. Осирис также не был забыт: верховный бог Атум-Ра послал бога Анубиса, стража мертвых и мест погребения, чтобы тот на­бальзамировал тело Осириса и исполнил обряды, кото­рые обеспечили бы ему вечную жизнь. После заверше­ния обряда Осирис или, точнее, его дух, охраняемый крыльями Исиды, спустился в преисподнюю и стал ца­рем мертвых.

«Воистину, как живет Осирис, так живешь и ты»,— читаем мы надпись в сотнях египетских гробниц. «Воис­тину, как не умер Осирис, так не умрешь и ты. Воистину, как не исчез Осирис, так не исчезнешь и ты». Па протяжении многих тысячелетий этот миф слу­жил египтянам основанием для мумификации тел и га­рантией вечной жизни. Для египетских царей этот миф представлял собой главный аргумент, позволявший им именовать себя «богами, правящими вечно»,— они счита­ли себя воплощением бога Хора на земле и бога Осири­са — в загробном мире.

Мумифицирование усопших было распространено не только в Египте, но нигде оно не совершалось в столь давние времена, в таком масштабе и так успешно: со­хранились египетские мумии, которым свыше пяти тысяч лет, но все же можно определить, что перед нами чело­век; на мумиях трехтысячелетней давности мы даже распознаем черты лица. В музеях мира сейчас находит­ся несколько тысяч мумий, переживших (если так мож­но выразиться) не одно тысячелетие «охоты на мумий» — в древние времена ради драгоценностей и амулетов, за­прятанных среди бинтов, в Средние века и в начале Нового времени ради магической силы, якобы присущей им и защищающей от дурного глаза. Еще в минувшем столетии во многих аптеках Европы продавались кусоч­ки мумий, применяемые против кожных болезней и при переломах.

Удивительная сохранность египетских мумий вызы­вает всеобщее восхищение. Современные мумификаторы не поручатся за то, что даже искусственный климат и регулярный уход за набальзамированным телом позво­лят ему сохраниться более двух-трех поколений. Тщетно мечтают они узнать рецепты своих древнеегипетских коллег, ни один из которых не сохранился. Египтологи могут предоставить в их распоряжение лишь отрывоч­ные сведения, например из папируса Ринда или папи­руса Эберса, где указано, что мумификаторы пользова­лись «водой из Абу» (Элефантины), «щелочными раст­ворами», «нубийскими (эфиопскими) каменными ножа­ми» и т. п., но все это мало чем помогает нынешним мумификаторам. Древние египетские химики, бесспорно, обладали знаниями, которые были бы небезынтересны и сегодняшним ученым-химикам. Но главной причиной сохранности мумифицированных тел являются не неве­домые химические средства, а климатические условия Египта, особенно сухой, раскаленный солнцем воздух, препятствующий размножению микробов. Трупы, най­денные в песчаных ямах на краю пустыни, так же хоро­шо сохранились, как набальзамированные тела, а иногда даже лучше, ибо избежали разлагающего воздействия смол, масел, клейких веществ и других химических сое­динений.

Наиболее подробные сведения о мумификации в Древнем Египте мы получили от Геродота, когда это искусство уже достигло своих вершин. «Для этого постав­лены особые мастера, которые по должности занимаются ремеслом бальзамирования,— пишет он во второй книге своей "Истории", — когда к ним приносят усопшего, они показывают родственникам на выбор деревянные рас­крашенные изображения усопших. При этом мастера называют самый лучший способ бальзамирования, при­мененный при бальзамировании того, кого не подобает в данном случае называть по имени. Затем они предла­гают второй способ, более простой и дешевый, и, нако­нец, третий — самый дешевый. Потом опрашивают (родных), за какую цену (и каким способом) те желают набальзамировать покойника. Если цена сходная, то родственники возвращаются домой, а мастера остаются и немедленно самым тщательным образом принимаются за работу».

Мумификация по первому классу осуществлялась с большой тщательностью. «Сначала они извлекают через ноздри железным, крючком мозг. Этим способом удаля­ют только часть мозга, остальную же часть — путем впрыскивания (растворяющих) снадобий. Затем делают острым эфиопским камнем разрез в паху и очищают всю брюшную полость от внутренностей. Вычистив брюшную полость и промыв ее пальмовым вином, ма­стера потом вновь прочищают ее растертыми благово­ниями. Наконец, наполняют чрево чистой растертой мир­рой, касией и прочими благовониями (кроме ладана) и снова зашивают. После этого тело на 70 дней кладут в натровый щелок. Больше 70 дней, однако, оставлять тело в щелоке нельзя. По истечении же этого 70-дневного сро­ка, обмыв тело, обвивают повязкой из разрезанного на ленты висона и намазывают камедью (ее употреб­ляют вместо клея). После этого родственники берут тело назад, изготовляют деревянный саркофаг в виде чело­веческой фигуры и помещают туда покойника. Положив в гроб, тело хранят в семейной усыпальнице, где ставят гроб стоймя к стене.

Таким способом богачи бальзамируют своих покойни­ков. Если родственникам из-за дороговизны (первого) приходится выбирать второй способ бальзамирования, то (мастера) поступают вот как. С помощью трубки для промывания впрыскивают в брюшную полость покойни­ка кедровое масло, не разрезая, однако, паха и не извлекая внутренностей. Впрыскивают же масло через задний проход и затем, заткнув его, чтобы масло не вытекало, кладут тело в натровый щелок на определенное число дней. В последний день выпускают из кишечника ранее влитое туда масло. Масло действует настолько сильно, что разлагает желудок и внутренности, которые выходят вместе с маслом. Натровый же щелок разлагает мясо, так что от покойника остаются лишь кожа да кости. Затем тело возвращают (родным), больше уже ничего с ним не делая.

Третий способ бальзамирования, которым бальзами­руют бедняков, вот какой. В брюшную полость вливают сок редьки и потом кладут тело в натровый щелок на 70 дней. После этого тело возвращают родным»[49].

 

 

Мумификация по изображению на гробе Джедбастетиунфаха (Поздняя эпоха). Наверху усопший на столе для бальзамирования (столу придана форма льва), перед ним бог Анубис и жрецы. Внизу бальзамирование натроном и кедровым маслом

 

Хотя об этом и не очень приятно читать, но необхо­димо отметить, что в процессе бальзамирования трупы подвергались различным   манипуляциям. Например, обычно волосы на голове коротко стригли, оставляя их только женщинам, при мумификации первого класса завивая, в остальных случаях склеивая. Глаза зашива­ли, но, дабы мертвый мог видеть, в глазные ямки клали самоцветы. Чтобы тело, освобожденное от внутренностей, не сплющивалось, наполняли его песком, опилками и ру­лонами полотна, пропитанного смолой; по остаткам такого «наполнения» путем химического анализа удалось установить сорта различных трав и лука. Внутренности хранили в так называемых канопах (Канобос — грече­ское название портового города, расположенного на месте нынешнего Абукира; отсюда торговцы древностя­ми еще в античную эпоху вывозили эти сосуды в Евро­пу). Помещались они в четырех канопах —отдельно печень, легкие, желудок и кишки, каждый имел крышку в виде одного из четырех сыновей бога Хора. Сердце покойного не трогали; по убеждению египтян, оно управ­ляло всей телесной и духовной жизнью человека, было «его собственным внутренним богом», и, следовательно, мертвый не мог обойтись без него в царстве Осириса. От смерти до погребения, как свидетельствует Геродот, проходило семьдесят дней, которые нужны были не толь­ко для вымачивания тела в содовой щелочи. Согласно египетским источникам, столько времени требовалось Осирису и, естественно, каждому мертвому для воскре­шения к новой жизни. Этот срок определили сами боги; он соответствовал периоду от захода до восхода над Египтом звезды Сириус.

Но мумификация не просто некий химический про­цесс, одновременно это и религиозный обряд. Помимо бальзамировщиков в нем принимали участие и предста­вители различных жреческих специализаций: «писцы богов», «помощники Анубиса», «надсмотрщики над ис­кусством (бальзамирования)» и прежде всего «жрецы-чтецы», декламировавшие над покойным предписанные обрядом тексты из священных книг. Особое внимание уделялось обертыванию трупа: бинты из тонкого полотна достигали в длину иногда сотни метров, и между отдель­ными слоями согласно строгим правилам помещались амулеты. Над сердцем клали каменного скарабея («сер­дечного скарабея»), на пальцы надевались трубочки, грудь прикрывали охранной дощечкой («пекторалем»), а лицо — пластической маской, которая передавала, несмотря на стилизованность, какие-то индивидуальные черты умершего (а иногда представляла собой и его точный портрет); среди амулетов обязательно должны были присутствовать «столб прочности» (по-египетски «джед») и «символ жизни» (анх, форма которого до сих пор сохранилась в коптском кресте). Только после всего этого покойника клали в гроб. Точнее, в первый гроб, имевший форму мумии. Этот гроб ставился во вто­рой, тот, в свою очередь, в третий, а то и в четвертый, и все они затем помещались в каменный саркофаг, уже приготовленный к тому времени в гробнице.

 

 

Канопы — сосуды для внутренностей, вынутых при мумификации тела. Пробки имеют обличье «четырех сыно­вей бога Хора», т. е. Имсети (с человеческой головой), Хепи (с головой павиана), Кебехсенуфа (с головой со­кола) и Дуамутефа (с головой собаки)

 

Такая мумификация обходилась недешево; дороги были амулеты, нагрудные дощечки и лицевые маски, дорога была красочная роспись, которой украшали каж­дый гроб, дорого стоило и само погребение. «Самый луч­ший», самый дорогой способ бальзамирования с соответ­ствующим погребением мог позволить себе лишь вель­можа или богач, «самый дешевый» — низший чиновник. Человеку же из народа приходилось довольствоваться лишь естественной мумификацией в сухом песке и гро­бом из досок или тростника. А то, что делалось с телом умершего царя, переходит все границы человеческого разума.

Говоря о мумификации, нельзя не упомянуть о том, что так же бальзамировались и священные крокодилы, змеи, птицы, быки (в Мемфисе до сих пор сохранился стол, на котором совершалась их мумификация). Рент­геновские снимки некоторых неповрежденных мумий по­казали, что иногда так мумифицировалось даже «абсо­лютное ничто». Вероятно, это были символические мумии людей, утонувших в Ниле или погибших в сражениях, а может быть, и фальшивые мумии — приманка дли грабителей гробниц. Забота о сохранении тела была в Древнем Египте поистине безграничной.

Мумии властителей эпохи Древнего и Среднего царств, интересующие нас более всего, не сохранились. Но нам известны мумии многих фараонов эпохи Нового царства, в том числе и таких могущественных и прослав­ленных, как Тутмос III, Сети I, Рамсес II и Мернептах. Обнаружены они были при драматических обстоятель­ствах в июне 1881 г., когда представители Службы древ­ностей и местные власти совместными усилиями застави­ли заговорить главу семейства грабителей гробниц, некоего Абд эль-Расула из Курны, на след которого слу­чайно удалось напасть, и узнали от него место укрытия этих мумий. Сорок неповрежденных мумий царей и их приближенных нашел, спустившись в глубокую пещеру близ Дейр-эль-Бахри, ассистент Масперо Эмиль Бругш. Собственное судно Египетского музея доставило их в Каир, где они находятся в настоящее время.

«Корабль с царственным грузом сразу же по окон­чании погрузки отплыл в Булак,— пишет о последнем пути знаменитых мумий Масперо. — И тут мы стали сви­детелями необычайного зрелища. Между Луксором и Куфтом по обоим берегам Нила сотни феллахов сопро­вождали судно, женщины распустили волосы и вымаза­ли лица глиной, их жалобное пение доносилось к нам издалека, мужчины стреляли из ружей в честь мертвых царей своих предков... Еще жив Египет, видевший в своих властелинах богов».

Неужели Египет все еще видел в фараонах богов? В конце второго тысячелетия нашего летосчисления так же, как в начале второго тысячелетия до нашего лето­счисления? В Каире Масперо пришлось изменить свою точку зрения. Дело в том, что портовый таможенник отказался пропустить груз. Он не знал, по какой статье тарифного кодекса взять за него пошлину. Масперо объяснил, что это мумии древних фараонов.

«К черту фараонов и их мумии! У меня на них нет таксы!» Лишь получив изрядный бакшиш, таможенник согласился осмотреть ввозимые предметы. Затем он об­ложил их пошлиной по статье, которая показалась ему наиболее подходящей: как за сушеную рыбу.

Итак, посредством мумификации сохранялась мате­риальная основа человека, целостность которой, соглас­но верованиям древних египтян, была предпосылкой дальнейшего существования его нематериальной основы. Спустя семьдесят дней после смерти покойник восставал к новой жизни (что тем временем делали его «Ка» или «Ба» и «Ах», мы не знаем) и мог отправиться в страну вечности. Правда, при условии, что его правильно похо­ронили с соблюдением всех предписанных обрядов, ус­тановленных еще в доисторические времена. Судя по всему, египтяне считали погребение важным делом.

Не приходится завидовать египтянину, отправляю­щемуся на тот свет. Дух древнего грека или римлянина попадал туда без всяких затруднений, особенно если у него был обол для Харона, перевозчика через реку Стикс; душа христианина или мусульманина сразу воз­носится на небо. Египтянину же, чтобы попасть на тот свет, приходилось преодолевать настоящую полосу пре­пятствий, изобилующую поворотами, ухабами, коварны­ми ловушками, где на каждом шагу подстерегала опас­ность второй смерти. Со времен Древнего царства, когда путь этот вел к звездам, до нас дошли и могут служить источником информации «Тексты пирамид». Если верить им, нелегко пришлось даже царю Унису, хотя заранее было известно, что он достигнет цели. «Небо посылает дождь, звезды гаснут, лучники бегают в смяте­нии, кости богов трясутся. Плеяды молчат, видя, как поднимается Унис, дух, тот, что есть бог... самый боже­ственный из всех богов». Представления египтян времен Среднего царства о пути на тот свет известны нам по «Текстам саркофагов», в некоторых записях—надежно­сти ради—имеется описание «обеих дорог», т. е. к звез­дам и в преисподнюю, да еще с картой того света. Боль­ше всего подобных сведений сохранилось со времен Но­вого царства: в «Книге мертвых», часто с богатыми иллюстрациями, в специальной «Книге о вратах», через которые мертвый должен пройти, в «Книге о подземных пещерах», которых мертвый должен благополучно из­бежать, и, помимо всего прочего, в содержащей весьма конкретные инструкции «Книге о том, что есть в ином мире».

В этих произведениях не только заключен перечень опасностей, ожидавших мертвого на том свете, но и даны указания и советы, как их преодолеть. Кроме того, в них приведены гимны, исполнив которые перед теми или иными богами он мог снискать их расположение; титулы всех богов, дабы он не допустил ошибки, обращаясь к ним: указания, как убивать подземных крокодилов и змей; советы, как обойти сети подземных рыбаков; спи­ски имен стражей всех врат, дабы покойный мог загово­рить с ними, как со своими добрыми знакомыми; перечни всех их слабостей. Были в них магические заклинания, посредством коих мертвый мог обезвредить своих вра­гов, а сам обратиться в кого пожелает. Словом, в них было «все, что может пригодиться» во время пути на тот свет и жизни там по представлениям жрецов, мудро установивших это и возвещающих открывшуюся им ис­тину прочим людям.

В качестве иллюстрации того, каким сложным был путь в иной мир и насколько беспомощным оказался бы мертвый без таких руководств, приведем отрывок из «Книги мертвых», изданной Лепсиусом в 1842 г. «Иди, входи во врата эти чертога обоюдной правды,—читаем мы вступление к торопливому обмену вопросами и отве­тами в 125-й главе,—ты знаешь нас.

— Пусть идет! — говорят они мне.

— Кто ты? — говорят они мне.

— Как имя твое?

— Я — растущий под лотосом и находящийся в мас­лине, вот имя мое.

— Иди немедленно! — говорят они мне. Я прошел по северному городу маслины.

— Что ты видел там?

— Бедро и голень.

— Что ты сказал им?

— ,,Я видел ликование в стане врагов".

— Что они тебе дали?

— Пламя огня и кристалл.

— Что ты сделал с этим?

— Я зарыл их на берегу бассейна правды, как вечер­ние вещи.

— Что ты нашел там на берегу бассейна правды?

— Жезл из кремня — "податель дыхания" — имя его.

— Что ты сделал с огнем и кристаллом после того, как ты похоронил их?

— Я возгласил. Я вырыл их. Я загасил огонь. Я со­крушил кристалл. Я создал озеро»[50].

 

Если умерший египтянин успешно завершал этот муть, если он знал названия карнизов всех врат и они его пропустили, если он знал названия порогов всех врат и они его пропустили, если он знал названия правой и ле­вой стороны дверного оклада всех врат и они его пропу­стили и т. д., то он попадал в чертог Обеих истин, служив­ший местом «последнего суда». Посреди чертога сидел на троне сам бог Осирис, по обе его руки стояли богини Иснда и Нефтида, а перед ними располагался трибунал из сорока двух богов; если речь шла о значительном ли­це, являлся и бог Солнца Ра, занимавший место верхов­ного судьи. В распоряжении трибунала был «детектор лжи» в виде весов; на одной чаше весов лежало сердце умершего, а на другой — страусовое перо богини истины и справедливости Маат. По одну сторону весов стоял бог правосудия и искусства письма Тот с головой ибиса, по другую—сидело чудовище Амемит с телом гиены и бегемота, львиной гривой и пастью крокодила; имя ее в переводе означает «Пожирательница». Умершего вво­дил в зал бог мертвых и страж мест погребения Анубис, у которого было человеческое тело и голова шакала. После соответствующих обрядов начинался суд. Он по­ходил на суд инквизиции, ибо члены трибунала были одновременно судьями и следователями (очевидно, та­кая же судебная система существовала в Древнем Египте). Но весы обеспечивали «объективность» и «справед­ливость» приговора; при ложном ответе чаша с сердцем («совестью») умершего шла вверх, ибо оказывалась легче щетины. Каждый из присяжных заседателей-богов зада­вал один вопрос, на который умерший благодаря жре­цам заранее знал правильный ответ. Протокол вел бог Тот. Взвесив все «за» и «против», Осирис (или сам Ра) выносил приговор. Если приговор был благоприятным, умерший мог вступить в царство Осириса; в противном случае он заканчивал свое существование в утробе Пожирательницы.

Запись вопросов и ответов на «последнем суде» яв­лялась образцом «правил жизни» и представляла собой моральный кодекс древних египтян. Ответы всегда должны были иметь негативную форму, ибо подсудимый в принципе считался виновным (так же, вероятно, как и в земном суде до правовых реформ, введенных в Егип­те греками и римлянами). Приведем некоторые из них:

«Я не причинил зла людям. Я не мучил животных. Я не убивал скот, предназначенный для жертвоприношений. Я не совершал ничего дурного в священном месте. Я не старался узнать то, что должно остаться тайным... Я не богохульствовал. Я не провинился перед богами... Я не совершал насилия над бедным. Я не оговаривал слугу [раба] перед его хозяином. Я никого не оставил голод­ным. Я никого не заставил плакать. Я никого не убил. Я ни к кому не подсылал убийц. Я никому не нанес ран [причинил боли]. Я не подменял меру зерна. Я не подменял меру для измерения полей. Я не заставлял обманом опускаться чашу весов. Я не заставлял обманом колебаться язычок весов... Я не отнимал молока у ре­бенка... Я не задерживал в оросительном канале воды, которая должна была течь [на чужое поле]. Я не гасил [жертвенного] огня, когда он должен был гореть. Я не уводил скот с поля богов. Я не вставал на пути процес­сии бога». Все это мертвый должен был произнести дважды: первый раз весь текст сразу, второй — отвечая на вопросы судей. В обоих случаях в конце он должен был четырежды воскликнуть: «Я чист!»

 

 

Если в чертоге Обеих истин все завершалось благо­получно, Осирису представляли умершего и он разре­шал вновь прибывшему жить в своем царстве. Но и это еще не означало, что все испытания позади. Царство Осириса не было ни греческим или римским элизиумом[51], ни тем более христианским или мусульманским раем. Как мы знаем, это был увековеченный и увеличенный мир Древнего Египта, не какой-нибудь антимир, где бы зло превращалось в добро, а страдание — в наслажде­ние. Хотя умерший мог там жить лучше, чем на этом свете, но ему приходилось о себе заботиться. Львы там были еще грознее и страшнее, крокодилы еще зубастей и прожорливее, змеи и скорпионы еще ядовитее; поэтому оставшиеся в живых близкие клали ему в гроб упомяну­тую книгу с указаниями, как защищаться. Было там и место казней, напоминавшее бойню, где отрубали голо­вы врагам богов, а ведь умерший мог туда ненароком забрести; на случай, если бы он там лишился головы (или если бы оказалась поврежденной его мумия), в могилу клали запасную голову из известняка. Он мог утратить там земную память и даже забыть свое имя, перестав существовать как личность; на этот случай между бинтами мумии помещали запасной орган памя­ти — каменное сердце в виде скарабея.

Если умершему не удавалось счастливо избежать этих и многих других опасностей, он мог даже умереть, несмотря на то что его мумифицированное тело пребы­вало в целости и сохранности. Эта вторичная смерть яв­лялась уже окончательной и бесповоротной, и следстви­ем ее становилось полное небытие человека.

 

 

«Последний суд». Слева бог Анубис приводит умершего к «весам справедливости», рядом с ними Анубис и «Великая пожирательница» Амемит, справа бог Тот в роли писца. По изображению на гробнице Хунефера (XX династия)

 

 

Царство Осириса не было раем и в том смысле, что не освобождало от необходимости работать.

Надсмотрщик мог послать умершего жать хлеба или перевозить песок с одного берега на другой; и на том свете надсмотрщик был могущественнее обычного смерт­ного. На этот случай в могилу клали заместителя или раба в виде статуэтки — «ушебти» («ответчик»), которая на приказ надсмотрщика откликалась: «Я здесь!» — и выполняла за усопшего всю необходимую работу. В каждой могиле можно было найти несколько таких ста­туэток: если покойный боялся перетрудиться или хотел похвастать перед другими умершими большим числом своих рабов, он запасался на каждый день года статуэт­кой, а то и не одной. Сейчас нам известны десятки ты­сяч таких статуэток (не считая подделок, часто доволь­но удачных) из камня, глины, фаянса, дерева, и многие из них представляют собой настоящие произведения искусства. Но столь же очаровательны и неумелые «ушебти» бедняков, единственные слуги тех, кто всю жизнь служил другим.

 

 

Священные символы и амулеты. Наверху крылатый солнечный диск с двумя царскими кобрами — символом защиты. Внизу слева направо: столб джед (символ устойчивости и постоянства), свя­щенный скарабей, крест анх (символ жизни) и ушебти (символи­ческий слуга умершего)

 

Раз мертвому (или, точнее, его «Ка») предстояло жить в царстве Осириса, ему была необходима одежда, чтобы не ходить голым, миска — чтобы не есть с зем­ли, постель — чтобы не спать в пыли; ему нужны были любимые вещи, он нуждался в пище и питье. Все эти потребности должны были удовлетворяться согласно его земным привычкам, высокородный господин не мог не отличаться от крестьянина, военачальник — от вои­на, первая дама гарема — от служанки, царь — от всех своих подданных. Кроме того, каждый умерший дол­жен был иметь возможность навещать своих потомков и родственников, иначе его жизнь на том свете не много­го бы стоила. Хотя он был духом, все его потреб­ности надо было обеспечивать материально, т. е. погре­бальной утварью и жертвоприношениями; только тогда дух мог воспользоваться их нематериальной сущностью. Если ему чего-нибудь не хватало, он мор, произнеся ма­гическое заклинание, оживить изображения жертвенных даров, украшавших гробницу, и притом сколько угодно раз. Таким образом, практически он мог «жить» вечно.

Заботиться о погребении, погребальной утвари и жертвоприношениях было священной обязанностью по­томков и родственников. Однако эта дорогостоящая обя­занность обычно была облегчена: еще при жизни чело­век заказывал себе гробницу и приобретал значитель­ную часть погребальной утвари, а в завещании выделял из своего имущества фонд для покрытия расходов на жертвоприношения. Все эти заботы как бы подтвержда­ли слова греческого автора, что «жизнь египтянина сос­тояла в приготовлениях к смерти».

Разумеется, в Египте всегда было достаточно людей, видевших смысл жизни отнюдь не в приготовлениях к смерти. Как мы знаем из их письменных свидетельств, одни прежде всего стремились «заслужить расположе­ние правителя», другие «заботились о приумножении своего имущества», третьи «старались не делать боль­ше, чем приказано», или только «спокойно дожить до ста десяти лет». Многие наверняка руководствовались советами, которые были явным выражением гедониз­ма[52]. «Предавайся радостям, не думай о заботах»,— чи­таем мы в произведении, созданном, вероятно, еще во времена Древнего царства. «Пользуйся своим достоя­нием с веселой мыслью, ни в чем себе не отказывай», — читаем в папирусе Первого переходного периода. «Весе­лись, гони от себя мысль, что когда-нибудь станешь сверкающим духом! Радуйся, пока ты здесь! Ни одну прекрасную вещь не возьмешь с собой на тот свет, и нет оттуда дороги назад!» — читаем  мы в стихотворении времен Среднего царства. Вопреки религиозному ярму и деспотическому произволу, вопреки гнету всякого ро­да повинностей и политического бесправия древние египтяне считали целью жизни саму жизнь.

Но каких бы взглядов на земной и потусторонний мир ни придерживались египтяне, на всякий случай они старались надежно обеспечить свое посмертное суще­ствование, по крайней мере те из них, у кого на это были средства. Об их жилищах вы знаем лишь по изо­бражениям и то не слишком точно; исчезли не только хи­жины бедноты, дома представителей средних слоев, но и царские дворцы. Греки, хорошо знавшие  обычаи египтян, с удивлением констатировали, что своим зем­ным обиталищам они уделяли куда меньше внимания чем гробницам, и этим отличались от всех остальных народов. Мы верим этому, помимо всего, и по той при­чине, что традиция сооружать внушительные гробницы сохранилась. И не только у коптов, но и у мусульман в чем можно убедиться, прогуливаясь, например, по каирскому «Городу мертвых».

Обряд снаряжения покойника в посмертный путь присущ многим народам древности, но, за исключением могил властителей, обычно все ограничивались скром­ными дарами. Египтяне же одаривали своих умерших настоящим богатством, стоимость «приданого» покой­ника, насколько можно судить по нескольким нетрону­тым гробницам или сохранившимся остаткам, огромна. Экономистам трудно понять, как хозяйственная систе­ма древних египтян могла выдержать омертвление столь большого количества живого труда для такой в конечном счете непродуктивной цели, и видят в этом одну из причин замедленного развития производитель­ных сил в Египте. Археологи же этому только рады; без посмертного снаряжения усопших они бы не имели материальных свидетельств того, как удовлетворяли свои потребности живые. А главное — без художест­венных сокровищ, найденных в египетских гробницах, сейчас было бы беднее все человечество.

Следовательно, гробницы древних египтян — место хранения не только мумифицированных тел, но и не­сметных богатств. Они были складами драгоценных блюд и ваз из алебастра, статуэток и украшений из порфира, предметов роскоши из золота и драгоценных камней. Ныне мы можем лишь туманно себе предста­вить, какие сокровища составляли посмертное «прида­ное» царей. Даже после открытия гробницы Тутанхамона!

Естественно, богатство привлекает воров. В могилах

бедняков можно найти разве что какую-нибудь миску или статуэтку «ушебти», эти могилы охраняла их соб­ственная убогость. Гробницы богачей надо было надеж­но защищать. Эти места последнего отдохновения пре­вращали в сейфы, а гробницы властителей — в настоя­щие крепости.

 

Глава VII

КАК РОДИЛАСЬ ПИРАМИДА

 

Зачарованные головокружительными глубинами тех далеких веков, когда вырастали пирамиды, мы подчас забываем, что это постройки не первой, а довольно зрелой стадии эволюции египетского общества. Мону­ментальная архитектура не возникает, как утвержда­лось ранее, «в начале развития той или иной культуры», «в момент, когда варварский народ неожиданно осозна­ет себя и свою силу». Сказанное нами относится в рав­ной мере как к пирамидам, так и к готическим кафед­ральным соборам, романским базиликам, римским амфи­театрам, греческим храмам и т. п., а также к вавилон­ским зиккуратам. Строительство таких значительных сооружений невозможно без столетиями накопленного опыта, без использования и преодоления традиций, соз­дания экономических, технических, организационных и идеологических предпосылок.

Когда первые научные исследователи Египта удосто­верились в правоте античных авторов, утверждавших, что пирамиды — это гробницы царей, они задумались, как же египтяне хоронили своих властителей до появле­ния пирамид. Они, конечно, не считали, что эти пра­вильные геометрические пирамиды из камня, достигаю­щие колоссальных размеров, возникли «ни с того ни с сего, точно вулканические острова в море», что в своих геометрических очертаниях они «выкристаллизовались из песчаных барханов пустынь». Еще Виз и Перринг подозревали, что ступенчатая пирамида — «предвари­тельная ступень» истинной пирамиды. Шампольон и Розеллини нашли много точек соприкосновения между царскими и прочими гробницами, они пытались даже найти нечто общее между пирамидами в Гизе и скаль­ными гробницами в Долине царей. В этот период пер­вых открытий ближе всех подошел к истине Лепсиус, обнаруживший связь между пирамидами и окружающи­ми их гробницами сановников, которые тамошние арабы называли мастабами, т. е. так же, как массивные глиня­ные «скамьи» перед крестьянскими домами. И вот Лепсиус высказал мысль, что в таких мастабах (этот тер­мин был принят и египтологией) египтяне прежде хоро­нили царей; естественно, эти царские мастабы были больше по размерам и ради внушительности и пущей безопасности укрыты каменными платформами-крыш­ками. Из этих-то громоздящихся одна на другую, все уменьшавшихся платформ и возникла, по его мнению, «ступенчатая мастаба», каковой он считал пирамиду Джосера в Саккара, а уже из нее впоследствии разви­лась «истинная» пирамида. Позднейшие исследования, откорректировав и дополнив эту теорию, в основном подтвердили ее.

Однако реальное доказательство того, что пирамиды возникли из мастаб, наука получила лишь в середине нашего века. Оно принадлежит британскому археологу У. Б. Эмери, который в 1935 — 1956 гг. вел широкое об­следование захоронения в Саккара и обнаружил там ряд мастаб, относящихся к архаической эпохе. Все они были из кирпича и различны по размерам; одну из самых больших, хотя она и была в плачевном состоянии, срав­нительно нетрудно было реконструировать. Она пред­ставляла собой срезанную пирамиду высотой примерно 5 метров, площадь ее в основании равнялась 28х14 квадратным метрам, наверху —14Х7 квадратным мет­рам. Первоначально эта пирамида имела примерно двадцать невысоких ступеней и ограждение в виде пяти­метровой стены с расположенными через правильные промежутки выступами. Она весьма напоминала ступен­чатую пирамиду Джосера, и невольно возникала мысль, что архитектор пирамиды Джосера взял ее за образец. Позднейшее ее обследование подтвердило предположе­ние Эмери: перед ним была мастаба не какого-нибудь сановника, а самого царя, а именно Хора Анджиба, пер­вого царя, упоминаемого в «Саккарском списке», кото­рый, как царь «Верхнего и Нижнего Египта», звался Мербиап (Миебидос) и, согласно «Абидосскому списку» и Манефону, был шестым правителем I династии!

Зрелая архитектура мастабы Анджиба свидетельст­вует о том, что постройка, вне всяких сомнений, следствие длительной эволюции, доказательства чему мы находим тут же, поблизости: в более ранних и более простых гробницах архаической эпохи. Эмери различал их, во-первых, по общественному положению их вла­дельцев, т. е. гробницы царей и членов их семей, гроб­ницы высших и низших сановников, чиновников, ремес­ленников и т. а., и, во-вторых, по возрасту, причем раз­личал шесть стадий с постепенными переходами. Ста­рейший архитектурный прототип мастабы Анджнба он открыл в захоронении царицы Хернейт: почти такая же небольшая оградительная стена, но наземная часть гробницы меньше и без явных следов ступеней. Откры­тие этой гробницы привело его к самому порогу исто­рии Египта: царица Хернейт была женой царя Джера, преемника царя Аха, или Нармера, отождествляемого с объединителем Египта Мени...

 

 

Царские мастабы архаической эпохи. Слева разрез и горизонтальная проекция гробницы царицы Хернейт, справа гробницы царя Анджиба (по Эмери)

 

 

Поиски прообраза пирамид в Саккара имели свою причину: здесь, на месте некрополя главного города Древнего царства Мемфиса были воздвигнуты первые пирамиды, значит, здесь же должны были находиться и постройки, впоследствии развившиеся в них. В поль­зу этого говорило изучение других мест захоронений, которое принесло немало неожиданных результатов. В Абидосе на кладбище древней столицы Тиса (Типа) бьпи обнаружены гробницы нескольких царей I и II ди­настии, среди них Аха, Джера, Джета, Удиму (Дена) и Каа. Однако гробницы тех же царей были обнаружены и идентифицированы египтологами и в Саккара. Как могло случиться, чтобы один человек, пусть даже царь. был похоронен сразу в двух местах? А поскольку похо­ронен он все-таки в одном месте, то зачем повелел вы­строить две дорогие гробницы с роскошным погребаль­ным инвентарем? В которую из них он был помещен после смерти? Египтологи не имеют однозначного от­вета на эти вопросы. Большинство из них полагают, что параллельное строительство двух гробниц было выра­жением известной «раздвоенности Египта», египетский царь был владыкой Верхней и Нижней земель, был но­сителем короны Верхнего и Нижнего Египта и т. д. Значит, и могилы он должен был иметь в Верхнем и Нижнем Египте. Другие ученые объясняют это стрем­лением египтян быть похороненными близ гробницы Оси­риса (вернее, места захоронения его головы), которая, согласно мифам, находилась в Абидосе, и если они не могли иметь там подлинной гробницы, то велели вы­строить (когда имели на то средства) хотя бы символи­ческую «пустую» гробницу (кенотаф) или соорудить надгробную плиту с царским именем (стелу). Но все ученые сходятся на том, что эти цари были похоронены в Саккара, на кладбище столицы объеди­ненного Египта, а в Абидосе были всего лишь их сим­волические гробницы. Правда, с уверенностью этого ут­верждать нельзя, ибо пока ни одной мумии не найдено.

И раз уж мы коснулись вопросов, на которые нет достаточно определенных ответов, подумаем еще вот о чем: правильно ли в поисках исходной точки всех пира­мид останавливаться на мастабах Анджиба и Хернейт? Не следует ли пойти еще дальше и искать ис­ходную точку в гробницах, предшествовавших мастабам? В гробницах не владык и сановников, а простых египтян? Ведь мастабы относятся уже к исторической эпохе существования Египта, а есть ведь могилы еги­петских земледельцев и оседлых охотников, которые на многие столетия древнее...

Насколько можно судить по раскопкам, могилы про­стых египтян на склоне доисторической эпохи в большинстве своем были двух типов. Земледельцы Нижнего Египта хоронили мертвых в своих жилищах, позже строили для них на краю деревни кирпичные «дома мертвых» с наклонными стенами. В Верхнем Египте удерживалась традиция древних «кочевых» захороне­ний: мертвых укладывали в ямы и прикрывали песком, обожженным камнем, позже стали строить гробницы из кирпича. Элементы обоих захоронений соединились поз­же в мастабе.

Таким образом, старейший из известных типов еги­петских могил — яма в песке с песчаной насыпью, ук­репленной каменной кладкой. Возможно, именно здесь и надо искать зачатки развития способа захоронения, обретшего в конце концов вид каменного холма, назван­ного «пирамидой»?

Во всякой случае, такая возможность не исключена. Ведь начало почти всегда бывает скромным.

Мастабы, прямые предшественницы пирамид, бы. т гробницами представителей привилегированных классов египетского общества. В древнейшие времена их пове­левали строить цари, позднее лишь сановники и видные особы. Мы знаем несколько сотен таких мастаб, доволь­но прилично сохранившихся; сооружали их не только до пирамид и одновременно с ними, но и после.

Исследователи Египта с самого начала уделяли мастабам большое внимание; их изучению отдано го­раздо больше времени и усилий, чем изучению пира­мид. К сожалению, такое внимание уделяли им не толь­ко исследователи, но и грабители, опередившие ученых на тысячелетия, и тем не менее именно в мастабах най­дено наибольшее количество тех свидетельств о жизни древних египтян, которыми ныне располагает наука. Гробницы правителей преимущественно дают информа­цию о политических событиях и воинских походах, прав­да не всегда объективную. Захоронения простых египтян сообщают нам мало сведений, они подтверждают лишь общеизвестный факт — существование в египетском об­ществе классовых противоречий. Могилы слуг и рабов чрезвычайно убоги, кроме того, их обнаружено весьма мало. Мастабы служат для нас главным источником сведений об условиях существования различных классов, и прежде всего народных масс. Без них мы бы ничего не знали о буднях Египта, которые не вошли в исто­рию.

 

 

Разрез мастабы. Слева молельня, посредине шахта, ведущая в подземную часть с камерой и саркофагом

 

Мы можем подразделить мастабы на несколько ти­пов — по месту и времени их возникновения и по об­щественному положению их владельцев. Старейшие мастабы строились из кирпича-сырца в виде массивных плит с наклонными внешними стенами; их форма свиде­тельствует о происхождении от захоронений Верхнего Египта с могильной насыпью. Более поздние мастабы строились в форме жилища, т. е. как в Нижнем Египте, и начиная с IV династии преимущественно из камня. При­том оба эти типа сближались по своему внешнему виду и постепенно увеличивались в размерах; многие из мастаб действительно превратились в «скамьи для ве­ликанов» или «дворцы мертвых». Некоторые из них мы уже встречали на своем пути, например мастабы Чи, Птаххотепа, Мерерука, Птахшепсеса; самая большая из всех найденных до сих пор мастаб, как показали по­следние раскопки чешских археологов в Абусире, при­надлежит как раз Птахшепсесу (она состоит более чем из 40 помещений). Однако эти мастабы относятся к временам V и VI династий, т. е. к тому периоду, когда уже давно строились пирамиды, и потому на эволюцию строительства пирамид они не повлияли.

Основная архитектурная концепция мастаб, невзи­рая на разнообразие их типов, одинакова. В туристских путеводителях обычно утверждается, что мастабы сос­тоят из двух основных частей — наземной и подземной. Но египтологи, исходя из функции мастаб, т. е. из тре­бований, предъявлявшихся к ним египтянами, различа­ют в них три части. Первая часть — это помещение, куда кладут умершего, т. е. подземная погребальная камера, следующая часть—помещение, где складывали вещи для загробной жизни, т. е. склад погребальной утвари, и, наконец, третья представляет собой помеще­ние для заупокойного ритуала, т. е. молельню. Кроме того, в мастабах имелся и ряд других присущих им признаков, например шахта для доставки усопшего в погребальную камеру, замыкающие и предохранитель­ные приспособления, кладовые и т. п., а часто и огра­дительная стена.

Каждая   мастаба — оригинальное   архитектурное произведение. Среди всех сохранившихся мастаб нет и двух одинаковых.

Погребальная камера всегда находилась в подзе­мелье, обычно на глубине 2—3 метров, а иной раз 10 или даже 20. Чаще всего она была вытесана в скале;

если же ее выкапывали в песке, то стены обкладывали кирпичом, а потолок перекрывали крепкими бревнами. Форму она имела квадратную или прямоугольную, при­чем главная ось проходила с севера на юг (часто не слишком точно). Самые маленькие погребальные ка­меры занимают примерно квадратный метр, и мертвые тела помещены в них наискось, из угла в угол; самые большие имеют длину 10 и даже 12 метров и высоту от 2 до 4 метров. В одних камерах на стенах остались следы росписей, в других — довольно толстой штука­турки, в третьих стены великолепно отшлифованы. Пе­ред погребальной камерой всегда расположена «перед­няя», в которую ведет отвесная (в редких случаях — наклонная) шахта для спуска гроба с покойником: во время строительства через нее поступал необходимый для работников воздух.

В погребальной камере помещался саркофаг для гро­ба (или гробов) с мумией усопшего. Он всегда был из камня, большей частью из известняка или гранита, обычно из одной каменной глыбы, отполирован или ук­рашен неглубоким рельефом. Создание саркофага тре­бовало значительной технической сноровки, а зачастую и художественного мастерства: важные особы получали его в дар от царя как знак особой милости. Во многих мастабах саркофаги и поныне стоят на своем первона­чальном месте. В одних мастабах саркофаг стоит у сте­ны и не прикреплен к полу, в других накрепко вделан в плиты пола, но всегда — на западной стороне каме­ры. В погребальную камеру его помещали еще во время строительства, и там он стоял в ожидании гроба с по­койником. Гроб имел форму человеческого тела (или за­бинтованной мумии) и был сколочен из дерева, снару­жи и изнутри его украшали рисунки и надписи; иной раз он был позолочен или покрыт золотой фольгой. Как правило, мумия лежала не в одном гробу, а в двух или даже трех, вставленных один в другой, но имеющиеся у нас доказательства этого относятся уже к довольно позднему времени. После установки гроба с мумией в саркофаге его плотно закрывали крышкой, а вокруг не­го раскладывали отдельные предметы погребальной ут­вари. Во время погребальных обрядов или же после них в пространство между «передней» и шахтой опускалась тяжелая каменная плита, затем шахту засыпали песком и камнями. Таким образом, доступ в погребальную камеру навсегда закрывался и усопшему был уготован вечный покой.

В некоторых мастабах хранилище погребальной ут­вари было невелико, ибо основная часть умещалась в погребальной камере и «передней», в других оно зани­мало несколько помещений в подземной и наземной час­тях. К подземным складам, как правило, вела лестни­ца, иногда заменявшая шахту. В погребальной камере помещали самые ценные и необходимые предметы: со­суды с едой и напитками, одежду, драгоценные украше­ния, амулеты, рядом с мужчиной клали оружие, рядом с женщиной — принадлежности туалета. В других поме­щениях находилось все остальное: запасы еды, тканей и одеяния, мебель и предметы домашнего обихода, шкафчики, украшенные золотом и драгоценными камнями. Обнаружены мастабы с тысячами сосудов из але­бастра, порфира, фаянса, даже из горного хрусталя; все эти сосуды свидетельствуют об изысканном вкусе своих создателей. Судя по изображениям на рельефах, мож­но сделать вывод, что у относительно зажиточных егип­тян меню состояло из более чем сотни различных блюд. Одевались мужчины просто (даже высокие сановники обходились обыкновенной набедренной повязкой), зато женщины носили роскошную одежду, парики, пользова­лись душистыми маслами, косметикой, надевали различные украшения, но в чем им не откажешь — это в чувстве меры. Многие из этих предметов найдены архео­логами, ибо не все хранилища были обнаружены древ­ними грабителями.

Первоначально молельня была самостоятельной по­стройкой, по крайней мере в мастабах с массивной на­земной частью, однако со временем она слилась с мастабой или же, оставаясь отдельным сооружением, вошла в ее архитектурный комплекс. В мастабах, построен­ных как жилища, она с самого начала была составной частью постройки, в семейных мастабах каждый умер­ший имел индивидуальную молельню. В некоторых мастабах молельни (вместе с боковыми помещениями и соединительными ходами) занимали половину, а то и три четверти объема наземной части. Но они никогда не строились в подземной части и в отличие от погре­бальных камер или хранилищ не затворялись навсегда.

Напротив, как места заупокойного ритуала, они бы­ли доступны жрецам и родственникам усопшего, кото­рые являлись туда с молитвами и жертвенными да­рами.

Молельня всегда помещалась на восточной стороне мастабы и имела два непременных атрибута: во-первых, стелу или символические («ложные») двери, через ко­торые в нее якобы входил дух усопшего, чтобы принять участие в заупокойных обрядах, и, во-вторых, так назы­ваемый сердаб, что в переводе с арабского означает «погреб». Это было узкое, со всех сторон закрытое помещение, в котором стояла статуя умершего; как пра­вило, сердаб находился в южном углу молельни. Со стороны молельни в стене были проделаны маленькие отверстия; ныне посетители через них разглядывают статую умершего, если она там сохранилась (или ее копию, как, например, в гробнице Чи, поскольку ориги­нал вывезен в музеи), но первоначальное назначение этих отверстии было иным. Согласно верованиям егип­тян, в статую вселялся дух почившего и через отверстия смотрел на жертвоприношения, слушал молитвы и причитания, вдыхал благовонные курения. Но чтобы дух мог войти в статую, он должен был узнать в ней себя, и потому египетские скульпторы выполняли эти статуи весьма реалистически, добиваясь портретного сходства;

делались они примерно в натуральную величину, при­чем умерший изображался молодым. Большинство та­ких статуй, сохранившихся с древних времен, найдено именно в сердабах.

Стены молельни и камер обычно были украшены расцвеченными рельефами, представлявшими собой се­рии картин на сюжет земной или загробной жизни. На них были изображены сцены труда земледельцев (сев, жатва, вывоз урожая с поля, сбор плодов, уход за скотом, рыбная ловля, охота на диких зверей), домаш­него быта (приготовление еды и напитков), труда ре­месленников (столяров, скульпторов, строителей, юве­лиров и т. д.), а также сцены, показывающие общест­венное положение умершего (сбор податей, суд над ра­ботниками и наказание виновных, возвращение из воен­ного похода с пленными) или его развлечения (танцы, музыка, игры и т. д.). Из потусторонней жизни преиму­щественно изображались дорога в загробный мир, «по­следний суд», сонм богов и всяческих чудовищ. В боль­ших мастабах эти рассказы в картинках содержат ты­сячи фигур и десятки тысяч мелких штрихов, дающих представление о быте египтян; картинки сопровождают­ся пояснительными текстами. Несомненно, эти картин­ки довольно стереотипны и шаблонны, и все же они вы­зывают эстетическое восхищение. А те, кого не восхи­щает это «искусство», поражены его «техникой». Крас­ки на рельефах и поныне, через три-четыре тысячелетия, свежи и ярки, словно их нанесли вчера.

Строительство мастабы всегда начиналось с под­земной части, иначе осуществить его было бы техниче­ски невозможно. Законченная или в значительной мере завершенная наземная часть нередко перестраивалась, особенно если заказчик поднимался ступенькой выше по общественной лестнице. Например, когда Птахшепсес получил должность «надзирателя за постройками», он немедленно увеличил мастабу, а когда женился на до­чери царя, велел убрать из молельни портрет первой жены и даже первенца-сына, заменив их портретами жены и сына царского происхождения; когда же он стал чати (визирем, первым министром), то приказал при­строить к гробнице специальное помещение для «сол­нечной ладьи». Подобные изменения обнаружены и в подземной части, ибо более высокое социальное поло­жение требовало более богатого погребального снаря­жения. Впрочем, мы знаем случаи, когда сановник, по­павший в немилость, вообще лишался мастабы, а ее по­лучал в дар от правителя тот, кто занял его место; но­вый хозяин вносил изменения по своему вкусу. И, пожа­луй, не один сановник лишился своего места именно потому, что кому-то приглянулась его мастаба. Не толь­ко у каждой книги своя судьба, как сказал поэт, но и у каждой гробницы.

Итак, мастаба строилась на века, в нее был зало­жен многолетний труд сотен людей. Причем обычно ее подземная часть требовала больше работы, чем назем­ная, а сама эта работа была несравненно тяжелее и сложнее. Правда, нельзя говорить о мастабе вообще, некоторые из них состояли из обыкновенной ямы и на­земной надстройки размером 2х3 метра, другие же представляли собой целые катакомбы под землей и по­стройки вроде нынешних ангаров. Однако в отличие от ангаров они были богато украшены настенными изобра­жениями, особенно по фасаду; горизонтальная проекция самых больших составляет 50х30 метров, высота 7— 8 метров. Той же высоты были, очевидно, и оградитель­ные стены, их толщина доходила до 3 метров.

Оградительные стены мастаб были толще, чем сте­ны крепостей в пустыне, использовавшихся современной египетской армией до введения патрулирования с воз­духа. Добраться до погребальных камер через засыпан­ные шахты и каменные плиты в тогдашних условиях было труднее, чем сейчас добраться до подземных сей­фов банков. Божья кара за нарушение покоя мерт­вых была страшней любого параграфа нынешних уго­ловных кодексов. И все же еще в древние времена боль­шинство мастаб было разграблено. Сокровища, спря­танные в мастабах, привлекали грабителей. Поэтому приходилось принимать меры предосторожности. И осо­бо надежно надо было укрыть тело умершего. Для этого египтяне не жалели ни сил, ни средств, особенно если речь шла о драгоценном теле царя.

Ведь что такое земная жизнь, даже если доживаешь до идеального возраста — ста десяти лет, против вечности?

Постепенное превращение мастабы в пирамиду, безусловно, не объясняется одними лишь требованиями безопасности. Но нельзя и недооценивать их: заказчики и строители гробниц с самого начала уделяли им основ­ное внимание; грабителей они боялись, пожалуй, не меньше, чем богов. Немалое влияние оказали на эту эволюцию и религиозные воззрения; в Тисе (Тине), где жили цари двух первых династий, были иные погребаль­ные обычаи, нежели в Мемфисе, где находилась рези­денция царей с III по VI династию, повелевавших стро­ить для себя пирамиды. Не последнюю роль сыграли экономические и политические факторы. Царская власть за три столетия, прошедшие с объединения Египта, до­стигла небывалого могущества, а развитие земледелия и добыча от военных походов давали средства для по­строек, какие и не снились прежним правителям. В кон­це концов не исключено, что какое-то воздействие ока­зывали и чисто субъективные моменты: стремление про­демонстрировать свое могущество, богатство, «царская мания величия».

Разумеется, все эти факторы, а возможно, и другие, не известные нам, действовали, взаимодополняя друг друга; попытка объяснить переход от мастабы к пира­миде какой-то «одной причиной» была бы свидетельст­вом метафизического образа мышления. Переход этот не был «заранее продуман» или «спланирован», он про­сто «наступил». Ученые единодушно утверждают, что первую пирамиду начали строить как традиционную мастабу. И лишь в процессе строительства, в результа­те некоторых изменений в плане, она превратилась в ступенчатую пирамиду. Но она с самого начала отлича­лась от предыдущих мастаб: в качестве строительного материала здесь применялся не кирпич-сырец, а камен­ные блоки.

Как нам известно, эту первую пирамиду около 2700 года до н. э. повелел построить правитель III ди­настии Джосер; ее архитектором, согласно древнеегипет­ской традиции, был высший сановник Джосера Имхотеп. Это одна из наиболее изученных построек Егип­та. Еще в 1837 году здесь работал Перринг, а до него — Сегато и Минутоли, в 1843 году—Лепсиус, позднее Мариетт, Масперо, Лако и Лоре, после первой мировой войны ее обследование продолжили Жекье, Квибелл, Фёрс и в особенности Лауэр, последний даже отмечал в тени этой пирамиды пятидесятилетие своей археологи­ческой деятельности. Изучение ее глубин и раскопки в окрестностях показали, что строительство имело шесть фаз, по случайности это соответствует количеству сту­пеней-этажей. Из множества печатных сообщений всех этих ученых назовем лишь одно итоговое: «Ступен­чатая пирамида» Ж. Ф. Лауэра, изданная в Каире в 1936—1939 годах. По описаниям, чертежам и планам, приведенным в трех томах этой книги, мы можем про­следить развитие пирамиды Джосера словно на рентге­новских снимках. Попытаемся обобщить сказанное Лауэром (с небольшими дополнениями из более поздних монографий).

Когда Джосер решил строить гробницу из нетради­ционного материала, он еще избрал для нее традицион­ную форму. Сначала он повелел строить ее как обыч­ную мастабу с квадратной горизонтальной проекцией, со сторонами по 63 метра и высотой 9 метров; ее ядро из известняковых блоков местного происхождения он приказал обложить отшлифованными плитами из более топкого известняка, добытого в каменоломнях на проти­воположном берегу Нила. (Возможно, он и не выбирал этот тип гробницы, ибо не исключено, что строилась она еще для его предшественника, а сам Джосер при вступ­лении на трон лишь присвоил его мастабу.) Во второй фазе Джосер приказал увеличить свою гробницу со всех четырех сторон па 4 метра; должно быть, она показа­лась ему тесной, хоть и превышала все мастабы преды­дущих царей. В третьей фазе он повелел продолжить ее на 10 метров в восточном направлении, так что она приобрела форму прямоугольника; эта пристройка, оче­видно, отводилась под молельню или под камеры с по­гребальной утварью. Только в четвертой фазе гробница стала превращаться в ступенчатую пирамиду: на преж­нюю постройку, расширенную во все стороны примерно на 3 метра, Джосер велел поставить три террасообразные крышки высотой 40 метров. Но и эти размеры, до той поры невиданные в египетском строительстве, Джо-сера не удовлетворили. В пятой фазе он приказал эту (теперь уже четырехступенчатую) мастабу, или пира­миду, заново расширить, на этот раз с западной и се­верной сторон, и, кроме того, добавил еще две ступени наверху. В шестой и последней фазе постройка еще не­сколько увеличилась за счет дополнительной обкладки стен плитами из турского известняка на северной, вос­точной и южной сторонах. Окончательные размеры ее основания достигли 125х115 метров, высота около 61 метра. Так она стала самой большой постройкой не только в Египте, но и во всем тогдашнем мире.

С традиционной мастабой пирамиду Джосера родни­ло и то, что она была семейной гробницей. В более поздних, «истинных пирамидах» всегда хоронили одного только царя, в этой же похоронены (или предполага­лось, что будут похоронены) все жены и дети Джосера, для которых было приготовлено 11 погребальных камер. Такому назначению соответствовала и подземная часть, которую несколько раз перестраивали в соответствии с изменениями в наземной части. Погребальная камера самого царя была не в пирамиде, а по обычаю, унасле­дованному от мастаб, под ней, на глубине 27,5 метра. Помещалась она точно под центром первоначальной мастабы и была довольно мала (3х1Х1,7 метра); сте­ны ее были облицованы плитами из асуанского гранита, и закрыта она была массивным гранитным блоком, ве­сящим 3,5 тонны. Первоначально в нее из центра маста­бы вела вертикальная шахта; после перекрытия маста­бы для доставки умершего вырубили новый наклонный проход, начинавшийся на северной стороне пирамиды. От вертикальной шахты во все стороны отходили кори­доры, штольни и камеры для погребальной утвари; две такие камеры были выложены синими изразцами, кото­рые напоминают декоративные камышовые циновки. К одиннадцати погребальным камерам членов царской семьи тоже вели шахты и коридоры со множеством бо­ковых ходов, так что каменная подземная часть этой пирамиды, по словам Гонейма, «в буквальном смысле слова вся пробуравлена ходами, точно гигантская заячья нора».

 

 

 

Пирамида Джосера в Саккара. Разрез, иллюстрирующий отдельные стадии строительства (по Лауэру)

 

Подземелье пирамиды Джосера было давным-давно тщательно обследовано грабителями. Современные ар­хеологи могут поставить себе в заслугу то, что им уда­лось обследовать эту часть пирамиды еще тщательнее. Фёрс и Квибелл нашли в пятой погребальной камере членов царской семьи два алебастровых саркофага; в одном оказались куски разбитого деревянного позоло­ченного гроба с остатками мумии ребенка лет восьми. Обнаружили они и заваленный шестидесятиметровый коридор с невероятным количеством погребальной утва­ри. Так, число каменных сосудов археологи определили в 30 — 40 тысяч; алебастровых и порфировых, совсем не тронутых временем, в несколько сотен; около семи ты­сяч каменных сосудов удалось заново склеить. Лауэру посчастливилось сделать другое интересное открытие: в царской погребальной камере он нашел мумифициро­ванный остаток человеческой конечности, возможно — незамеченный остаток той, которую оттуда извлек в 1821 году Минутоли, причем, судя по древнему способу мумифицирования, не исключено, что это частичка тела самого Джосера. Но самое ценное открытие сделано не в пирамиде, а близ нее. Оно принадлежит Фёрсу. В раз­валинах храма на северной стороне пирамиды сохра­нился почти неразрушенный сердаб, и в нем обнаруже­на незначительно тронутая временем статуя самого

Джосера!

Как и мастабы предшествовавших царей, пирамиду Джосера защищала ограда, однако она была сложена из камня и достигала без малого 10 метров высоты. Украшали ее выступы и символические врата, строи­тельные и декоративные элементы были точно такие же, как на кирпичных оградах. Каменная стена ограждала четырехугольное пространство размерами 554х277 мет­ров, т. е. намного больше, чем у любой мастабы, и кро­ме самой пирамиды укрывала от сторонних взглядов все стоявшие близ нее строения. Прежде всего заупо­койный храм у северной стороны пирамиды, затем два символических дворца Верхнего и Нижнего Египта (так называемые Южный и Северный дома), символические троны обеих частей страны на высоких пьедесталах, ал­тари и колонные залы. На этом же пространстве нахо­дилось и четырехугольное подворье с молельнями для обрядов празднества «сед», отмечавшегося в тридца­тую годовщину вступления царя на престол. (Зачатки этой традиции теряются в древности. По прошествии определенного времени правитель должен был всена­родно доказать свою силу, дабы продолжать властво­вать, ибо от его силы зависела не только способность защитить страну от врагов, но, по тогдашним представ­лениям, и урожайность земли, плодовитость скота, сча­стье и благоденствие подданных; если он не мог дока­зать свою силу, его умерщвляли и заменяли молодым. Подобного рода обязанностей у египетского царя было немало; так, согласно мифу о Хоре и Сете, он должен был, к примеру, нанести поражение вражескому пред­водителю. В позднейшие времена правители выполняли эту обязанность лишь символически, согласно установ­ленному ритуалу. Все эти свои многочисленные обязан­ности царь должен был выполнять и в загробной жизни, где он по-прежнему оставался властителем и богом.)

Если считать, что мастаба была как бы уменьшен­ным изображением дворца, то пирамида Джосера с прилегающими строениями и подворьем была изображением целого дворцового комплекса. А поскольку царь стоял выше всех людей, то его надгробие из белоснежного, сверкающего на солнце известняка должно было возвы­шаться над всеми остальными постройками. Правитель Джосер не оставил в истории почти никакого следа, но творение его архитекторов и рабочих, первая монумен­тальная постройка из камня на земле, стоит и поныне.

Архитектор пирамиды Джосера Имхотеп, согласно египетскому преданию, записанному Манефоном, — основоположник каменного строительства. Ему же при­писывалось и авторство одного из древнейших «Поуче­ний», и посему он считался покровителем письменности и образования; в Саисскую эпоху (а возможно, и рань­ше) ему оказывали высшие почести наравне с богами, ибо он был мудрец, а поскольку каждому египетскому мудрецу одновременно полагалось быть прорицателем и лекарем, то в эпоху Птолемеев его возвели еще и в ранг бога медицины; греки же отождествили его со своим Асклепием. Однако его историческое существование не­сомненно; по-видимому, он был высшим сановником ца­ря Джосера и, выполняя свои функции, руководил строительством его гробницы. Возможно, что как раз он и был инициатором ее перестройки из традиционной мастабы в ступенчатую пирамиду. Его собственной гроб­ницы не нашли, но имя его сохранилось на двух надпи­сях времен Древнего царства: одна из них высечена на постаменте изваяния в сердабе, обнаруженном Фёрсом в Саккаре. Это первое известное нам имя во всей исто­рии мировой архитектуры.

Титул «изобретателя каменного строительства» зву­чит для нашего слуха непривычно. Мы бы скорее предположили, что замена кирпича-сырца или деревянных столбов — следствие   длительной   эволюции,   что применение в строительстве камня — анонимное откры­тие. Однако никаких каменных построек, относящихся ко времени до Имхотепа, мы не знаем, а тем более мо­нументальных; ни в Египте, ни на Востоке — вплоть до укреплений Янь-шао в Китае, ни на Западе — вплоть до дольменов в британском Стонхендже. Правда, име­ются многочисленные свидетельства обработки камня, причем наиболее высокого уровня такая обработка до­стигла как раз в Египте. Это доказывают египетские ху­дожественные вазы и медали, относящиеся к доистори­ческой эпохе, и великолепно отшлифованные плиты, ко­торыми были облицованы погребальные камеры архаи­ческого периода. Нет сомнений, что подобный опыт еги­петских каменотесов и строителей когда-нибудь должен был стать достоянием архитектора, тем более архитек­тора, получившего заказ на постройку исключительной важности. А поскольку в Египте все служило царю и самой значимой постройкой была его гробница, то имен­но архитектор царской гробницы не мог не воспользо­ваться таким опытом.

 

 

Московский математи­ческий папирус (Сред­нее царство). Задача на вычисление объема усеченной пирамиды

 

На примере архитектурной эволюции пирамиды Джосера мы можем наглядно проследить, как архитек­тор искал и пробовал, как воодушевленный успехом принимался увеличивать размеры, как громоздил все новые слои камня на такую высоту, которой никто до него не достигал. По прилегающим постройкам мы, в свою очередь, можем видеть, как он еще не умел осво­бодиться от традиционных кирпичей и деревянных ба­лок, как старательно и без надобности копировал их, не зная законов строительства из нового материала, как познавал эти законы. Мы знаем, что он работал по плану, пусть и несколько раз измененному, и что разра­батывал его в подробностях для каменщиков и строи­телей. В ареале пирамиды, в яме с обломками камней нашелся кусок известняковой таблички, на которой красной краской была обозначена кривая с координата­ми и записями длины. Ныне эта табличка находится в Египетском музее в Каире как древнейший образец строительного плана.

О математических познаниях архитектора пирамиды Джосера нам, к сожалению, ничего не известно. Древ­нейшие расчеты, связанные со строительством пирамид, дошли до нас от эпохи Среднего царства, т. е. на тыся­чу лет позднее. Один из них (задача № 57) — на упомя­нутом выше папирусе Ринда: «Задание. Пирамида дли­ной в 140 локтей в основании и "секед"[53] в 5 ладоней и 1 палец. Какова будет ее высота? Раздели 1 локоть на удвоенный "секед", что равно 10 ладоням и 2 пальцам (10 ½  ладони). Умножь 10 ½ , чтобы получить 7, потому что это —1 локоть: 7— это 2/3  от 10 ½ .  Произведи дей­ствие со 140, что есть сторона основания: 2/3 от 140 есть 93 и 1/3 Это и есть ее высота». (1 локоть равнялся при­мерно 52 сантиметрам, он состоял из 7 ладоней, ладонь состояла из 4 пальцев, иероглифическим обозначением локтя была вытянутая рука.) Другой пример математи­ческих вычислений содержит Московский математиче­ский папирус; здесь идет речь о вычислении объема усеченной пирамиды, но интерпретация этих расчетов сложнее. Возможно, что решение подобных задач егип­тяне нашли еще во времена Древнего царства. Однако никаких письменных данных об этом не сохранилось. Существует лишь одно доказательство — пирамиды.

План архитектора претворяла в жизнь под наблю­дением надзирателей целая армия строителей — каме­нотесы, транспортировщики каменных блоков, каменщи­ки, укладчики, носильщики и т. п., т. е. все, кто и был настоящими создателями пирамиды. Техника и органи­зация их труда интересовала еще греков и римлян;

современные исследователи не жалели сил для того, чтобы как можно полнее воспроизвести картину работ. Они изучили все материалы письменности и изобрази­тельного искусства Египта, стараясь представить себе, как добывался и обрабатывался камень, каким образом каменные блоки доставлялись из каменоломен и подни­мались на самую вершину постройки, как обеспечива­лась дисциплина на строительной площадке, каковы бы­ли условия жизни рабочих и т. п. Геологическая экспер­тиза помогла установить происхождение использованного в строительстве камня; способ резки и шлифовки плит изучался посредством микроскопии; с помощью хи­мического анализа выяснялось, какие металлические инструменты использовались строителями; радиоугле­родный метод позволил определить возраст случайно сохранившихся органических веществ. К эксперименту были привлечены египетские рабочие; специально ото­бранные группы ознакомили с методами труда их дав­них предков и дали им в руки древние инструменты. Кроме Лауэра, Фёрса, Квибелла и других ученых, о ко­торых мы уже говорили, положительных результатов во всех этих исследованиях добились прежде всего Д. А. Рейснер и С. Кларк с Р. Энгельбахом. Правда, кое-что и после этого осталось неясным и спорным, однако мы остановимся на том, что признано всеми.

 

 

Инструменты египетских каменщиков и работников в эпоху Древнего царства. Слева тесло, далее резцы, справа сверло (все из меди);

внизу долеритовый молот

 

Итак, ясно и бесспорно, что пирамида Джосера, как и любая пирамида после нее, строилась силой человече­ских мускулов с применением самых простейших вспо­могательных средств. Машины как источники энергии египтянам в те времена не были известны, тягловой си­лой животных они умели пользоваться весьма ограни­ченно. Не нашлось доказательств, хотя бы косвенно подтверждающих, что египтяне применяли в строитель­стве колесо или блок, не говоря уже о более сложных технических средствах. В эпоху строительства пирамид они были знакомы с рычагом, катком и наклонной плоскостью. Знали еще и вал, но имеются данные лишь о том, что они пользовались им при спуске каменных бло­ков, закрывающих колодец погребальной камеры. Их инструментарий весьма ограничен: долота, молоты, кир­ки, шары на ручках, жерди, клинья и пилы для камня. Металлические инструменты — исключительно из меди, каменные — преимущественно из гранита и долерита. Однако медные инструменты из последних находок от­личаются поразительной твердостью; создается впечат­ление, что вопреки мнению первых египтологов древние египтяне уже в этот период умели закаливать медь[54]. К бронзовым инструментам они перешли позднее, к желез­ным — лишь в Позднюю эпоху.

Исследование пирамиды Джосера показало, что ее внутренние блоки вытесаны из крупнозернистого извест­няка, взятого из местной каменоломни; и в других пи­рамидах внутренние блоки всегда вытесывались из камня, добываемого в ближайших каменоломнях. Облицо­вочные плиты, как выяснилось при изучении их остатков, были из тонкозернистого известняка, доставлявшегося из каменоломен близ нынешних деревень Туры и Масары на противоположном берегу Нила. В этих камено­ломнях, так же как и в Мокаттамском горном массиве близ Каира, по сей день сохранились следы труда тог­дашних каменотесов, позволяющие ознакомиться с их техникой и профессиональными приемами. Сначала до­бывали камень на поверхности каменного карьера, а за­тем постепенно переходили к слоям все более глубокого залегания. Киркой или долотом выравнивали поверх­ность камня, по обозначенным линиям делали засечки и постепенно их углубляли; когда вырубленный таким образом блок держался уже только на узкой полоске, его откалывали сильными ударами долеритовой палицы или медного молота. Такую технологию использовали при добыче известняка, с более твердым гранитом при­ходилось поступать иначе. В скале выдалбливались глу­бокие дыры и засечки, куда молотом вбивались метал­лические жерди или клинья; затем все на них навалива­лись, и плита отламывалась. Наглядный пример такого метода мы находим ныне в асуанских каменоломнях, где даже остался лежать гигантский обелиск, треснув­ший перед отделением от скалы. Пользовались и други­ми способами, эффективность которых, однако, не получила полного подтверждения современными опытами: в заранее проделанные дыры вбивали деревянные клинья, затем обливали их водой, пока дерево, разбух­нув от влаги, не отрывало блок. Менее пригодные слои камня обходили. Так в скалах возникали целые тунне­ли с рядами опорных столбов, причем многие из этих туннелей имеют протяженность в несколько десятков метров. Несомненно, тут нужны были неимоверные уси­лия и большой расход инструментов, зато каменолом­ня использовалась намного эффективнее, чем при нашем способе разработок с помощью динамита.

Из каменоломен поступали грубо обработанные кам­ни определенных размеров, окончательная их обработка производилась на месте, на строительной площадке. Сперва каменотесы выравнивали молотами и долотами боковые плоскости будущего блока, чтобы камни плотнее прилегали друг к другу, перед укладкой десятники их нумеровали (некоторые из номеров сохранились на задней стороне блоков). Блоки соединяли составом из мягкого ила, выкапываемого при углублении подземных проходов, а иной раз просто укладывали их один на другой, так что они держались лишь силой собственной тяжести. Внешние плоскости выравнивали медными до­лотами уже после окончательной укладки блоков. Кон­троль производился с помощью свежевыкрашенных до­сок, которые прикладывали к отдельным блокам; краска оставляла следы только на выступах, и их устраняли шлифовкой. Точно так же производились выравнивание и шлифовка твердых гранитных плит в погребальной камере; правда, там это было труднее, ибо работали при слабом свете масляной лампы или свечи, а возмож­но, при помощи света от расположенных соответ­ствующим образом медных зеркал (однако исполь­зование последнего способа пока остается спорным). Тщательность   шлифовки   поразительна,   местами эти плиты на ощупь такие же гладкие, как тончай­шие алебастровые вазы.

Транспортировка блоков из каменоломни была слож­ной проблемой. С почти полной уверенностью можно утверждать, что для этого каждый раз заранее строи­лась дорога; в качестве средств доставки использовались подкладные валки и деревянные сани, которые тянули канатами. Египтянам эпохи Древнего царства были известны колесо и повозка, но при доставке камней ими не пользовались, ибо они быстро ломались. (Не пользо­вались ими, между прочим, и для перевозки людей;

правителей и сановников носили в специальных носил­ках). Ничего  не  известно и об использовании упряжек животных. Ослы и мулы были для такой рабо­ты слишком слабы и дороги, лошади появились в Египте лишь после нашествия гиксосов и распространились только в эпоху Нового царства. Был тут, правда, длин­норогий скот (ныне вымерший), но как тягловую силу египтяне использовать его не могли, ибо в ту пору не знали еще ни ярма, ни хомута. Значит, оставались толь­ко люди, которые тащили и толкали сани с каменными плитами. Это, конечно, было не легче, чем работа в карьерах, зато, насколько можно судить по изображе­ниям, группы используемых для доставки камня людей были довольно многочисленны. К тому же люди цени­лись меньше животных, и обходились с ними более без­жалостно.

Через Нил камни перевозили на плотах или на ладьях, причем в период паводка, когда вода доходила до самых строительных площадок, так что доставка по суше сокращалась до минимума. Для доставки больших блоков из отдаленных карьеров использовались речные суда, иногда специально сконструированные. До нас дошло изображение такого судна только от времени Нового царства: на нем везут самый высокий обелиск царицы Хатшепсут: высота — более 30 метров, вес — свыше 300 тонн. Этот обелиск до сих пор стоит в Карнаке. Согласно надписи, сделанной на нем, чтобы его вытесать, потребовалось семь месяцев, а чтобы перевез­ти из карьера на корабль — 6000 работников. В строи­тельстве речных судов египтяне достигли высокого мас­терства еще во времена Древнего царства.

Блоки пирамиды Джосера были довольно малы, и транспортировка их не вызывала особых трудностей. Трудности возникли лишь с использованием гигантских блоков, из которых строились более поздние пирамиды. Здесь же одну плиту еще могли нести два носильщика, а на высшую ступень их поднимали или втягивали, ско­рее всего, по наклонной плоскости, поверхность которой поливалась жидким  илом.   Существование таких платформ не доказано, ибо по окончании постройки все вокруг пирамиды тщательно убиралось и приводилось в порядок, однако предположение о том, что ими пользо­вались, дружно поддерживают все ученые. Строитель­ство пирамид, скорее всего, велось сезонно и наиболь­шего размаха достигало в период разлива Нила, когда основной материал был доставлен, а летний зной спадал. В каменных же карьерах, по всей вероятности, работали круглый год.

 

 

Платформа для транспортировки материала; внизу ваятели за рабо­той. (По изображению на гробнице Рехмира, XVIII династия)

 

Об организации труда при постройке пирамиды Джосера у нас нет сведений. Однако до нас дошли сви­детельства, относящиеся к лишь немного более позднему времени, и потому мы можем предположить, что и при постройке пирамиды Джосера работы проходили так же. Труд был организован по-военному: работники делились на отряды во главе с начальниками, «штаб» составляли назначенные на строительство архитекторы и надсмотрщики, идейная опека была обязанностью жрецов. Самая значительная по численности группа на­зывалась «командой», она насчитывала 800—1000 чело­век, «команды», в свою очередь, делились на «смены» по 200—250 человек, «смены» на «звенья», включавшие от 10 до 50 рабочих. Кроме того, существовали особые группы камнерезов и скульпторов, своего рода «брига­ды художников».

Тот факт, что пирамида была объектом религиозного назначения, обусловливал проведение множества свя­занных с ее строительством обрядов. Мы знаем о них довольно хорошо благодаря текстам, найденным при раскопках в Абусире. Обряды начинались уже в тот мо­мент, когда определялось место будущего строительства, и продолжались в течение всего подготовительного пе­риода; самыми торжественными обрядами сопровожда­лось начало строительных работ. В них участвовал сам царь со свитой жрецов, изображавших богов; он за­бивал колья, натягивал шнуры, выкапывал «почетную» яму, посыпал ее песком, делал из глины кирпич и «закладывал его в фундамент будущей пирамиды». Затем в основание пирамиды закладывались шкатулка с об­разчиками используемых материалов и кирпич с именем царя. После чего жрецы все как положено освящали — и строительство начиналось. Не последним по значимо­сти обрядом, совершавшимся спустя годы или десятиле­тия, было водворение в погребальную камеру умершего царя. В заупокойном храме пирамиды жрецы и санов­ники приносили жертвенные дары, до тех пор…

До каких же пор? К сожалению, этого мы не знаем. Ни касательно пирамиды Джосера, ни какой-либо дру­гой пирамиды. Вот тут мы и достигли грани, за которой . взгляды авторитетных египтологов начинают существен­но расходиться, а их рассуждения все чаще завершают­ся различными вариантами фраз: «Здесь на самом деле далеко не все ясно».

Так, например, неясно, сколько людей работало па строительстве пирамиды Джосера и как долго оно продолжалось. Никаких свидетельств не сохранялось. Но не достаточно ли определить объем работ, сосчитать ка­менные блоки, учесть примерную выработку работни­ка и т. д.? Да призвать на помощь сообщения Геро­дота?

Но проблема значительно сложнее. Данные Геродота относятся к значительно более позднему времени. Хотя они весьма правдоподобны (у нас будет возможность в этом убедиться), но применимы лишь к пирамиде Хуфу, которая строилась не менее чем через сто лет после пирамиды Джосера. За это время египетские каменщи­ки и работники приобрели опыт и сноровку. Кроме того, блоки, из которых она построена, уже иных размеров, так что неизбежно и строили ее по-другому. Кубатура пирамиды Джосера примерно в десять раз меньше, чем кубатура пирамиды Хуфу, в то время как кубатура ее подземных коридоров примерно в двадцать раз больше. Если взвесить все известные нам факты, то на основе сообщении Геродота мы могли бы сказать, что на строи­тельство пирамиды Джосера затрачено примерно в пять раз меньше труда. Это значит, что если строительство ее продолжалось 20 лет, то на нем ежегодно в течение трех месяцев было занято 20000 человек. Однако это пред­положение, за правильность которого не поручился бы ни один египтолог.

Сказать по правде, из формулировки Геродота не совсем ясно, строилась ли пирамида Хуфу всего три ме­сяца в году, или строительство велось непрерывно, а лишь каждые три месяца менялись работники. Почти все египтологи склоняются к первой мысли и обосновы­вают это экономически, утверждая, что египетское хо­зяйство не выдержало бы оттока ста тысяч рабочих на одну стройку, если учесть, что одновременно строились царские дворцы, гробницы сановников, храмы, крепости и т. п., да еще продолжалось строительство столицы. Причем существует предположение, опирающееся на весьма убедительные факты, что помимо сезонных ра­ботников на строительстве пирамид постоянно трудилось значительное число специалистов. Вполне  возможно, что так же обстояло дело и на строительстве пирамиды Джосера, да и всех прочих. И тут мы подошли к друго­му и более важному вопросу: кто они были, эти работ­ники, строившие пирамиды, из каких общественных классов или групп их набирали? Иными словами, были ли это рабы или свободные египтяне?

«Это были рабы!» — безапелляционно отвечают одни.

«От Нила к расположенной неподалеку строительной площадке движется живой поток полуголых рабов — светлокожих и черных, толстогубых и с приплюснутыми носами, с бритыми головами, — распространяя смешан­ный запах дешевого масла, пота, редьки, лука и чесно­ка... Вскрикивая и взвизгивая под ударами бичей над­смотрщиков, они бредут по гранитным плитам дороги, протянувшейся от Нила к месту постройки; стеная от врезающихся в плечи веревок, они тащат огромные, мед­ленно передвигающиеся на катках тачки, груженные камнями, каждый объемом более одного кубического метра. Так под стоны и крики росла на костях рабов пирамида». Категоричность тона и красочность описа­ний (процитированное выше взято из книги: К. В. Керам. Боги, гробницы и ученые. М., 1966 г., с. 140) по­буждает исследователей задать вопросы: «Откуда вы это так точно знаете? Почему считаете, что непосильный труд был уделом одних лишь рабов?» Ведь из шумер­ских источников мы, например, знаем, что строительство зиккурата было обязанностью и правом (равно как во­инская служба) исключительно свободных граждан, рабам же участие в этом категорически запрещалось. В Афинах даже возникли споры о том, можно ли ис­пользовать труд рабов при строительстве Парфенона; в конце концов закон ограничил их количество до четвер­ти всех работающих. А греческое общество, безусловно, было более зрелым рабовладельческим обществом, чем египетское!

«Наверняка это были не рабы! — отвечают другие, и в том числе некоторые египтологи старшего поколе­ния. — Хотя бы потому, что в те времена в Египте не существовало рабов, а если и были, то в весьма неболь­шом количестве». Это серьезное возражение, его в ос­новном придерживался и известный чешский египтолог Ф. Лекса (например, в книге «Общественная жизнь в Древнем Египте»). Нельзя отрицать тот факт, что в пись­менных документах времен Древнего царства слово «хем», которое позже стало означать «раб», употребля­лось не только в этом смысле. Тогда оно означало также «слуга», причем независимо от общественного поло­жения данного лица; «слугой божьим» был, например, сам верховный жрец, «слугой царя» — каждый санов­ник.

Это обстоятельство н послужило причиной того, что некоторые египтологи несколько поспешно сделали вы­вод, что рабов в Египте в ту пору не было совсем или их было немного. Они упустили из виду, что слово «хем» могло означать слугу, который был рабом, а в египет­ских текстах той поры существовало множество и дру­гих обозначений раба, например «джет» — «тело», «ме­рит» — «земледельцы и челядь, полученные во владение вместе с наделом», «исуу» — «работники, которые купле­ны», и т. п.; всего известно около 20 таких выражений. Но если бы египтяне даже и не имели тогда общего по­нятия «раб», это еще ничего бы не значило. Многие ин­дейские племена в пору открытия Америки не имели слова «дерево», а знали лишь слова «ель», «сосна», «дуб» и т. д. Но ведь никто из этого не делал вывода, будто в Америке нет деревьев.

В нашем кратком историческом экскурсе мы уже упоминали, что возникновение египетского государства сопровождалось и обусловливалось порабощением по­бежденных народов. Из надписей, сделанных древней­шими царями, мы узнаем, что они брали в плен и уво­дили в Египет десятки тысяч восставших (в одном слу­чае—120000 человек из взбунтовавшегося Нижнего Египта), которых лишали личной свободы и превраща­ли в рабов. Победоносные воинские походы во всех на­правлениях (за исключением северного, где было не­преодолимое для тогдашних египтян море) привели к тому, что в стране оказалась масса иноземцев — рабов. Судя по документам, эти рабы становились достоянием царя; на рубеже царствования III и IV династий появ­ляются свидетельства о рабах в собственности вельмож, получивших их в дар от царя (первый из таких доку­ментов — надпись в гробнице Мечена), к эпохе V и VI династий относятся документы о купле и продаже людей в частную собственность. Таким образом, мы можем предположить, что в пору правления III династии, когда начали строить пирамиды, в стране и во владении царя было достаточное количество рабов, способных возвести эти сооружения своими руками.

Но только ли рабы строили пирамиды? Положение царя давало ему возможность пользоваться трудом не только рабов. Любую повинность, в том числе, разумеет­ся, и трудовую, он мог возложить на любого из своих подданных, пусть даже лично свободного. Нет никаких причин, которые помешали бы ему, используя свою безграничную власть бога и царя, вменять подданным в обязанность осуществление такой важной государствен­ной и религиозной задачи, как строительство его гроб­ницы. Каким образом (говоря современным языком) производилась разверстка, мы не знаем; по более позд­ним документам можно судить, что набор рабочей силы, по всей вероятности, возлагался на правителей приле­гающих к столице областей (номов), а возможно, и но­мов всего Египта. Главная тяжесть, безусловно, ложи­лась на плечи земледельцев-общинников и сельскую бедноту, т. е. на людей формально свободных. Именно они, скорее всего, могли (или, точнее, должны были) после жатвы отрабатывать три месяца на строительстве пирамиды.

Правда, и тут не все ясно, однако современная наука в равной мере отвергает оба категоричных мнения, буд­то пирамиды построены одними рабами или одними сво­бодными работниками. Скорее всего, для их строитель­ства использовались и свободные и рабы. По-видимому, свободные работали главным образом сезонно, а рабы — круглый год. Из свободных, вероятно, создавались груп­пы специалистов, живущих при стройке, рабы же преи­мущественно работали в карьерах, причем самые тяже­лые виды работ, без сомнения, выполнялись военноплен­ными. Особой классовой дифференциации не предпола­гали здесь и классики марксизма-ленинизма. «...Гранди­озные сооружения Древнего Египта обязаны своим воз­никновением не столько многочисленности египетского населения,— заметил в "Капитале" Маркс в связи с вы­водами Диодора,— сколько тому обстоятельству, что значительная часть его могла быть использована на это дело»[55].

Говоря о «свободных» и «рабах», мы, правда, не должны забывать, что в условиях тогдашнего египетско­го деспотизма речь шла лишь о формальном различии:

по отношению к царю свободные были такими же ли­шенными всяческих прав подданными, как и рабы. Что касается дисциплины  на строительстве, то это была жесткая дисциплина, соответствующая воинской органи­зации отрядов строителей. Дубинки надсмотрщиков на­верняка существовали не только для того, чтобы на них опирались. Со времен Древнего царства до нас дошла надпись на стене гробницы, в которой начальник группы ремесленников из царского дворца хвастает тем, что его «с самого рождения ни разу не били перед каким-либо сановником». Если как исключение небитым остался на­чальник, то каким же было повседневное обращение с рядовым тружеником?

Согласно сообщениям Геродота, непосредственных строителей пирамиды частично «кормил царь». Обнару­жена надпись, относящаяся к периоду VI династии, где о каменотесах и надсмотрщиках в карьере говорится, что «все они были на попечении царя»; судя по надпи­сям в гробницах частных лиц, обученные ремесленники и вообще умельцы получали за свой труд «весьма хоро­шее вознаграждение». Подробности об этом, в особенно­сти сколько и какую еду получали работники и получали ли они еще что-нибудь, отсутствуют.

Ранее мы упомянули зиккураты — месопотамские храмовые постройки в виде ступенчатых башен со свя­тилищем на вершине. Обычно они состояли из трех сту­пеней и с фронтона имели трехпролетную лестницу; но по раскопкам нам известен и один одноступенчатый зиккурат, а по дошедшим до нас сообщениям—одни вось­миступенчатый. Площадь прямоугольного фундамента составляла 60—80х40—60 метров, средняя высота — 20—40 метров. Самый высокий зиккурат, по сообщениям, достигал 90 метров. Строили их из кирпича-сырца, внут­ри конструкция имела сплошное заполнение, каждая ступень была выкрашена в свой цвет, а святилище обли­цовывалось изразцами.  Начали их строить шу­меры; после них зиккураты строили и другие народно­сти, жившие между Тигром и Евфратом, последними— вавилоняне. Многие зиккураты сохранились и поныне, хотя со следами более поздних перестроек и в довольно плачевном состоянии. К числу старейших относятся зик­кураты шумерского бога небес Ану и шумерской богини любви Инанны в Уруке (нынешней Варке), фундаменты которых заложены примерно в XXXI—XXVIII веках до н. э.; один из наиболее хорошо сохранившихся—зикку-рат шумерского бога луны Наннара в Уре (близ нынеш­ней Насирии), датируемый XXIX—XXVIII веками до н. э. Самый большой из них (по сообщению Геродота)— зиккурат Этеменанки в Вавилоне, построенный в VII— VI веках до н. э., «Дом оснований неба и земли», биб­лейская Вавилонская башня.

Зиккураты на территории нынешнего Ирака — архи­тектонические антиподы египетских пирамид; многие из них и старше пирамид. Поэтому ученые справедливо за­даются вопросом, не послужили ли зиккураты примером для египтян при строительстве пирамид, в особенности ступенчатых. Большинство исследователей видели, ко­нечно, и серьезные различия: в зиккуратах не было ни­каких внутренних помещений; лестницы у них всегда были наружные, тогда как у пирамид — внутренние;

зиккураты заканчивались святилищем, пирамиды же — острием, а первая пирамида представляла собой срезан­ную призму; зиккураты были храмами, пирамиды— гробницами или надгробиями. Пока ученые не придава­ли этим функциональным и конструктивным различиям значения, они отвечали на поставленный вопрос положи­тельно, особенно если относились к приверженцам не­сколько странной теории панвавилонизма, по которой все, что имеет хоть какую-нибудь ценность, происходи­ло из Вавилона.

Сравнив на рисунке архитектонические реконструк­ции зиккурата и пирамиды, мы увидим в них немало об­щих элементов; но в действительности пирамида (в том. числе и ступенчатая) на зиккурат вовсе не похожа. Пирамида вздымается к небу, вонзается в него острием, заставляет взгляд скользить от основания вверх, к вер­шине, и еще выше — к синему небу. Зиккурат с массив­ной нижней ступенью и снижающейся надстройкой ка­жется упавшим с неба; он точно бы развалился на зем­ле, удерживая наш взгляд на оптическом центре тяже­сти внизу, у самого фундамента; если долго глядеть на зиккурат, то замечаешь, что вместо неба в поле зрения находятся бесконечные песчаные дюны. Пирамида гео­метрически проста, зиккурат довольно расчленен; обе постройки монументальны, однако монументальность зиккурата несколько тяжеловесна. Если бы Имхотеп или какой-нибудь другой египетский архитектор увидел зиккурат, тем более с деревьями на плоскости нижней ступени, то наверняка не нашел бы в нем вдохновляю­щего примера для перестройки мастабы в ступенчатую пирамиду. Но то, что он его видел, более чем сомни­тельно. О контактах между египтянами и шумерами в источниках и той и другой стороны нет никаких упоми­наний.

Ныне уже никто не пытается защищать теорию «ва­вилонского образца» или «шумерского прототипа» пира­мид. И в самом деле, нет причин сомневаться в том, что пирамиды исконно египетское творение, что они — реа­лизация идеи, выросшей на египетской почве и из еги­петских представлений, и что свой конечный вид они приобрели в результате развития, которое началось с мастаб царей архаического периода и вело к постепен­ному превращению мастабы царя Джосера в ступенча­тую пирамиду! Эта пирамида, на строительстве которой впервые использовались каменные блоки, ныне всеми считается первым шагом на пути к «истинной пирами­де». Вторым шагом была пирамида царя Сехемхета, ко­торую в 1952 году нашел Гонейм.

Пирамида Сехемхета с самого начала строилась как ступенчатая, по заранее разработанному плану и на ос­нове опыта, приобретенного при строительстве пирами­ды Джосера. Возможно, ее проектировал известный Имхотеп (его имя, начертанное красными чернилами, най­дено на стене ограды пирамиды) или архитектор той же школы.

Для ее строительства использовались блоки из мест­ного серого известняка, причем того же размера, что и блоки пирамиды Джосера, однако в конструктивном от­ношении заметен значительный прогресс. Как и у всех более поздних пирамид, у нее квадратное основание, а погребальная камера находится строго в центре, под точкой пересечения диагоналей. Коридоры, шахты и ка­меры для погребальной утвари расположены согласно точному плану и уже явно не напоминают «заячью но­ру». Ее наземная часть состоит из внутреннего ядра, к которому прилегают четырнадцать наружных слоев (по два для каждой ступени). Целесообразность такой структуры открыл еще строитель пирамиды Джосера; крепкое внутреннее ядро из грубо отесанных блоков, которые от основания к вершине постепенно сужаются, — опора всей постройки и гарантия ее прочности. Этого принципа придерживались все последующие зодчие пи­рамид Древнего царства.

 

 

Месопотамские зиккураты и египетские пирамиды. Слева направо:

зиккурат Ану в Эриду, зиккурат Инанны в Уруке, зиккурат Этеменанки в Вавилоне (так называемая Вавилонская башня), пирамиды Джосера и Хуфу

 

Будь пирамида Сехемхета достроена, она была бы выше пирамиды Джосера метров на девять, с основания 120х120 метров она поднималась бы ввысь примерно на 70 метров и насчитывала бы семь ступеней. Работы по ее строительству были остановлены на второй сту­пени, скорее всего, из-за внезапной смерти царя; позже с нее сняли несколько тонн каменных блоков, так что осталась лишь первая ступень высотой около десяти метров и небольшой выступ второй ступени. Сехемхет здесь не был похоронен, где он обрел последнее упокое­ние, равно как и его преемники, нам неизвестно. Воз­можно, что некоторые из них тоже повелели выстроить себе ступенчатые пирамиды — близ Завист-эль-Ариана южнее Гизе, в Силе близ Фаюмского оазиса, а возмож­но, и в других местах. Остатки незавершенных или раз­рушенных пирамид свидетельствуют о том, что их про­ектировали и строили так же, как пирамиду царя Сехемхета в Саккара.

Около ста лет строились в Египте ступенчатые пира­миды, весь период правления III династии; возможно, ступенчатую пирамиду повелел построить и последний ее царь — Хуни. Место он выбрал близ нынешней дерев­ни Медума, километрах в пятидесяти южнее Каира. Его архитекторы, вероятно, возвели три ступени, а возможно, и семь, потом, по-видимому, царь умер. Его преем­ник Снофру, первый царь IV династии, приказал про­должать строительство: была возведена и восьмая сту­пень. Точно ничего неизвестно, но, вероятно, на этой ста­дии что-то произошло. Царь или его архитектор прика­зал заполнить пространство между ступенями, а все строение обложить плитами из турского известняка. Так пирамида, строившаяся как ступенчатая, обрела внеш­ний вид истинной пирамиды.

Ныне пирамида в Медуме вообще не походит ни на ступенчатую, ни на истинную пирамиду. Местное насе­ление называет ее харам-эль-каддах — «ложная пирами­да». Время изменило ее до неузнаваемости. Вся ее обли­цовка, а вместе с ней и большая часть поверхностных слоев исчезли; из груды камня и песка, перемешанного с упавшими блоками, торчит лишь обнаженное ядро. Первоначально высота ее была больше, чем у всех пре­дыдущих пирамид; при квадратном основании 146х146 метров она поднималась ввысь почти на 118 метров. Для ее строительства использовались такие большие блоки, что носильщики не могли их поднять; возникла проблема, как их доставить на нужную высоту. Пира­миду эту обследовали Лепсиус, Масперо, Питри, Уэйнрайт, но только Борхардту удалось в начале нашего ве­ка найти возле нее остатки платформ или насыпей, по которым каменные блоки доставлялись наверх. Подоб­ную же находку в тридцатые годы сделал А. Роу; най­денные им остатки платформы видны и поныне. Кирки ученых Нового времени подтвердили, таким образом, правильность давнего сообщения Диодора, согласно ко­торому тогдашние строители переправляли камни на­верх «с помощью насыпей, ибо приспособления в ту по­ру еще не были изобретены».

На песчаном холме близ Медума мы наконец оказа­лись у основания гробницы, которая имела форму пра­вильной четырехугольной геометрической пирамиды. Но в указанную эпоху этот тип пирамиды еще не преобла­дал. К западу от нынешней деревни Дашур стоит не­сколько пирамид, две из которых построены по пове­лению царя Снофру.

Первая, южная, очевидно, возникла непосредственно после медумской, но на пути к правильной гео­метрической  пирамиде   представляет шаг   назад.

 

 

Пирамида Снофру с ломаными гранями в Дашуре. Разрез и горизонтальная проекция (но Перрингу)

 

Издали она похожа на гигантскую палатку бедуи­на: почти до половины ее высоты стены поднимаются довольно круто вверх, затем резко меняют наклон и к вершине идут под значительно меньшим углом. Ее назы­вают «ломаной пирамидой» или «пирамидой с двойным наклоном», а из-за великолепной, сверкающей на солн­це облицовки еще и «белой пирамидой».

Менее чем в двух километрах к северу от «белой пи­рамиды» над низкой линией горизонта пустыни высту­пает вторая пирамида Снофру — «розовая». Она боль­шая, но словно бы прижата к земле: наклон ее стен весьма невелик, они поднимаются примерно под тем же углом, что и верхняя часть южной пирамиды; в соотно­шении с площадью фундамента она необыкновенно низка.

Она имеет еще два существенных отличия от южной пирамиды Снофру. Первое скрыто под ее поверхностью:

каменные блоки наружных слоев уложены на ядро не вертикально, а горизонтально. Второе видно сразу: пи­рамида не ступенчатая, не ломаная и не ложная, а во всех отношениях истинная. Этой северной пирамидой Снофру мы можем окончить путешествие по стопам ар­хитектурной эволюции пирамид. Это первая действи­тельно истинная из сохранившихся пирамид. Любопыт­но, что первым человеком Нового времени, вступившим в нее, был чех Вацлав Ремедиус Прутки.

Итак, пирамида обрела геометрически правильную форму в результате постепенного упрощения. Но поче­му надгробие египетского царя обрело форму пирами­ды? Это уже другой вопрос, на который пока нет удов­летворительного ответа. Существует множество гипотез, среди них есть и весьма остроумные, но, как это бывает со всеми гипотезами, количество их находится в обрат­ной пропорции к количеству точных сведений.

«Строя свою ступенчатую пирамиду, Джосер, скорее всего, просто стремился создать памятник, который вы­сотой превзошел бы гробницы всех его предшественни­ков и символизировал "Первозданную Гору" — верши­ну, возникшую на заре творения из первородных вод»,— пишет Гонейм в книге «Потерянная пирамида». Это объяснение кажется вполне приемлемым и, уж во вся­ком случае, более достоверным, чем предположение, будто пирамида выполняла роль «ступеней» или «лесен­ки», ведущих прямо в небо. Дело в том, что в «Текстах пирамид» позднейших правителей, в особенности VI ди­настии, есть надписи, где между тысячами других фраз можно найти и такие: «Я изготовил для себя это сия­ние твое в качестве лестницы под ноги мои, по которой я выйду к этой матери моей, живому урею на [челе] Ра...» (§ 1108). «Да сделает небо сильным солнечное сияние для тебя, да поднимешься же ты на небо подоб­но оку Ра...» (§ 1231).

Безусловно, надо обладать богатой фантазией, чтобы из этих (и еще менее определенных) формулировок сде­лать вывод о том, что «пирамида—это материализация идеи ступеней, ведущих на небо», или «идеи лестницы» (а по другой версии—«подымающегося вверх дыма кадильниц»),

В связи с проблемой возникновения «истинной» пира­миды Эдварде в своих «Египетских пирамидах» высказал любопытную мысль: «Интересный вид порой представ­ляется нам в Гизе под вечер пасмурного зимнего дня. Если стоять на дороге, ведущей в Саккара, и смотреть на запад, в направлении поля пирамид, то можно уви­деть, что косые солнечные лучи падают примерно под тем же углом, что и стены Великой пирамиды. Создает­ся впечатление, будто перед тобой нематериальный прообраз и его материальное воплощение». Это верное наблюдение: если небо над Гизе затягивается облаками, подобный эффект можно видеть и не только зимой, но крайне сомнительно, чтобы этим можно было объяснить пирамидальную форму тамошних гробниц и царских надгробий. Правда, Эдварде тоже не утверждает это ка­тегорически: с оговорками высказывает свой взгляд и Черный в «Древнеегипетской религии» (Лондон, 1952):

«Как нам кажется, переход от ступенчатой пирамиды к истинной был следствием победы гелиопольского культа солнца, и форма пирамиды подсказана формой бенбенета, высокого заостренного конусообразного камня, ко­торому поклонялись в Гелиополе как прибежищу солн­ца, чьи лучи во время утреннего восхода раньше всего касаются вершины бенбенета».

Разумеется, существует немало других не освещен­ных нами вопросов, связанных с рождением и эволюци­ей пирамид. О некоторых мы поговорим в «полевых ус­ловиях», т. е. лицом к лицу с самой пирамидой, другие оставим для заключительной главы. Но на один вопрос нам следовало бы ответить давно: почему пирамида на­зывается пирамидой?

Согласно широко распространенному мнению, слово «пирамида» происходит от греческого «пирамис», в мно­жественном числе «пирамидес», что означает «геометри­ческая пирамида». Этимологически это слово связано с «пир» — «огонь» (ибо пламя часто похоже на пирамиду) или с «пира», что, помимо прочего, означает «погребаль­ные костры», а в переносном смысле — «могила». Одна­ко тем же словом греки называли и пшеничный кулич, имевший форму пирамиды. Все эти объяснения вполне правдоподобны, даже последнее.

Тем не менее в греческих этимологических словарях обычно утверждается, что слово «пирамис», по всей ве­роятности, египетского происхождения. Но точного до­казательства этому нет.

В иероглифических и иератических текстах слово «пирамида» писалось знаками, передававшими звуки «м» и «р»; к ним добавлялся определитель в виде тре­угольника на узком прямоугольнике, символизировав­ший пирамиду с каменным ограждением:

 

Нынешние египтяне называют ее «аль-харам», во мно­жественном числе — «аль-ахрам». Таким образом, ответа на вопрос, почему пирамида называется именно пи­рамидой, до сих пор нет.

Но мы уже предупредили читателя, что в египтоло­гии еще далеко не все ясно. Это касается и пирамид, как нам не раз приходилось отмечать во время нашего путешествия по стопам их открывателей и исследовате­лей.

Теперь мы сами отправимся в небольшую туристскую поездку по полям пирамид, чтобы посмотреть, как вы­глядят сейчас строения, некогда более всех приблизив­шиеся к солнцу и звездам.

 

III. ПИРАМИДЫ В СВЕТЕ НАУКИ

 

Глава VIII

СТУПЕНЧАТЫЕ ПИРАМИДЫ НАЧАЛА ДРЕВНЕГО ЦАРСТВА

 

Дорога к пирамидам начинается в Каире, городе с шестимиллионным населением, столице нового Египта и месте расположения основных научных учреждений, за­нятых изучением Древнего Египта. Девять пирамид, включая самые большие и самые прославленные, нахо­дятся прямо на территории города: Гизе — уже давно не деревня за рекой, а часть Большого Каира.

Поэтому мы не можем хотя бы на короткое время не задержаться в Каире. Это самый большой и красивый город Египта, а пожалуй, и всего арабского мира, всей Африки. Широкие бульвары с самыми современными десяти- и двадцатиэтажными зданиями чередуются с традиционными кривыми улочками Востока, в городе четыреста мечетей со стройными минаретами и сорок хра­мов с крестами на колокольнях: древние базары, укры­тые в пассажах, соседствуют с роскошными торговыми домами и красочными рынками под открытым небом. Каир может похвастать двадцатью музеями, десятью театрами и пятью высшими учебными заведениями: в нем сотни парков и садов и одна из самых красивых на­бережных на свете. Днем Каир купается в сверкающем солнце, а вечером — в свете электрических ламп и неоно­вой рекламы; «звуковое оформление» создает непрерыв­ный поток всех видов транспортных средств. На улицах встретишь людей, одетых как в галабеи[56] так и по новей­шей европейской моде. Город полон удивительных кон­трастов. Каир протянулся на 10 километров с севера на юг и на 6 в ширину, насколько позволяют ему скалистое Моккатамское нагорье на востоке и Ливийская пустыня на западе. Над юродом господствуют цитадель с але­бастровой мечетью Мохаммеда Али, почти стодевяностометровая башня эль-Борг в форме лотоса на нильском острове Гезнре и пирамиды в Гнзе.

С точки зрения египетской истории Каир — довольно молодой город; в 1969 г. он отмечал всего лишь тысяче­летний юбилей. Основал его, а затем вслед за Дамаском и Багдадом превратил в новую арабскую метрополию верховный военачальник войска Фатимидов Джаухар, захвативший Египет по велению халифа аль-Муызза. Правда, город на этом месте стоял давно... и не один: в 870 году наместник Аббасидов Ахмед ибн Тулун осно­вал аль-Катайю, а еще в 640 году первый арабский по­коритель Египта, Амр ибн аль-Ас, заложил Фустат с военным кварталом Аскар. Задолго до того на террито­рии южных кварталов нынешнего Каира стоял город Вавилон[57], укрепленный еще римлянами. А в пору, когда ни о римлянах, ни об арабах никто и слыхом не слыхи­вал (да и о вавилонянах из настоящего Вавилона), там, где сейчас находится северное предместье Каира, стоял древнеегипетский город Он, называемый греками Гелиополь, и был он древнее, чем древнейшая из пирамид...

Все эти фазы развития оставили в Каире свои следы. На почве древнейшего Она, нынешнего квартала Тель-Хасан, стоит двадцатиметровый обелиск царя Сенусерта I, относящийся к XX веку до н. э.; сам же Он пре­кратил свое существование еще в древности. В древнем Вавилоне, ныне носящем название Старый Каир, высят­ся две крепостные башни времен императоров Траяна и Адриана; тут же — один из старейших христианских храмов (св. Сергия), построенный на рубеже IV и V ве­ков; старейшая египетская мечеть (заложена Амр ибн аль-Асом в середине VII века) и одна из древнейших синагог (как утверждают, времен Моисея, в действи­тельности же—VIII века). От прежней аль-Катайи со­хранилась великолепная мечеть (фундамент 143Х Х119 метров) ибн Тулуна, построенная в конце IX ве­ка; обращают па себя внимание великолепные тройные аркады и минарет с витой каменной лестницей. О вели­чии династии Фатимидов напоминает мечеть аль-Азхар конца Х века, с XIII века ставшая пристанищем первого египетского мусульманского университета; ее украшают пять минаретов, шесть врат, двор с тремястами мрамор­ными столбами и полученное ею название — «Драгоцен­ная». Со времен Саладина над Каиром возвышается цитадель, образцом для которой послужили крепости кре­стоносцев; ее строительство было начато в середине XII века и продолжалось 50 лет. К XIV веку относится великолепное произведение мусульманской архитекту­ры — медресе султана Хасана с самыми высокими в Египте минаретами (86 м), она облицована плитами, взятыми с пирамид в Гнзе. Постройки более позднего времени доказывают, что после падения Багдада Каир превратился в самый значительный город арабского ми­ра; уже тогда он по величине занимаемой площади поч­ти достигал сегодняшних своих размеров. Алебастровая мечеть в цитадели — эта сказка из камня — была до­строена при хедиве Саиде в 1857 году и свидетельствует о последних турецких веяниях, сменившихся затем евро­пейскими. Превращение Каира в современную столицу стало программой застройки, осуществляемой независи­мой Республикой Египет.

Центр Каира — площадь ат-Тахрир, т. е. площадь Освобождения. Она простерлась по правому берегу Ннла, а на ее северной стороне, напротив правительствен­ного дворца, за аллеей пальм и черной решеткой скры­вается Египетский музей. Это одноэтажное здание в ложноклассическом стиле уже обветшало, однако оно по-прежнему остается Меккой всех путешествующих по дорогам египетской истории и главной приманкой Каи­ра. В основу музейной коллекции легли экспонаты, соб­ранные его основателем Мариеттом. Музей открылся в 1857 году и после временного пребывания в Булаке, а затем в Г изо в 1902 году по повелению хедива Аббаса II окончательно разместился здесь. Почти сто лет музеем руководили французы, уже известные нам по предыду­щим главам: после Мариетта — Гребо, Морган, Лорэ, Масперо, Лако н Дриотон, который в 1952 году впервые уступил, свое место египтянину (Мустафе Амеру). Более ста просторных залов заняты экспонатами; статуи раз­мещены и во дворе; кроме того, множество предметов находится в запасниках. Это один из наиболее значи­тельных музеев мира, а ценностью и количеством худо­жественных и исторических памятников Древнего Египта он давно уже превзошел Британский музей, Лувр, Государственный музей в Берлине н остальные собрания. По­сещение этого музея оставляет память на всю жизнь даже в сознании человека, не особенно интересующегося египтологией; для специалистов же музей — исходная точка для понимания всей истории страны на Ниле.

Разумеется, познанию истории Египта служат и осмотр музея исламского искусства близ живописного квартала Муски, и посещение Коптского музея в Старом Каире. Коллекции этих музеев являются как бы соеди­нительным звеном между современным и Древним Егип­том; то же можно сказать и о греко-римском музее, ко­торый, правда, находится в Александрии. Желающие быть в курсе всех последних достижений в области ис­следования Древнего Египта должны следить за рабо­той египетской Службы древностей и египтологических институтов разных стран. Здесь работают Французский институт, Немецкий, Итальянский, Американский, Поль­ский и наряду с остальными скромный Чехословацкий египтологический институт Карлова университета, поме­щающийся на улице Пирамид в Гизе.

Но не только музеи и научно-исследовательские ин­ституты помогают нам в Каире приблизиться к Древне­му Египту; многое позволяет понять обыкновенная про­гулка по его улицам. Мусульманские и коптские «горо­да мертвых» в восточных кварталах выглядят как про­должение древних захоронений; некоторые современные и совсем недавние гробницы своей роскошью не уступа­ют мастабам, а гробницы халифов еще и превосходят их; саркофаги недавних египетских королей украшены, пожалуй, даже богаче, а мечеть у могилы президента Насера принадлежит к числу самых прекрасных мечетей, построенных в нашем столетии. В предместьях встреча­ешь мастеров, делающих вазы в той же технике и с та­ким же умением, что и их древние предки; то же можно сказать о чеканщиках; их инструменты ничем не отли­чаются от экспонатов эпохи Древнего и Нового царств, выставленных в витринах музеев, ибо они и не нужда­лись в улучшении. В центре города, на островах Рода и Гезира, вырастают двадцатиэтажные отели и жилые до­ма; возле них не гудят экскаваторы, нет стрел подъем­ных кранов, со всех сторон они окружены деревянными лесами, и египетские строители работают на них без вся­кой механизации. Когда мы видим их с корзинами це­мента на голове где-нибудь на высоте 50—60 метров, то невольно закрываем глаза — и перед нами работники, которые строили пирамиды.

 

«Один мой знакомый англичанин рассказывал, как он с удивлением и трепетом наблюдал в Каирском музее за передвижкой гранитного колосса, весившего около ста тонн,— пишет Гонейм.— Несколько жилистых невы­соких парней, одетых в галабеи... собрались вокруг ста­туи со своими железными ломами и несколькими дере­вянными брусьями. Среди громких воплей и суеты ста­туя вдруг покачнулась, катастрофа казалось неминуе­мой. Я уже готов был зажмурить глаза и заткнуть уши, однако прошло совсем немного времени, и колосс был передвинут на десятки метров, а затем без единого пов­реждения установлен на новое место»[58].

Теперь, поскольку наш путь пролегает по следам ис­тории, мы на время покидаем Каир и отправляемся к памятникам и постройкам более старым, чем пирамиды в Гизе, в древний Мемфис, к пирамидам Саккара.

Мемфис, как известно, был первой столицей объеди­ненного Египта и стал ею примерно 5000 лет назад. Сог­ласно преданию, основал его царь Мени (Менее), пер­вый объединитель Египта, причем основал на западном берегу Нила, на границе Верхнего и Нижнего Египта. На карте он обозначен в 30 километрах южнее Каира, к нему ведет великолепная дорога, по правую сторону которой протянулась панорама гизехских и абусирских пирамид, а по левую — нильский канал Эс-Сауаэль. Сей­час это место носит название Митрахине.

В действительности сейчас Мемфиса не существует:

это лишь пальмовая роща, красивая и большая, но тем не менее только роща, а Митрахине — лишь одна из деревень, возникших в ее тени. Древнегреческое назва­ние Мемфис здесь сохранилось лишь на вывеске неболь­шого ресторанчика; не верится, что находишься на зем­ле, где стоял один из крупнейших и значительнейших городов мира. Рядом с редко заполняемой площадкой для машин, над десятиметровой безногой статуей Рам­сеса II, высится современный павильон. Статуя лежит на том же месте, где ее в 1820 году выкопали Кавилья и Слоун. Им тогда не удалось поднять ее и вывезти в Лон­дон. В нескольких шагах отсюда сверкает на солнце белый алебастровый сфинкс (4,25 метра в высоту и 8 метров в длину); его в 1912 году открыл Пнтрн; очевидно, некогда он сторожил вход в храм Птаха. В песча­ной ложбине за густым тростником скрывается стол для мумификации священных быков; этот каменный блок, верхняя плоскость которого равна почти 17 квадратным метрам, относится к Поздней эпохе. Вот и все, что мо­жет предложить здесь туристам Служба древностей, разве еще экспозицию фрагментов скульптур и стел, рас­положенную близ болота за павильоном, и табличку с сообщением, что один гранитный колосс, изображающий Рамсеса II, был перевезен отсюда в 1955 году в Каир и установлен перед центральным вокзалом. Кого это не удовлетворит, может бродить в роще под Мемфисом дни и недели, но найдет лишь небольшие остатки стен и следы безуспешных раскопок. Мрачное настроение охва­тывает здесь человека, оно чернее, чем дым из труб Хелуанского металлургического завода на противополож­ном берегу Нила... Как могло случиться, что вот так исчез город, который строила добрая сотня поколений людей, город, насчитывавший в пору своей славы мил­лион жителей и занимавший такую же площадь, как Париж или Лондон?

Если верить Геродоту и его египетским информато­рам, Мемфис был основан в большой излучине Нила, которая по велению Мени была осушена и ограждена плотиной. («Еще и поныне персы весьма заботятся об этой огражденной плотиной излучине Нила и каждый год укрепляют ее. Если река прорвет здесь плотину и разольется, то Мемфису угрожает опасность полного затопления»[59].) Здесь Мени повелел выстроить крепость со знаменитыми «белыми стенами» и большой храм бога Птаха. О городе больше всех позаботились прави­тели Древнего царства, избравшие его своей столицей;

они расширили его, ведя дворцовую застройку по на­правлению к нынешней Гизе. После падения Древнего царства Мемфис никогда больше не был постоянной резиденцией царей: однако всегда его почитали «под­линной столицей». Где бы ни жили египетские власти­тели, забота о его расширении и украшении была для них вопросом престижа; да и завоеватели считали Еги­пет покоренным лишь после того, как проводили ночь в стенах Мемфиса. Значение Мемфиса подкреплялось значением храма бога Птаха, куда стекались тысячи паломииков со всей страны с дарами и жертвоприношениями. Кроме того, город был центром торговли, речным пор­том, здесь находились корабельные верфи, изготовля­лись каменные и керамические изделия, ремесленники занимались чеканкой по золоту, металлу, производством оружия. Наибольшего расцвета город достиг при Рамсе­се II, который назначил своего сына Хаэмвесе верхов­ным жрецом Птаха. Разрушения, причиненные ассирий­цами, ликвидировали цари Саисской династии; несмотря на то что персы разграбили Мемфис, во времена Геро­дота это был еще живой город с кварталами и храмами, населенный греками, финикийцами, ливийцами, арамея­ми, евреями. Основание Александрии положило конец его развитию; но он продолжал еще сохранять свое ре­лигиозное значение, о чем, помимо прочего, свидетель­ствует Розеттский камень.

Падение бога Птаха привело город Мени к упадку. Страбон, посетивший его на рубеже старого и нового летосчисления, еще написал, что этот город «всех дру­гих больше и наряднее». Плиний был восхищен его паль­мовыми рощами. Тяжелый урон был нанесен Мемфису во время религиозных распрей III и IV веков н. э.; храмы его были опустошены, гигантские статуи повалены, двор­цы разграблены. Население толпами покидало его;

антиязыческий декрет Феодосия (393) зачитывался уже среди руин. Когда в город вошли арабы, они обнару­жили здесь огромное количество строительного мате­риала и использовали его для строительства Фустата;

им воспользовались и строители Каира. Абд аль-Лятиф в конце XII века восхищался его развалинами («для их описания и самому красноречивому человеку не хва­тит слов»); но в XIV веке Абу-ль-Фида писал уже только об огромной площади, которую некогда занимал этот город. Потом разливы Нила стерли все следы его суще­ствования.

Место, где стоял Мемфис, удалось найти лишь в на­чале XIX века. Первые заступы вонзили в его почву саперы французской армии; но ученые из Египетской комиссии еще не были вполне уверены в том, что пра­вильно определили его местонахождение. Более поздние раскопки дали результаты хотя и не соответствовавшие затраченным усилиям, но многое прояснившие. Особенно поразительны были сведения о его размерах: пешеходу требовалось четыре часа, чтобы пройти из одного конца города в другой. Ведь это был не современный город, а бесконечная вереница поселений городского типа, храмо­вых участков, дворцов с парками и огородами, военных лагерей и деревень, отделенных друг от друга полями и садами. Центр Мемфиса, очевидно, находился между нынешними деревнями Митрахине и Бедрашейн, где обнаружены развалины кирпичных стен, оставшиеся, по всей вероятности, от «белой стены», окружавшей кре­пость Мени.

Вдоль западной стороны этого длинного нарядного города тянулась голая равнина; и не только вдоль него, но и далеко на север и на юг. Ее центральная часть в радиусе примерно 8 километров ныне принадлежит близ­лежащей деревне Саккара. В древности здесь было мемфисское кладбище, где покой умерших сторожил бог с телом человека и головой сокола; звали его Сокар.

Равнина с мемфисским «Городом мертвых» лишь на несколько десятков метров больше древнего города жи­вых. Склоны в складках, поверхность чуть волнистая;

кажется, будто вся она из песка. Но песком она засы­пана лишь сверху; под слоем песка скрывается растрес­кавшийся хрупкий известняк, постепенно переходящий в твердое скальное основание, которое способно удер­жать и самые тяжелые постройки. В районе Саккара помимо сотен мастаб со времен от I до XIII династий расположены 12 царских пирамид. Выше всех — самая древняя, которую построил Имхотеп для царя Джосера.

Эта пирамида—один из самых внушительных еги­петских памятников древности благодаря не только своей монументальности, но и возрасту (4700 лет) и месту в истории мировой архитектуры. От Бедрашейна к ней ведет дорога, которую преграждает шлагбаум с будкой и служителем, взимающим входную плату. Сразу за шлагбаумом справа открывается вид на зеленую долину Нила, слева из дюн выступают первые разва­лины. Это еще не древнеегипетские руины, а разрушен­ные стены и поваленные колонны — то, что осталось от монастыря святого Иеремии, построенного в V веке н. э.; фрески из его капеллы представлены в каирском Копт­ском музее. Лишь преодолев несколько витков извили­стой дороги, видишь вершину пирамиды: она сверкает белизной, словно горный великан, обсыпанный свежим снегом. Потом появляются вторая и третья ступени, такие же белые, точно припорошенные снегом. Нижние ступени пока не видны: их закрывает сверкающая каменная ограда с выступами, отбрасывающими тень. Около этой стены и за ней всегда множество туристов; но бесконечное пространство и песчаный ковер приглу­шают их шаги и голоса. «Места счастливого погребения» первого царя Древнего царства стали приютом тишины.

 

 

Пирамида Джосера в Саккара, реконструкция. Слева у каменной ограды входной зал с колоннадой, справа двор для празднования тридцатилетия правления царя, у правого угла пирамиды Северный и Южный дома, за ними слева заупокойный храм (по Лауэру)

 

Ограда выглядит совсем новой, и это действительно так: каменная стена, которую мы видим перед собой, возведена совсем недавно. Сохранилась лишь ее нижняя часть, засыпанная песком уже много веков назад. Фёрс, Квибелл и Лауэр реконструировали эту стену во всех деталях, а арабские рабочие возвели ее заново. Притом частично они пользовались найденными там исконными «древними» блоками, остальные вытесали из турского известняка нынешние каменотесы и отшлифовали почти так же хорошо, как их древние коллеги. При реконст­рукции не ставилась цель полностью имитировать ориги­нал, восстановленная ограда должна была лишь дать представление о грандиозности древней постройки, и это правильно. Восстановлен, однако, только небольшой участок; первоначальная длина ограды составляла 1650 метров, ибо огорожен был прямоугольник со сторо­нами 554х277 метров, а высота ее достигала почти 10 метров. Из каменной стены выступали бастионы и выдвинутые вперед врата; в ней также было много ниш и ложных колонн. Облицованная белыми шлифованными известняковыми плитами, эта ограда, очевидно, должна была напоминать городскую стену Мемфиса.

Насколько удалось установить, в ограде было 15 врат, причем 14 — ложные. Единственные врата, через которые можно было пройти, находились под башней на юго-восточной стороне. На них нет следов петель и дверного оклада, поэтому можно предположить, что врата были постоянно открыты и их стерегла вооружен­ная стража. Они и до сих пор служат входом в длинную колоннаду, верхняя часть которой тоже недавно была реставрирована. Ее образуют 14 четырехметровых ко­лонн с нанесенными па них тонкими желобками, напо­минающие тугие связки стеблей тростника — их природ­ный прототип. Справа, примерно в середине колоннады, находится вход в большую квадратную залу, перекрытие которой покоится на 8 пятиметровых столбах, каждая пара столбов соединена стеной, словно бы их создатели еще не верили, что они удержатся сами. За колоннадой высится «Стена кобр», с ее галереи открывается пре­краснейший вид на весь комплекс построек и руин. Справа видны развалины храма и молелен во дворе, предназначенном для празднества «сед», слева от них — остатки постаментов символических тронов Верхнего и Нижнего Египта, за ними — развалины Южного и Се­верного храмов. За пирамидой скрывается только заупо­койный храм с сердабом и алтарем.

Вернемся к пирамиде: как мы уже говорили, ее пер­воначальное основание занимало площадь 125х115 мет­ров, высота — примерно 61 метр (по Эдвардсу — 62,2 мет­ра, по Лауэру—59,8 метра). Ветер пустыни затупил острые грани ее ступеней, а поколения разрушителей и строителей сняли с нее великолепно отшлифованную облицовку. Ныне площадь ее основания равна 121 X Х109 метров, а высота — 59 метрам. Она словно бы вы­растает из песка, хотя, как нам известно, покоится на твердой известняковой скале, пробуравленной множест­вом коридоров, общая длина которых — не менее кило­метра. Кажется, что от «Стены кобр» до этой пирамиды рукой подать, но до нее не так-то близко. Ничто вокруг не может сравниться с пирамидой по величине.

Восхождение на пирамиду Джосера трудно и опасно, и поэтому подниматься на нее запрещено. В ее подзе­мелье можно попасть только с проводником и по осо­бому разрешению. За исключением царской погребаль­ной камеры и входного коридора Саисской эпохи, ни од­но помещение не освещается, здесь толстый слой пыли и огромное количество летучих мышей, от которых необ­ходимо защищать лицо и глаза. Лабиринт Миноса на Крите по сравнению с подземельем пирамиды — радую­щий глаз цветущий сад. Здесь кроме археолога какое-то время может выдержать лишь трубочист или шахтер. Для любителей острых ощущений в этой преисподней богатые возможности: достаточно взглянуть на трещины в потолке. Вознаграждает за мучительный спуск лишь голубоватое мерцание изразцовой облицовки на стенах двух камер, находящихся на глубине 26 метров. Настен­ные панели с рельефами, изображающими Джосера во время празднества «сед», сейчас увезены в Каир;

наличники дверей с именем Джосера еще со времен Лепсиуса находятся в Берлине. Сама погребальная камера пуста; здесь лежит только упавший гранитный блок, закрывавший ранее отверстие в ее кровле. Саркофага нет, да, очевидно, никогда и не было; сюда вошел бы самое большее деревянный гроб, и то с великим трудом.

Хотя пирамида Джосера принадлежит к числу наибо­лее хорошо изученных памятников Древнего Египта, во­круг нее все еще довольно много загадок. Упомянем лишь одну из них — так называемую «южную гробни­цу». Дело в том, что близ «Стены кобр» находится шах­та, которая ведет на глубину 27,5 метра и заканчивается камерой, выложенной гранитом; внешне она напоминает усыпальницу под пирамидой. Но эта камера еще мень­ших размеров, и гроб в ней наверняка бы не поместился; в коридорах вокруг нее находятся панели с рельефами, похожими на те, что были найдены под пирамидой, и надписи с именем Джосера. О назначении этой камеры существует множество догадок и теорий. «Трудно пове­рить, что эта комната вообще предназначалась для по­гребения человека, — пишет Квибелл в "Ступенчатой пирамиде" (1953).— В нее еще можно с трудом просу­нуть труп сквозь отверстие в кровле, но уложить его во всю длину на полу совершенно немыслимо: для этого комната слишком мала.

 

 

Пирамида Джосера в Саккара, горизонтальная проекция и подземелье. Сплошные линии означа­ют коридоры и галереи, относящиеся к царской погребальной камере (четырехугольник посредине), пунктир — коридоры и погребальные камеры членов царской семьи (по Лауэру)

 

 

...Очевидно, у Джосера была какая-то вещь, которую нельзя было хоронить в самой пирамиде, одновременно это, видимо, представляло собой нечто настолько драго­ценное, что заслуживало отдельной роскошной гробни­цы. Но что это? Его плацента? Его сердце, печень и про­чее обычное содержимое каноп? Или что-нибудь еще, совершенно неожиданное?» Американ­ские историки К. Дж. Зелигман и М. А. Мюррей выска­зали мнение, что там в соответствии с давним обычаем африканских народов была погребена царская плацента;

но большинство египтологов склоняются к мнению Лауэра, выраженному в его книге «Ступенчатая пирами­да» (1936). Тот считал, что в камере были погребены канопы с царскими внутренностями. «Однако ни одного такого сосуда найти не удалось. Следовательно, ничто эту теорию не подтверждает п не опровергает»,— пишет Гонейм в «Потерянной пирамиде». Сам же он, напротив, утверждает, правда с некоторой сдержанностью, что «южная гробница была ложным погребением, служив­шим для символических похорон фараона во время „Празднества Сед". Иначе говоря, она предназначалась только для Ка или духа фараона, а хоронить в ней его тело никто никогда и не собирался»[60].

Впрочем, Джосер, как известно, помимо пирамиды в Саккара велел еще выстроить символическую гробницу в Бет-Халлафе (в Верхнем Египте), на южной оконеч­ности некрополя в Абидосе. Это была кирпичная мастаба таких размеров, что Денон счел ее развалинами кре­пости; высота ее — 10 метров, длина — 100 метров, в ней было 18 помещений. В 1900 году ее обследовал британ­ский египтолог Дж. Гарстэнг и на погребальной утвари, которая состояла из бесчисленного множества ваз, про­чел уже известное Лепсиусу имя Нечерхет. Но к тому времени уже было известно (из надписи на гранитном острове Сехель близ Асуана), что Нечерхет—это «имя Хора» царя Джосера...

Мы прощаемся с Джосером возле его сердаба. Через два небольших отверстия мы видим царя в натуральную величину: он сидит на троне в царской накидке на голо­ве, с чуть надломленной священной накладной бородой, прикрыв бронзовое тело белой накидкой; царь смотрит на нас пустыми глазницами. Однако это лишь копня его подлинной статуи; оригинал Фёрс переправил в Каир. С остатками полихромии и с царским именем на поста­менте он стоит ныне в 42-м зале нижнего этажа Египет­ского музея.

Примерно в полукилометре на юго-запад от входных врат, ведущих к пирамиде Джосера, находится изрытая вдоль и поперек равнина с остатками пирамиды царя Сехемхета, сына и преемника Джосера. Пешком до нее добираться добрый час, надо пройти через лабиринт мастаб у пирамиды Униса, затем подняться и спуститься по осыпающимся склонам нескольких песчаных барха­нов. Ныне туда почти никто не ходит, и сторож кажется затерявшимся в пустыне. Он, конечно, не затерялся, но он действительно в пустыне.

В 1954 году, в июне и июле, когда даже проспекты туристских фирм не приглашают сюда, на этой равнине было оживленнее, чем на каирском базаре. Тут стояли «лэндроверы», «мерседесы» и «джипы», гудели генера­торы осветительных установок, толпились кинооперато­ры, репортеры и журналисты, любопытные валили сюда валом; порядок поддерживали подразделения египетских пограничных войск, имевшие соответствующий опыт еще с раскопок кладов царя Псусеннеса (XXI династия) в Тайнее, которыми руководил Монте. «В иные дни я не успевал одеться и позавтракать, — вспоминает об этих днях Гонейм,— когда рядом с домом уже слышался скрежет автомобильных шин по гравию, возвещающий о прибытии новой партии посетителей. Но это было еще не все. Со всех частей света на меня сыпались телеграм­мы и телефонограммы. Телефонист сельской почты в Бадрашейне, которому редко приходилось связываться с кем-либо дальше Каира, однажды утром поднял трубку не изумлением услышал голое человека, вызывающего меня из какого-то Нью-Йорка в США!» [61].

Из Нью-Йорка звонил Уильям К. Хейс, куратор Метрополитен-музея и автор «Египетского жезла»; он сооб­щил, что вылетает в Каир. Из Гейдельбергского универ­ситета приехал Эльмар Эдель, из Мюнхенского — Ганс Шток, из Лондона — Леонард Котрелл, автор «Исчез­нувших фараонов» и «Жизни при фараонах»; свою по­мощь предложил Гонейму Уолтер Б. Эмери, И. Э. С. Эд­варде и, помимо прочих, разумеется, Ж.-Ф. Лауэр. Гонейм в то время уже три года производил здесь рас­копки с рабочими, которыми руководили Хофни Ибрагим и Гуссейн Ибрагим. Он открыл все, что было в этой не­законченной и затерянной пирамиде; выяснил и имя ее владельца, которого, впрочем, не упоминал ни один исторический источник. 27 июня в погребальной камере должны были открыть царский саркофаг. Первый нетро­нутый саркофаг в пирамиде! Газеты Ближнего Востока, Европы и далёкой Америки сообщали о сенсации: «Золо­тое сияние из гробницы фараона!»

Как мы уже знаем, от этой пирамиды сохранились лишь первая ступень и остатки второй; площадь ее осно­вания равнялась 120х120 метров, а высота —10 метрам. Рядом темнели стены входной шахты, руины заупокой­ного храма и развалины каменной платформы, сохра­нившейся со времен постройки; на заднем плане сияла белизной восьмидесятиметровая известняковая ограда. Под стеной ограждения скрывалась погребальная каме­ра длиной 9 метров, высотой и шириной около 5 метров; по периметру пирамиду с трех сторон окружал подзем­ный коридор, от которого отходили 132 камеры для по­гребальной утвари. Инвентарный список обнаруженных здесь предметов был многообещающим: золотые брасле­ты (21 штука), золотые палочки и шпильки, золотая шкатулка для косметики в форме раковины, множество сосудов с печатью Сехемхета и, как ни странно, не­сколько сотен писанных демотическим письмом папирусов, которые, очевидно, попали туда много позднее. По­гребальная камера была раскрыта в последние дни мая, и, насколько позволяли работы, посетители могли ее ос­мотреть. У выхода все подвергались строжайшему обыс­ку, причем Гонейм настоял на том, чтобы и его осматри­вали, как всех.

 

 

Пирамида Сехемхета в Саккара. Наверху разрез сохранившейся и незакон­ченной части; внизу го­ризонтальная проекция с подземными коридорами и камерами (по Гонейму)

 

Каждая пирамида хранит в себе тайны, но эта осо­бенно. Несмотря па то что она была недостроена, в ней находился царский саркофаг, старательно замурован­ный, как после погребения. Неужели царь велел похоро­нить себя в недостроенной пирамиде? Исчезла почти вся ее вторая ступень; и все же в погребальную камеру никто не проник. Стены перегородок не носили ни ма­лейшего следа каких-либо попыток их пробить, на шту­катурке — ни царапины. Неужели это единственная пи­рамида, которой не заинтересовались грабители? Нет, она не могла уйти от их внимания; это доказывали, по­мимо прочего, вторичные захоронения и папирусы Позд­ней эпохи. «Вы уверены, что саркофаг не ограблен и вы найдете в нем мумию царя?» — спрашивали Гонейма репортеры. Он отвечал: «Да, в погребальную камеру не ступала нога человека с того дня, как рабочие замурова­ли ее. Саркофаг не тронут. На нем даже лежит пог­ребальный венок — как на саркофаге царя Тутанхамона!»

Наконец все было готово. В погребальную камеру провели электрическое освещение, а над саркофагом по­ставили леса с блоком и крепкими канатами; были при­готовлены кинокамеры и консервирующие средства. Затем в камеру вошли Мустафа Амер, директор Службы древностей, Гонейм с двумя каирскими специалистами и десятники Хофни и Гуссейн. Еще раз взглянули на сар­кофаг, показавшийся им красивее всех, виденных до сих пор. Он был вытесан из цельной алебастровой глыбы с чудесными прожилками, переливавшимися всеми краска­ми—от золотой до розовой и красной; сверху его при­крывала плотно прилегающая панель. Еще раз напосле­док внимательно оглядели всю поверхность саркофага;

на нем не было ни малейшего повреждения. Шесть ра­бочих стояли наготове. Можно было начинать операцию.

«Двое из моих рабочих начали тянуть веревку, дру­гие в это время поддевали панель ломами, стараясь про­сунуть их в щель между нижней частью панели и сарко­фагом. Люди напрягали все силы. Слышался скрежет металла по камню — и больше ничего. Панель намертво засела в пазах. Рабочие несколько раз возобновляли свои попытки, однако тяжелая каменная глыба противо­стояла всем нашим усилиям.

Но вот наконец она приподнялась, всего на какой-ни­будь сантиметр. В отверстие тотчас были вставлены рычаги... Всего этим делом было занято шесть рабочих, однако панель оказалась такой тяжелой — она весила около 227 килограммов — и была так крепко зацементи­рована смесью гипсового раствора и клея, что понадо­билось почти два часа, прежде чем она медленно по­ползла вверх. Я встал на колени и заглянул внутрь.

Саркофаг был пуст...»[62].

Все стояли как громом пораженные; этого невозмож­но было понять. Потом, пошатываясь, выбрались из двадцатиметровой глубины на дневной свет. Сотни лю­дей осаждали выход, жужжали кинокамеры, погранич­ники еле удерживали свободный проход. Послышалось первое «ура», его подхватили все — и вдруг наступила тишина. Достаточно было взглянуть на лицо Гонейма.

Ближайший репортер повернулся и побежал к своему «джипу». «Фиаско фараона!» — озаглавил он свою статью. «Они копали три года и не нашли ничего!» — написал второй. Пространство вокруг пирамид обезлю­дело. Остались только ученые и рабочие.

«Что касается меня лично, то сначала это было тя­желым ударом. Допустим, я удовлетворился тем, что на­шел новую пирамиду и установил имя доселе неизвест­ного фараона III династии. С точки зрения археологии это было само по себе триумфом... Но тайна пустого сар­кофага не выходила у меня из головы. Так или иначе я решил эту тайну раскрыть».

В своей книге «Потерянная пирамида», из которой взяты обе приведенные цитаты, Гонейм высказал пред­положение, что пирамида Сехемхета была «ложной» или «символической» гробницей и что саркофаг был предназ­начен для царского Ка. Остальные египтологи приняли его предположение как гипотезу. В более поздних дис­куссиях Гонейм не участвовал. Он трагически погиб в 1957 году.

О научных заслугах Гонейма свидетельствует его мраморный бюст перед Египетским музеем в Каире: он стоит напротив статуи Мариетта. Работы по изучению пирамиды Сехемхета продолжались еще несколько сезо­нов. Затем власти нх приостановили.

Загадка пустого саркофага осталась нерешенной.

И все же существуют еще более затерянные пирами­ды, чем пирамида Сехемхета, и еще более загадочные. От одной только III династии осталось девять таких пи­рамид.

Первые две прячутся в пустыне, километрах в десяти на северо-запад от Саккара, и к ним нет никакой доро­ги; они относятся к числу самых труднодоступных па­мятников Древнего Египта. Прежде к ним ездили на ослах или верблюдах; ныне к ним можно попасть — если вам очень повезет и удастся заполучить особое разреше­ние — на военном «газике», поскольку находятся они в закрытой зоне. Пирамиды эти не возвышаются ил т пустыней и, вероятно, никогда не возвышались; обе они недостроены, а то, что от них осталось, засыпано песком и слилось с окружающей местностью. Расстояние между ними чуть более километра; одну из них в народе назы­вают «разрезанной пирамидой», другую — «Александровым творением». Официально же они называются сту­пенчатыми пирамидами в Завиет-эль-Ариане.

 

 

Незаконченная   южная пирамида в Завиет-эль-Ариане. Наверху разрез сохранившейся    части, внизу    горизонтальная проекция (по Барсанти)

 

Более южная из них, по всей видимости, была до­строена лишь до первой ступени, часть которой сохрани­лась поныне. У нее квадратное основание 83х83 метра, и она рассечена углублением, образовавшимся после то­го, как с нее сняли и увезли часть блоков; отсюда и ее название «разрезанная». В остатках ее поверхностной части можно различить 14 слоев, как и у пирамиды Сехемхета; очевидно, предполагалось строить 7 ступе­ней. На пирамиду Сехемхета она походила и своей под­земной частью; кроме погребальной камеры под центром основания, к которой ведет отвесный колодец, она имеет еще одну горизонтальную галерею; эта галерея обрам­ляет основание, и от нее отходят 32 камеры для погре­бальной утвари. В пирамиде ничего не удалось обнару­жить; в се погребальной камере нет даже следов уста­новки саркофага. В конце прошлого века ее изучали Масперо, Морган и Барсанти, после первой мировой вой­ны — Рейснер, приписавший ее Хаба, одному из послед­них царей III династии. Но прямых доказательств он тоже не нашел, его предположение основано на надписях, обнаруженных в соседней гробнице того же пе­риода.

Северная пирамида, возможно, никогда не поднима­лась выше поверхности земли; это всего лишь огромная (8,5 метра в ширину и 110 метров в длину) траншея, вытесанная в скале и кончающаяся на глубине 25 мет­ров. Она, должно быть, вела к подземной камере: в от­личие от коридоров в прежних пирамидах, представляв­ших собой туннели, здесь использовался метод «откры­той траншеи». По размерам траншеи и проведенным подготовительным работам па местности можно судить о том, что основание пирамиды должно было иметь форму квадрата со сторонами, несколько превышающими 120 метров. Следовательно, она должна была превзойти по размерам пирамиды Джосера и Сехемхета. Барсанти, работавший здесь в 1905—1912 годах, нашел в конце траншеи необычный эллипсовидный саркофаг из крас­ного гранита. Он надеялся, что обнаружит за ним погре­бальную камеру, по демонтаж облицовочных плит при­вел его к другому открытию: па них были начертаны красной краской упрощенные иероглифы, которые могли читаться как «Небкара» или «Неферкара». В первом случае речь пошла бы об одном из малоизвестных царей III династии, во втором—о столь же загадочном ца­ре III или IV династии. Но дело еще усложнилось тем, что неподалеку была обнаружена грифельная плита с именем царя Раджедефа (Джедефра) из IV династии, который повелел выстроить себе пирамиду близ Абу-Роаша... Поражающий всех ров с каменным коридором, расположенный посреди пустыни, в сознании окрестных жителей до сих пор связан с памятью Барсанти. Его на­зывают, как мы уже упоминали, «Александровым тво­рением» — по имени Барсанти.

Почему пирамиды в Завиет-эль-Ариане остались не­достроенными? Скорее всего, по той же причине, что и пирамида Сехемхета в Саккара и многие другие пира­миды позднейших времен: царь, который повелел их строить, преждевременно умер. Притом, вероятно, умер неестественной смертью; в противном случае его закон­ный преемник, обычно старший сын, скорее всего, при­казал бы достроить гробницу. Египетские правители, считавшиеся богами, не могли быть лишены своего поста или отозваны с него; обретенную при коронации божескую и царскую власть они сохраняли до самой смерти. И потому, если надо было освободить место для друго­го, они должны были умереть — естественным или на­сильственным путем; а с побежденным врагом или с его трупом победитель никогда не церемонился. Вполне воз­можно, что трупы царей, погибших во время дворцовых переворотов или вооруженных восстаний последних лет существования III династии, были уничтожены по при­казу узурпаторов трона; ни их гробниц, ни каких бы то ни было сведений о них не обнаружено.

Принадлежала ли более южная из этих пирамид Хаба, а северная—Небкара, или Небка (если это вооб­ще не одно лицо), с полной достоверностью не установ­лено; это лишь догадки на основании косвенных данных, среди которых важное место занимает техника их строи­тельства. Они, без сомнения, моложе пирамиды Сехемхета, ибо при их строительстве уже был использован предшествующий опыт. Вместе с тем они наверняка старше пирамиды Снофру в Дашуре, ибо начиная с IV династии цари приказывали строить (для себя, а иногда и для своих жен) истинные пирамиды. Ступенча­тые пирамиды характерны для III династии.

Еще меньше, чем о пирамидах в Завиет-эль-Ариане, мы знаем о малой ступенчатой пирамиде в Силе в вос­точной части Фаюмского оазиса; она почти полностью разрушена, и никто до сих пор тщательно не обследовал ее. То же относится к поврежденной ступенчатой пира­миде на скалистом нагорье близ Завиет-эль-Мейтина в Центральном Египте, юго-восточнее города Эль-Минья. Рядом разбивал лагерь Лепсиус, копировавший надписи в соседних гробницах, но и он не обратил на нее внима­ния. В Верхнем Египте таких пирамид пять; одна в Негаде, южнее Дендеры (со знаменитым храмом богини Хатор), и четыре близ деревни Эль-Куле, за Эсне, где находится большой храм бога Хнума.

Пирамида близ Негады, своеобразной деревни со множеством похожих на башни голубятен, напоминает курган па одном из двух тамошних кладбищ; именно поэтому она привлекла внимание Флиндерса Питри. В 1896 году он снял с нее напое песка и открыл основа­ние; оказалось, что первоначально она имела 4 ступени и квадратное основание со сторонами примерно 20 мет­ров, вместо облицовки она была покрыта гипсовой штукатуркой. Никакого входа в пирамиду но было: под се центром была вытесана отвесная шахта, заканчиваю­щаяся на почти двадцатиметровой глубине простой по­гребальной камерой. После окончания строительства эта камера становилась совершенно неприступной; тем не менее в ней ничего не нашли — одни голые стены.

Группа пирамид близ Эль-Куле, примерно в 3 кило­метрах к западу от Нила, заинтересовала ученых лишь после второй мировой войны; в 1946 и 1949 годах здесь работали бельгийские археологи под руководством Жана Капара. Они выяснили, что самая большая из этих пирамид первоначально имела три ступени и квад­ратное основание со сторонами 18 метров: в отличие от остальных пирамид она обращена к северу не стороной, а углом. Входа в нее найти не удалось; что скрывается в ее подземелье, так и осталось тайной. То же относится и к трем другим соседствующим с ней пирамидам.

Сколько пройдет времени, прежде чем мы узнаем, ко­му принадлежали эти пирамиды, почему их построили так далеко от Мемфиса и что скрывается под ними? Не­известно! В Египте еще столько неизученного! Но когда-нибудь дойдет очередь и до этих мини-пирамид.

«Медумская пирамида господствует над всем пейза­жем на много километров вокруг. Поистине во всем Египте едва ли найдется хоть несколько памятников, которые могут по грандиозности сравниться с этим похо­жим на цитадель сооружением»[63],— писал Гонейм, кото­рый всем сердцем был привязан к Саккара.

Согласно путеводителям и картам, эта пирамида на­ходится в 50 километрах южнее Каира; но это лишь но прямой линии, ибо спидометр, поставленный по выезде из Гизе на нуль, покажет на 30 километров больше. Едешь по знакомой дороге к Мемфису, затем дальше на юг, мимо пирамид Дашура и Лишта; от деревни Медум до нее 3 километра на юго-запад. Она выступает из пес­чаных наносов и развалин как маяк в пустыне; ее обна­женное ядро еще издали объясняет, почему местное на­селение называет ее «аль-каддаб», или «ложная». При этом она была как раз «истинной» пирамидой (по край­ней мере до своего превращения в развалины) с основанием 146х146 метров и высотой 118 метров. Ныне от входа, который расположен в самом низком ее открытом слое, примерно в 20 метрах над основанием, она подннмается приблизительно на 45 метров, т. е. достигает меньше половины первоначальной высоты.

 

 

Медумская    пирамида, разрез. Строительная эволюция и современное состояние (по Борхардту)

 

Медумской пирамиде около 4600 лет, и ныне солнце освещает лишь остатки ее третьей и четвертой ступеней. Первые две скрыты в окружающих развалинах, от пятой остался лишь небольшой выступ, от двух или трех по­следних сохранились упавшие блоки; раскопки в ее не­посредственной близости позволили обнаружить множе­ство отполированных известняковых облицовочных плит. Вход в пирамиду нашли в 1882 году рабочие Масперо;

относительно того, кого считать первым исследователем, вступившим в ее погребальную камеру, в литературе существуют забавные разногласия: согласно «Египет­ским пирамидам» англичанина Эдвардса, это был фран­цуз Масперо, «Справочнику египетской археологии» француза Вандье — англичанин Питри. В камере были найдены лишь обломки деревянного гроба, который по своему стилю явно относился к эпохе Древнего царства. Однако против ожидания саркофага там не оказалось, хотя камера по размерам (5,90х2,65 метра) явно была рассчитана под него. То, что саркофаг некогда там на­ходился, в первую очередь подтверждает толстая балка со следами каната, с помощью которого опускали сарко­фаг в камеру. А почему его там нет, объяснить довольно просто. Вынести саркофаг из этой пирамиды было гораз­до легче, чем из любой другой.

Внутренняя структура Медумской пирамиды — про­стейшая из всех, нам известных: создается впечатление, будто ее архитектор совершенно забыл об осторожности. В пирамиде лишь один коридор, по которому в нее вхо­дили (и входят поныне). Начинается он на северной стороне и круто опускается вглубь примерно на 7 мет­ров ниже основания, где расширяется, превращаясь в две горизонтальные «прихожие»; точно под вершиной расположен вход в погребальную камеру. Этот вход имеет интересную особенность: в отличие от всех других пирамид в камеру попадают не сбоку и не сверху, а снизу, через отверстие, проделанное в ее полу. Погре­бальная камера выложена тщательно отшлифованными плитами из турского известняка; потолочное перекрытие из необычайно мощных блоков, тоже известняковых:

снизу они вытесаны полукругом, так что производят впечатление свода. Камеры для погребальной утвари, которых в более ранних пирамидах было такое множе­ство, здесь, как ни странно, отсутствуют совсем. Тщетно их искали французские, английские, немецкие и амери­канские археологи. Их не нашли даже древние граби­тели, а это уже кое-что значит; грабители оставили после себя лишь дыру в стене, которая никуда не вела.

Мы уже говорили, что первоначально эта пирамида была построена как ступенчатая и лишь на третьем или четвертом этапе строительства се превратили в «истин­ную», заполнив уступы каменной кладкой. Реконструк­ция ее архитектурной эволюции была для современных ученых нелегкой задачей, и кто знает, как долго она оставалась бы неразрешенной, если бы на помощь егип­тологам не пришел неизвестный древнеегипетский строи­тель. Как правило, при раскопках приходится переме­щать тысячи и десятки тысяч кубометров песка и щебня. Вот тут-то и подтвердилось, насколько важно осматри­вать каждый обломок: на известняковой плитке был об­наружен стилизованный чертеж, изображавший пирами­ду сначала с двумя, а потом с тремя и четырьмя ступе­нями. Выполнил этот чертеж какой-то древний «прораб». К сожалению, не нашлось записи с его именем, неизве­стно также, кому и когда пришла в голову идея запол­нять уступы каменной кладкой и покрывать возникший таким образом ровный склон пирамиды сплошной об­лицовкой. Не сохранилось и прямого свидельства о том, какой египетский царь повелел построить эту пира­миду.

До недавнего времени предполагалось, что пирамиду строили для царя Снофру, основателя IV династии, я по двум причинам: во-первых, в ее окрестностях были най­дены мастабы его сановников и, во-вторых, в ее заупо­койном храме обнаружены надписи древних посетителей, которые приписывали храм (а значит, по всей вероят­ности, и пирамиду) именно Снофру. «Двенадцатого дня 4-го месяца Жатвы[64] 41-го года правления царя Тутмоса (III) пришел сюда писец Аахеперра-сенеб, сын Аменмесу, — написал один из предшественников тех совре­менных туристов, которые любят увековечить свое имя на стенах древних памятников, — дабы видеть сей велико­лепный храм царя Снофру, и нашел его (таким), словно бы в нем пребывало само небо с сияющим солнцем». Тем не менее ныне большинство египтологов полагают, что Снофру лишь повелел закончить эту пирамиду, а первоначальным ее строителем был Хуни, последний царь III династии (а возможно, и его отец). В пользу такого предположения также говорят два доказатель­ства, и, по-видимому, более убедительных. Во-первых, вся постройка в своей первоначальной архитектурной концепции соответствует тем традициям строительства пирамиды, которые существовали при III династии, и, во-вторых, позднее, очевидно после окончания этой пира­миды, с учетом опыта ее строительства, Снофру прика­зал воздвигнуть для себя две пирамиды в Дашуре.

Вокруг Медумской пирамиды, так же как вокруг пи­рамиды Джосера, сохранились значительные остатки примыкающих к ней построек. Но у них был уже не­сколько иной архитектурный замысел, и они представ­ляют собой прототип архитектурных комплексов, возво­дившихся вокруг всех пирамид более поздних правите­лей Древнего царства. Каменная ограда включала в себя не весь ареал; по ее остаткам можно установить, что с севера и юга она отстояла от пирамиды примерно на 54 метра, с остальных сторон — примерно на 34 мет­ра. Внутри огражденного пространства кроме пирамиды находились еще лишь две постройки: на юге — малая пирамида-спутница и на востоке — заупокойный храм. От малой пирамиды, возможно предназначенной для царицы, сохранилось лишь несколько слоев кладки, прикрывающих ее подземную часть; храм сохранился почти целиком. Это небольшое здание из известняковых блоков имеет в плане площадь 10х9 метров; в нем и сейчас стоит алтарь для яств и напитков, приносимых умершему царю. От ворот в стене ограждения, по бокам которых были найдены постаменты двух статуй, изобра­жающих царя на троне, идет к Нилу хорошо сохранив­шаяся каменная дорога. Длина ее около четверти кило­метра, ширина — примерно 3 метра; по краям ее кое-где еще видны остатки двухметровой каменной ограды. Пер­воначально она вела к так называемому нижнему (или долинному) храму, от которого к реке был прорыт ка­нал, так что прямо к нему могла пристать «погребаль­ная ладья» с телом царя. Кроме того, у северо-восточно­го угла пирамиды стояла большая мастаба, очевидно не имевшая к пирамиде прямого отношения. С севера и с юга к сторонам пирамиды подходили наклонные насыпи для доставки материала; их остатки, некогда открытые Борхардтом и Роу, ныне снова погребены под слоем песка.

Большинство нижних храмов пали жертвой времени;

их тысячелетиями подмывали воды Нила, строительный материал, которым были богаты их развалины, можно было легко вывезти на судах. Напротив, заупокойные (или верхние) храмы, стоявшие непосредственно у пира­мид, в ряде случаев совсем неплохо сохранились; неко­торые из них даже можно реконструировать по их остаткам. В нижнем храме, вероятно, производилось бальзамирование тела правителя, привезенного на судне по Нилу; потом торжественная процессия доставляла его по «восходящей» дороге в заупокойный храм. Там в присутствии целого сонма жрецов и сановников сверша­лись погребальные обряды, в результате которых умер­ший царь должен был «восстать для новой жизни в цар­стве Осириса». Руководил ими обычно царский сын и преемник (или назначенный верховный жрец), одетый в шкуру леопарда. Обряды эти состояли из более чем сот­ни сложнейших священнодействий. Руководитель обря­дов должен был соответственно ритуалу омыть мертвое тело, окурить его кадилом, смазать глаза и рот семью священными маслами, коснуться различными магически­ми предметами (среди прочих — передним копытом специально забитого теленка) разных частей трупа, произ­нести предписанные молитвы и т. д. Главной составной частью этого церемониала было так называемое «отверзание уст», чтобы на том свете царь мог есть и пить, а также «повелевать людьми и вещами». Существовали специальные обряды для того, чтобы вдохнуть жизнь в его ушебти, оживить его сердце (согласно воззрению египтян — орган мышления), оживить его руки и ноги. Только после всего этого и еще многого другого, а глав­ное, после торжественного погребального пиршества тело царя укладывалось в соответствующие гробы, а те — в саркофаг, приготовленный к тому времени в погребаль­ной камере. Оба храма впоследствии посещались глав­ным образом по случаю празднования очередной годов­щины ухода царя в вечность.

Известные нам подробности о погребальных обрядах египетских царей мы хотя бы частично с удовольствием обменяли бы на знание других, более важных моментов из истории Древнего Египта, которая содержит еще много неразрешенных загадок... И постоянно возникают все новые.

Это относится и к Медумской пирамиде. Например:

отчего она так изуродована? Обычные ссылки на губи­тельное воздействие времени и «использование камня для других построек» тут не подходят. Ведь большинст­во ее блоков и облицовочных плит н поныне осталось на месте, в развалинах у ее подножия.

Или еще один вопрос: если в Медуме завершилась эволюция пирамиды, то почему имела место некоторая «заминка», прежде чем начали строить исключительно «истинные» пирамиды? Как различались между собой ступенчатая и «истинная» пирамиды — только ли внешне или же и конструктивно? Одинаковым ли способом их строили? И как, собственно, их строили?

Но обо всем этом мы поговорим уже на пути к са­мым большим и самым прославленным пирамидам в Гизе.

 

Глава IX

«ГОРЫ ФАРАОНОВ» IV ДИНАСТИИ В ГИЗЕ

 

Самые большие и самые прославленные пирамиды находятся на территории Каира: достаточно перейти че­рез мост Эль-Гизе, построенный чехословацкими специа­листами, и проспект Аль-Ахрам, т. с. проспект Пирамид, приведет нас прямо к их подножию. По так как осмотр этих чудес Древнего Египта мы будем проводить соот­ветственно последовательности их возникновения, то свернем на старую, хорошо известную нам дорогу, веду­щую на юг, и у деревни Дашур, примерно в 10 километ­рах за рощей, выросшей над развалинами Мемфиса, выйдем в открытую пустыню. Перед нами возникает пять сверкающих треугольников: три на возвышенности за по­лосами обработанной земли и два чуть западнее, на пес­чаном плато. Направимся к более отдаленным — это предшественницы гизехских пирамид. Их повелел пост­роить перед 4600 годом до н. э. основатель IV династии Снофру, отец царя Хуфу.

С пирамидами Снофру в Дашуре мы уже знакомы по предыдущим главам: их открытие означало шаг впе­ред в познании Древнего Египта, а их строительство ознаменовало перелом в конструктивной эволюции пира­мид. Обе они чрезвычайно своеобразны, не похожи на иные и даже друг на друга; при взгляде на них не верит­ся, что они относятся к одной н той же эпохе. Южная — несколько старше, примерно лет на двадцать, — не явля­ется пирамидой с точки зрения геометрии. Ее основа­ние — 185,5х185,5 метра, высота—92,3 метра, и закан­чивается она как бы срезанной верхушкой. Стены сна­чала поднимаются под смелым углом в 50°4Г, но на вы­соте 45 метров неожиданно «переламываются» и далее идут вверх под углом 42°59'.Если бы ее достроили с пер­воначальным наклоном стен, она достигала бы высоты 125 метров; в настоящее же время высота ее равна 100 метрам. Из-за непривычной формы местные жители считают ее не настоящей, «ложной» пирамидой. В чехо­словацкой египтологической литературе ее, как нам уже известно, называют «пирамидой с двумя склонами» или «ломаной пирамидой», в английской — «изогнутой пира­мидой». во французской — «ромбовидной», в немецкой — «изломанной».

Но внешний вид южной пирамиды Снофру — не един­ственная ее особенность. Приближаясь по облику к «истинной» пирамиде, по внутренней своей конструкции она еще напоминает ступенчатую пирамиду; блоки уло­жены вертикально, прилегают к ядру и опираются на него. От других пирамид Древнего царства она прежде всего отличается тем, что имеет два входа: один, как обычно, с северной стороны, другой — с западной. Се­верный вход расположен примерно в 10 метрах над зем­лей, и от него круто вниз идет коридор к камере, нахо­дящейся на 25 метров ниже основания. Западный вход расположен на высоте 30 метров, а коридор, ведущий от него, кончается в камере, находящейся на уровне осно­вания. Обе камеры просторны и необычайно высоки; их потолок сужается, образуя ложный свод высотой соот­ветственно 20 и 25 метров. Первоначально они не были соединены, но грабители прорубили между ними узкую шахту. Сейчас в нижнюю камеру можно спуститься только через эту шахту, так как входной коридор зава­лен; в ней нет ничего, кроме пыли на полу, и, судя по всему, камера эта так и не была достроена. Стены верх­ней камеры тщательно отшлифованы; в ней сохранились остатки деревянных опор из кедра.

Когда в 1837 году в эти камеры вступил Перринг, он не нашел в них ни саркофага, ни мумии; там валялись лишь остатки тростниковой корзинки, дохлая сова да скелеты пяти летучих мышей. Но во время нового обсле­дования в 1946 году А. Варий, французский археолог, работавший в Египте, обнаружил на блоке в верхней камере сделанную охрой надпись; другую такую надпись он нашел позднее на одной из упавших облицовочных плит в северо-восточном углу пирамиды. Египтологи без труда прочли эти надписи: в обоих случаях это было «имя Хора» царя Снофру, которое звучало как Небмаат («Владыка истины»). В 1950 году Служба древностей Египта послала образцы кедра на радиоуглеродный анализ, который определил их возраст — 4800 (±210) лет. Нижняя граница этого предела совпадает с обще­принятой датировкой правления Снофру.

Правда, уже давно было известно, что эта пирамида, так же как ее северная соседка, принадлежала Снофру. Египтологи узнали об этом после расшифровки несколь­ких иероглифических текстов времен V и VI династий, в одном из которых было даже приведено название:

«Снофру сияет». Возможно, так называлась северная пирамида, но сейчас такое название больше подходит для южной. На ней сохранилась большая часть белой облицовки из турского известняка, все еще так ослепи­тельно сверкающего на солнце, что, когда мы направля­ем на него экспонометр, стрелка сразу подскакивает к самому крайнему показателю. Как выяснилось в резуль­тате недавнего обследования, под песчаными наносами вокруг пирамиды сохранились и прилегающие к ней по­стройки. Они разбросаны на площади почти в 6 гек­таров.

Южная пирамида Снофру была окружена каменной стеной, отстоявшей от нее примерно на 50 метров; от стены на восток отходила ныне засыпанная песком ка­менная дорога более полукилометровой длины, которая вела к нижнему храму. Храм ограждала такая же стена. Египетский археолог Ахмед Фахри в 1951—1954 годах обнаружил здесь развалины шести молелен, колоннаду из десяти колонн, вестибюль с двумя просторными поме­щениями и обширный двор; здесь были найдены также две стены, рельефы, изображающие жертвенный обряд, и три статуи Снофру. По расположению этого нижнего храма можно с уверенностью сказать, что стоял он не на берегу Нила, а на естественной террасе, к которой от Нила вел специально прорытый канал. Заупокойный (верхний) храм находился к востоку от пирамиды; судя по развалинам, его впоследствии реконструировали и увеличили. С южной стороны на линии каменной ограды стоит малая пирамида-спутница.

Малая — лишь относительно: имея основание 55х Х55 метров и первоначальную высоту 32 метра, она не намного меньше большинства царских пирамид, в част­ности пирамид Тети и Униса в Саккара. У этой пирами­ды есть собственная ограда и подземная камера, облицо­ванная отполированным известняком.

 

 

 

 

Поля пирамид в Дашуре. Справа граница между плодородной зоной

и пустыней

 

Первым ос обследовал в 1865 году коллега Мариетта М. Каби, позже и более тщательно — Абд эс-Салям и Варий, но никто в ней ничего не нашел. Мнения о назначении этой пирамиды-спутницы, одной из самых древних среди сохранившихся до нашего времени, расходятся.

Некоторые египтологи считают, что это гробница супруги царя, другие, что это гробница для канон с цар­скими внутренностями, третьи — специальная гробница для царского Ка. Как показали исследовання на других полях пирамид, пирамиды-спутницы по их назначению можно разделить на две группы: одна принадлежала царским женам, другая служила для выполнения неве­домой нам ритуальной функции. Предполагается, что эта пирамида-спутница была ритуальной, поскольку нет ни­каких свидетельств о том, что здесь был кто-то похоронен, как, впрочем, и в соседней большой пирамиде.

Но если Снофру не похоронен в южной пирамиде, не был ли он погребен в северной? Весьма возможно, но доказательств тому нет. Вацлав Ремедиус Прутки в се­редине XVIII века не нашел никаких следов погребения;

ничего не обнаружил и Перринг в 1837 году. С тех пор никто ее не обследовал обстоятельно; в первые две ка­меры еще можно кое-как попасть, но третья, имеющая горизонтальную проекцию 8,3х4,2 метра н высоту почти 15 метров, недоступна, ибо вход в нее загораживают об­валившиеся глыбы. Нам ничего не известно о непосред­ственном окружении этой пирамиды, о ее заупокойном храме, оградительной стене и т. д., даже о том, была ли у нее пирамида-спутница. Нельзя не согласиться с Ж. Вандье, который писал: «Египетской Службе древно­стей следовало бы предпринять новые раскопки в этом значительном и многообещающем месте».

Пока не дошла очередь до этих раскопок, приходится довольствоваться уже известными сведениями: основа­ние северной пирамиды Снофру равно 218,5х221,5 мет­ра, а высота —104,4 метра. С ее вершины обвалилось всего несколько блоков, но тем не менее при таком осно­вании она кажется чрезвычайно низкой; наклон ее стен (43036/) примерно соответствует наклону верхней части южной пирамиды. Внешняя ее облицовка давно снята, поэтому видна внутренняя масса из красноватых блоков, добытых в близлежащей каменоломне. В отличие от южной «белой пирамиды» эта пирамида «розовая», и, на­сколько нам известно, она — первая «истинная» пирами­да на территории Египта, которая до сих пор сохранила свою первоначальную форму. К тому же она принадле­жит к числу самых больших пирамид, уступая по вели­чине лишь пирамидам Хуфу и Хафра в Гизе.

Жара вынуждает искать воду и тень, но человеческая любознательность в конце концов берет верх: откуда взялась странная форма южной пирамиды? Она выгля­дит так, словно архитектор задумал построить ее в фор­ме «истинной» пирамиды, но, достигнув трети планируе­мой высоты, изменил план и радикально ее снизил. Но если это так, то чем вызвано подобное решение? Преж­девременной смертью царя? Но ведь позднее Снофру при­казал построить для себя еще одну пирамиду в 2 километ­рах к северу! Почему наклон стен этой пирамиды при­близительно соответствует наклону стен верхней части южной пирамиды? И почему у нее совсем иная внутрен­няя структура? Блоки в прилегающих к ядру слоях рас­положены горизонтально, а не вертикально, т. е. иначе, чем во всех предшествующих пирамидах. Что подсказа­ло зодчим такое решение? И независимо от этого: поче­му Снофру велел построить себе две пирамиды? Ведь он мог быть похоронен только в одной!

Относительно формы южной пирамиды еще более ста лет назад британский египтолог Дж. Г. Уилкинсон высказал мнение, что «ее верхнюю часть изменили ввиду спешки, чтобы поскорее закончить». Когда Перринг обследовал блоки этой верхней части, то заметил, что они уложены менее тщательно, чем в нижней. Для чего и кто так спешил «ввести пирамиду в эксплуатацию», если, судя по всему, Снофру в ней не похоронен? А если бы его должны были в ней похоронить, то наверняка прежде всего закончили бы внутренние камеры...

Варий, напротив, полагал, что речь шла не об изме­нении плана во время строительства, а о «намеренной архитектурной реализации» известного «дуализма цар­ской особы», т. е. о символическом выражении двух царских титулов, которое наличествует, к примеру, в соединении белой и красной корон Верхнего и Нижнего Египта. Но как тогда объяснить, что другие цари не строили подобных пирамид с ломаными гранями, хотя тоже были властителями «Обеих земель»? Большинство египтологов в этом вопросе присоединились к Уилкинсону, в том числе Вандье и Эдварде.

Но существуют и другие теории. Одна из наиболее примечательных была высказана в 1970 году британским физиком Куртом Мендельсоном, никогда не занимав­шимся египтологией и посетившим Египет в качестве ту­риста. Медумская пирамида навела его на мысль, что «огромные кучи обломков, окружающие ее, упали с ее вершины». Мендельсон определил их объем н рассчитал, что он примерно соответствует объему упавшей части. Отсюда он сделал вывод, что «пирамида, вероятно, об­рушилась в результате катастрофы, а вовсе не стала жертвой вандализма». Зодчие строили ее так же, как ступенчатую пирамиду в Саккара, но в отличие от той покрыли ее гладкой облицовкой под углом 52°. «Обли­цовка не выдержала, треснула, п вся верхняя часть об­валилась». То же можно видеть и па пирамидах в Дашуре.

Таким образом, согласно этой теории, плиты облицов­ки не удержались на крутых склонах Медумской пира­миды; причиной могло быть и то, что блоки, опирающие­ся на ядро, были поставлены вертикально. Если это так, то архитектор Снофру, должно быть, испугался и при­казал снизить наклон стен южной пирамиды. При строительстве же новой, северной пирамиды он велел укладывать блоки горизонтально, что обеспечивало луч­шую устойчивость конструкции. Из предосторожности он решил не делать наклон стен пирамиды слишком крутым и возводил их под углом, проверенным на верхней части южной пирамиды.

Выглядит эта версия довольно убедительно, однако специалисты по древнеегипетской архитектуре еще не сказали своего последнего слова.

На вопрос, почему Снофру приказал построить две пирамиды, египтологи пока не нашли ответа. Попытки найти ответ предпринимали и неегиптологи. Но об этом мы поговорим в заключительной главе, и не только пото­му, что сейчас это бы нас очень задержало.

Наконец мы можем ехать к пирамидам в Гизе! Мы уже видели их с каирской цитадели, откуда они каза­лись маленькими темными треугольниками на границе города и пустыни; время от времени они выныривали на горизонте, когда мы ездили в Саккара, Медум, Дашур. Сейчас, со смотровой террасы за конечной остановкой автобусов, мы увидим их вблизи и «в полный рост». На покрытой песком известняковой возвышенности они вздымаются как настоящие каменные горы: направо — пирамида Хуфу, или Хеопса; посредине — пирамида Хафра, или Хефрена, с остатками первоначальной обли­цовки у вершины; налево—пирамида Менкаура, или Микернна. Перед нами — Большой сфинкс, их тысячелет­ний страж и неотъемлемая деталь пейзажа...

Мы наслаждаемся неповторимым видом или по крайней мере стараемся им насладиться. Тут слишком много людей, в том числе, разумеется, туристов, но прежде всего драгоманов-самозванцев, владельцев дро­мадеров и ослов, торговцев сувенирами и т. д., которые навязывают нам свои услуги, а главное — здесь толпы детей с ладонями, протянутыми за бакшишем. Хотя в свое время был создан кооператив гидов и полиция де­лает все что может, факт остается фактом: эти люди из­рядно портят нам впечатление от встречи с пирамидами. Остается лишь молча и сохраняя внешнее спокойствие отрешиться от окружающего. (Раньше, правда, было еще хуже: посетителей осаждали мириады назойливых мух, а вечернюю прогулку к Великой пирамиде можно было совершить только в сопровождении солдата с за­ряженной боевыми патронами винтовкой, который дол­жен был защищать вас от сотен одичавших собак.) Во­преки помехам на просцениуме вид перед нами вели­колепен. Зрелище превосходит все описания и ожидания.

От смотровой террасы к пирамидам ведет асфальти­рованная дорога, несколько выше Сфинкса она развет­вляется: если свернуть направо, то попадаешь к юго-восточному углу Великой пирамиды. Ее тупая вершина очень скоро заслоняется стенами из блоков желтого цве­та; с каждым шагом они все более похожи на лестницу для гигантов, уходящую в бесконечность. Более двухсот слоев таких блоков громоздятся здесь друг на друга; у подножия они достигают величины от одного до полуто­ра метров, потом постепенно уменьшаются и наконец сливаются в сплошную бугристую массу. Время от вре­мени на них можно увидеть похожего на жучка или му­равья пирамидолаза, пренебрегшего официальным запретом совершать восхождения. Мы понимаем его, но поступок этот в самом деле рискованный: если он со­скользнет, то упадет на каменную площадку у подно­жия. При попытках подняться на пирамиду было больше жертв, чем при штурме всех вершин Высоких Татр, и если бы здесь существовало «символическое кладбище», как под горой Остерва, здесь были бы и могилы земля­ков автора этой книги. Те времена, когда на вершине Великой пирамиды можно было провести романтиче­скую лунную ночь, к нашему сожалению, безвозвратно ушли.

 

 

Поле пирамид в Гизе. Сверху вниз: пирамиды Хуфу (Хеопса), Хафра (Хефрена) и Менкаура (Микерина) с окружающими их постройками. Нал нижним храмом Хафра Большой сфинкс с храмом. Пунктир спра­ва обозначает древнюю границу нильских наводнений

 

 

Великая пирамида в самом деле чудо света — древ­него и современного. От подножия до вершины она до­стигает 137,3 метра, а до того, как утратила верхушку, высота ее была 146,7 метра. Еще сто лет назад она была самым высоким сооружением в мире, только в 1880 году ее превысили две надстроенные башни Кельнского собо­ра (на 20 метров), а в 1889 году — Эйфелева башня. Стороны ее основания равны 230,4 метра, а до потери облицовки — 232,4 метра. Площадь ее составляет 5,4 гектара; на ней уместились бы дворцы всех правя­щих ныне королей, пли же 1000 трехкомнатных квартир (по стандартам, действующим в ЧССР). При наклоне стен 51052/ первоначальный ее объем был равен 2520000 кубических метров; сейчас он примерно на 170000 кубических метров меньше, ибо в течение веков пирамиду использовали как каменоломню. На сооруже­ние ее пошло около 2 250 000 каменных блоков, объемом каждый более кубического метра; этого материала было бы достаточно, чтобы построить город со стотысячным населением. Вес ее — 6,5—7 миллионов тонн — превы­шает тоннаж всего военного флота США, включая авиа­носцы. Если бы она была полой, в нее вошла бы пуско­вая установка для космических ракет. Но она представ­ляет собой спрессованную каменную массу, и, по мнению специалистов, ее не уничтожила бы даже атомная бом­ба, сброшенная на Хиросиму. А ведь построена она 4600 лет назад!

С внутренней конструкцией Великой пирамиды мы уже ознакомились, следуя за теми, кто прокладывал путь в нее таранами, порохом и другими способами; под­ведем теперь итоги их открытий. Пирамида таит в себе три камеры, соответствующие трем стадиям ее строи­тельства, поскольку царь желал в любой момент распо­лагать готовой гробницей. Первая камера вытесана в скале на глубине примерно 30 метров ниже основания и не совсем точно посредине его; площадь ее — 8х14 мет­ров, высота — 3,5 метра. Она осталась незаконченной, так же как и вторая, которая находится в ядре пирами­ды, точно под вершиной, на высоте примерно 20 метров над основанием; площадь ее — 5,7х5,2 метра, сводча­тый потолок достигает высоты 6,7 метра; когда-то ее называли «усыпальницей царицы». Третья камера-усыпальница царя; в отличие от двух других она закон­чена; в ней и был найден саркофаг. Сооружена она на высоте 42,3 метра над основанием и немного южнее оси пирамиды; ее протяженность с востока на запад— 10,4 метра, с севера на юг — 5,2 метра; высота — 5,8 мет­ра. Облицована она безукоризненно отшлифованными и тщательно пригнанными друг к другу гранитными пли­тами; потолок образуют девять монолитов, весящих око­ло 400 тонн, над потолком находятся пять разгрузочных камер, общая высота которых — 17 метров, самая верхняя заканчивается двускатной крышей из огромных блоков, которые принимают на себя тяжесть примерно миллиона тонн каменной массы, чтобы она не давила прямо на погребальную камеру.

Во всех трех камерах есть «прихожие», и все они соединены между собой коридорами или шахтами. Неко­торые шахты в нижних камерах заканчиваются тупиком и вытесаны в каменной кладке уже позднее. Из царской усыпальницы к поверхности пирамиды ведут две такие шахты, выходящие наружу примерно посредине север­ной и южной стен. Их первоначальное назначение нам достоверно неизвестно, но, безусловно, одно из их назна­чений — обеспечивать вентиляцию.

Царская усыпальница открыта для посетителей и ос­вещена неоновыми лампами; вход в остальные камеры запрещен, огорожен и строго охраняется. Первоначаль­ный вход в пирамиду расположен на северной стороне на высоте 25 метров над основанием, и его можно ви­деть через дыру, оставленную таранами аль-Мамуна. Сейчас в пирамиду ведет другой вход, расположенный примерно на 15 метров ниже прежнего, почти в самом центре северной стороны. Узкий и низкий горизонталь­ный коридор протяженностью не более 40 метров ка­жется очень длинным, ибо идти приходится все время пригнувшись; мало кто при этом не убеждается на соб­ственном опыте, что известняковые блоки пирамиды тверже, чем его голова. Прорубили этот коридор не для удобства туристов, над ним трудились древние грабите­ли, и относится он, возможно, еще к временам смут, на­ступившим после падения Древнего царства. В конце коридора поставлена деревянная лестница, по которой посетители поднимаются в низкую гранитную «прихо­жую». Переступив ее порог, мы оказываемся в сердце пирамиды.

Большая галерея — уникальное сооружение даже в сравнении с такой постройкой, как Великая пирамида. Когда мы вступаем в нее, она кажется бесконечно длин­ной, потому что отшлифованные стены отражают свет электрических ламп, как металлические плиты, и прямо­угольник входа среди них совершенно теряется. Длина галереи — 47 метров, высота — 8,5 метра, угол подъе­мА —26°. Известняковые плиты облицовки уложены Друг над другом в восемь слоев, причем каждый последующий слой на 5 — 6 сантиметров заходит за предыдущий. По сторонам ее обрамляют две сплошные полосы полуметровых каменных выступов с пазами как для зубчатой железной дороги; для прохода между ними остается лишь немногим более метра. Саркофаг шире входа в погребальную камеру. Он вытесан из одного куска коричнево-серого гранита, без даты и надписи, до­вольно сильно поврежден. Стоит он в западном углу усыпальницы, прямо на полу. Его поместили сюда еще во время строительства, и, видимо, с тех пор никто не сдвигал с места. Саркофаг этот выглядит так, будто его отлили из металла. От человека, который должен был найти в нем вечный покой, не осталось и пылинки.

 

 

Великая пирамида царя Хуфу (Хеопса) в Гизе, разрез. Три фазы строительной эволюции (по Борхардту)

 

Великую пирамиду — это творение тысяч рук — окру­жали ничуть не менее трудоемкие и дорогие постройки. Геродот, видевший дорогу, ведущую от верхнего (заупо­койного) храма к нижнему, которая была выложена полированными плитами и имела ширину 18 метров, на­звал ее сооружение работой «едва ли не столь же огром­ной, как постройка самой пирамиды». Покок, французы из Египетской комиссии и Лепсиус еще застали ее остат­ки с фрагментами декоративных рельефов; сейчас от нее сохранились какие-нибудь 80 метров. Дорога эта исчез­ла в конце прошлого века во время строительства дерев­ни Назлат-эс-Симман, ныне. как и Гизе, ставшей частью Большого Каира. Где-то на месте ее глинобитных доми­шек, быстро освобождающих пространство под совре­менные виллы, стоял нижний храм. Этот очень краси­вый храм возвышался над землей на 30 метров: вероят­но, еще в древности он пал жертвой людей, искавших строительный материал.

Из построек, окружавших Великую пирамиду, сохра­нились лишь развалины верхнего (заупокойного) храма и три пирамиды-спутницы. Следы храма открыл в 1939 году египетский археолог Абу Сейф), начатые им раскопки после войны завершил Лауэр. Как обычно, храм находился к востоку от пирамиды, и фронтон его имел протяженность 100 египетских локтей (52,5 метра); он был построен из турского известняка, имел двор с 38 квадратными гранитными столбами, 12 такпх же столбов стояло в вестибюле перед небольшим святили­щем. По обе стороны от него, примерно в 10 метрах, при раскопках были найдены два выдолбленных в нзвестняковом плато «дока», где, вероятно, держали «солнечные ладьи», третий такой «док» был обнаружен слева от до­роги к нижнему храму. К сожалению, «доки» оказались пусты, но археологи были вознаграждены более или ме­нее случайной находкой еще двух таких «доков» в 1954 году. В одном из них покоилась великолепно сохра­нившаяся ладья — самый древний корабль мира. Длина ее 36 метров, и сделана она из кедра. После того как она была извлечена и подвергнута консервации, ее по­местили  в  специально построенный  павильон с пирамидой.

 

 

Пирамида Хуфу (Хеопса) в Гизе. Реконструкция верхней части «во­сходящей» дороги с царской ладьей, обнаруженной в подземном «доке» в 1954 году. Ладья достигает в длину почти 36 метров и пре­красно сохранилась

 

Пирамиды-спутницы тоже стоят восточнее Великой пирамиды, хотя обычно их строили южнее; очевидно, пришлось нарушить религиозные предписания из-за пре­пятствий, связанных с характером местности. Пирамиды расположены с севера на юг «по росту», сторона квад­ратного основания первой пирамиды равна 49,5 метра, второй — 49, третьей — 46,9. У каждой из них была ка­менная ограда, заупокойная молельня и погребальная камера с «прихожей», в которую вела отвесная шахта;

кроме того, рядом с первой находился «док» для «сол­нечной ладьи». Большинство ученых считают, что эти пирамиды принадлежали женам Хуфу, из которых пер­вая (главная), но древнему обычаю, вероятно, была его сестрой. Имена первых двух нам неизвестны, третью звали Хенутсен; во времена XX династии она была отождествлена с богиней Исидой. В Саисскую эпоху ее заупокойную молельню превратили в храм, где ей по­клонялись как «Госпоже пирамид».

Все три пирамиды-спутницы довольно хорошо сохра­нились и только лишены внешней облицовки, их подзем­ные части и окружающее пространство тщательно обсле­дованы.

Судя по всему, к востоку от первой предполага­лось построить еще одну, больших размеров, но строи­тельство было прекращено еще до завершения работ в погребальной камере. Согласно гипотезе Рейснера, ко­торый вел здесь раскопки в двадцатые годы, она пред­назначалась для царицы Хетепхерес, супруги Снофру и матери Хуфу, ибо ее гробница была ограблена вскоре после похорон. В конце концов Хуфу решил соорудить для нее несколько севернее тайную гробницу в скале. Эту гробницу ему и в самом деле удалось утаить... до января 1925 года, когда у фотографа Рейснера прова­лился в щель между маскировочными блоками штатив. Потом члены Гарвардско-Бостонской экспедиции в тече­ние трех месяцев выносили сокровища: тысячи малень­ких золотых блях, предметы меблировки и домашней ут­вари; золотые и серебряные браслеты, косметические коробочки с «тенями» для подведения глаз (синевато-серыми и зелеными), ножички для маникюра, шкатулки с именем царицы, наполненные драгоценностями. Были найдены и канопы с ее внутренностями, и алебастровый саркофаг, который, однако, оказался пуст. Рейснер и другие египтологи долго искали объяснение этой загад­ки, предложенная им версия могла бы послужить сюже­том для детектива. Согласно ей, грабители выкрали му­мию царицы, сняли с нее драгоценности, а затем уничто­жили. Стража и чиновники из страха перед царем утаи­ли это, и Хуфу с соблюдением торжественного церемо­ниала похоронил пустой гроб. Однако не исключено, что Хуфу узнал правду, но, чтобы сохранить престиж, сде­лал вид, будто ничего не случилось, и устроил для своей матери вторые торжественные похороны. Было это так или иначе, но, во всяком случае, это первая и до си пор единственная найденная нетронутой гробница члена царской семьи эпохи Древнего царства.

По древним источникам, Великая пирамида была обнесена десятиметровой каменной стеной, развалины которой показывают, что она имела 3 метра в толщину и отстояла от пирамиды на 10,5 метра. Около нее в соот­ветствующем отдалении располагались мастабы санов­ников, почти сотня их сохранилась с северной стороны, более десяти — с южной, примерно сорок — с восточной. Ныне они почти недоступны, но большинство находок, сделанных в них со времен Мариетта, хранится на стен­дах и в запасниках Египетского музея. Мы остановимся на двух из них.

Первая датируется 1837 годом, и заслуга первоот­крывателя принадлежит Визу. Это имя царя Хуфу на блоке разгрузочной камеры в сердце пирамиды. Написал его какой-то каменотес, чтобы было ясно, на какую стройку этот блок отправлять. Надпись сделана красной краской, и иероглифы легко разобрать.

Вторая находка была сделана в 1946 году в заупо­койном храме. Это фрагмент стелы, обнаруженный Лауэром и подтверждающий то, в чем никто уже не сом­невался, а именно что пирамида принадлежала Хуфу. На стеле написано ее имя: «Относящийся к небоскло­ну — (это) Хуфу».

Если мы уделили пирамиде Хуфу немного больше вни­мания, чем остальным, то объясняется это не только ее прославленным первенством. Дело в том, что вокруг нее возникла некая «цифровая мистика», в интересах кото­рой часть измерений была подогнана, а другие—при­думаны; кроме того, различные толкователи ее загадок поместили в нее камеры и шахты, попросту являющиеся плодом их фантазии. Поэтому нам надо было обстоя­тельно ее осмотреть и дополнить основные характери­стики рядом других, заимствованных нами, как и в остальных случаях, из официальных документов египет­ский Службы древностей.

 

 

 

Пирамида Хафра (Хефрена) в Гизе. Разрез и горизонтальная проекция средней части (по Эдвардсу)

 

Пирамида Хафра, или Хефрена, несомненно, не вы­зывает столь значительного интереса. Посетители Гизе обычно довольствуются осмотром издали, хотя от пира­миды Хуфу до нее можно дойти за несколько минут. Это и понятно: ведь она всего лишь вторая... Хотя она ненамного уступает пирамиде Хуфу и по величине и по возрасту. Когда ее построили, примерно в середине XXVI века до н. э., она достигала 143,5 метра в высоту и, следовательно, была лишь на 3,2 метра ниже, чем пирамида Хуфу; сейчас от ее подножия до вершины 136,5 метра, так что теперь ей не хватает меньше метра, чтобы сравняться со своей знаменитой соседкой. Сторо­ны ее квадратного основания первоначально равнялись 215,3 метра, сейчас они равны 210,5 метра. При неболь­шом различии в длине сторон двух пирамид (меньше 10%) и при более крутом наклоне стен (52°20') пира­мида Хафра кажется выше пирамиды Хуфу: этот оптиче­ский обман усиливается еще тем, что она стоит на самом высоком месте гизехского некрополя. Однако она пре­восходит пирамиду Хуфу своей неприступностью. Для восхождения на нее группе альпинистов требуется почти час, причем им нужно преодолеть мощный известняко­вый навес, которым можно воспользоваться как крышей и отдохнуть в его тени. На вершине ее отсутствует лишь гранитный «пирамидной», бенбенет, острие которого должно ловить первые и последние лучи солнечной ладьи Ра.

Внутренняя структура пирамиды Хафра относительно проста. Две камеры и два входа на северной стороне, один — примерно на высоте 15 метров, другой—под ним, на уровне основания. Сейчас внутрь пирамиды по­падают из верхнего входа по коридору, который под са­мым основанием выравнивается и приводит к погребаль­ной камере. Коридор, ведущий от нижнего входа, снача­ла опускается на десятиметровую глубину, а после не­большого ровного отрезка снова поднимается и приводит к верхнему коридору; сбоку у него имеется отвод в не­большую камеру, оставшуюся незавершенной. Погре­бальная камера находится примерно на оси пирамиды она вытянута с востока на запад на 14,2 метра, с севера на юг — на 5 метров, высота ее — 6,8 метра. Камера вы­тесана в скале, только сводчатый потолок уходит в ка­менную массу пирамиды. В этой камере до сих пор стоит пустой саркофаг с разбитой крышкой, обнаруженный Бельцони в 1818 году; сделан саркофаг из прекрасно от­шлифованного гранита. Больше в пирамиде нет никаких камер и шахт, туннель Бельцони тоже уже занесен пес­ком. Эта пирамида представляет собой самую компакт­ную постройку на свете: при объеме известняковых бло­ков 1 629 200 кубических метров свободное пространство в ней составляет менее 0,01%.

«Хафра велик» — так называлась эта пирамида, ве­лики были и прилегающие к ней постройки. Те из них, которые сохранились, по размерам превосходят все дру­гие известные нам сооружения такого рода, относящиеся к эпохе Древнего царства. Заупокойный храм этой пира­миды еще в XVIII веке (н. э.) находился в довольно приличном состоянии, потом местное население растащи­ло стены, но по развалинам его можно достаточно точно реконструировать. Он стоял к востоку от пирамиды на специальной гранитной террасе за стеной ограды и за­нимал площадь 145х45 метров, в нем было пять моле­лен с прихожими и двор с 12 скульптурными изображе­ниями царя. Полукилометровая каменная дорога шири­ной 5 метров вела от него к нижнему храму, который стоял юго-восточнее Большого сфинкса прямо перед ны­нешней смотровой террасой. По форме он напоминал большую мастабу; его площадь в плане была 45Х Х45 метров, высота—12 метров. В центральном зале стояли 23 тронные статуи паря, большей частью из але­бастра н сланца, и 16 гранитных колонн; два его входа сторожили четыре лежащих сфинкса. Сейчас его называют «Гранитным храмом», чтобы отличать от «Храма Сфинкса», который находится по соседству и открыт только в нашем веке. Развалины обоих храмов широко известны по многочисленным фотографиям Большого сфинкса.

 

 

Заупокойный храм пира­миды Хафра (Хефрена). горизонтальная проекция. По сторонам подземные «доки» для царских ладей (по Рикке)

 

Пирамиду Хафра, как и всякую другую, окружала каменная ограда; судя по раскопкам основания этой стены, она имела толщину 3,4 метра и отстояла от пи­рамиды на 10,1 метра. По бокам заупокойного храма об­наружено пять «доков» для «солнечных ладей», все они оказались пустыми. К югу от каменной ограды, точно по ее центру, на искусственной террасе когда-то возвыша­лась маленькая пирамида-спутница. Наземная ее часть исчезла, но по остаткам основания и обломкам облицо­вочных плит можно было установить ее размеры (20,1х20,1 метра) и наклон стен (52°20'). Подземная часть сохранилась полностью, включая туннель, через который в погребальную камеру (на глубине 12 метров) проникли грабители. Вероятно, здесь была похоронена супруга Хафра, однако в камере оказались лишь две жемчужины, оброненные грабителями, и пробка от ка­кого-то сосуда, ил которой удалось прочесть имя Хафра.

Окрестности пирамиды довольно хорошо обследова-иьт самые значительные находки сделаны еще в минув­шем столетии. Па западной стороне Питри обнаружил в 1881 году развалины сооружения, имевшего 91 длин­ное и узкое помещение размерами 26Х3 метра; сопостав­ление с подобными же сооружениями в Мединет-Абу и Иллахуне подтвердило, что это были жилища древних мастеров, постоянно занятых на строительстве пирамид. Среди художественных находок первое место принадлежит прекрасно сохранившейся статуе царя Хафра из темно-зеленого диорита; он изображен на троне с наряд­ным платом на голове, уреем на лбу и соколоподобным богом Хором позади головы. Статую нашел Мариетт в 1860 году среди развалин нижнего храма; она принад­лежит к числу самых драгоценных экспонатов Египет­ского музея в Каире.

Относительно слабый интерес туристов к пирамиде Хафра был компенсирован интересом ученых. Возникла целая серия монографий о ней, в которых результаты своих изысканий вслед за Мариеттом и Питри излагали многие исследователи из разных стран. А в самые по­следние годы к ним присоединился ученый, чье имя хотя и было известно египтологам, но лишь по списку лау­реатов Нобелевской премии в области физики. Нобелев­скую премию он получил в 1968 году за открытие так называемой «холодной» ядерной реакции. Это был про­фессор Калифорнийского университета Луис У. Аль­варес.

«Пирамида Хафра до сих пор не выдала своей тайны, молчит, как Сфинксу ее подножия»,— провозгласил Л. У. Альварес. Тайны всегда влекли его, а поскольку он умел их раскрывать, то решил действовать. В 1969 го­ду с помощью Американской комиссии по атомной энер­гии и при поддержке египетского правительства Альва­рес установил в погребальной камере пирамиды Хафра счетчики частиц космического облучения, посредством которых он надеялся сделать некий теневой снимок пи­рамиды, где, как при рентгеноскопии, были бы выявлены ее пустые пространства. Это помогло бы найти, где скрыты мумия фараона и сокровищницы. Альварес ве­рил в их существование и почему-то полагал, что они находятся примерно на шестидесятиметровой высоте у самой оси пирамиды. «А что, если и с помощью космиче­ских лучей не удастся открыть нахождение этих тайни­ков?» — спросил его один журналист. «Тогда я буду уверен, — ответил Л. У. Альварес, — что в этой пирами­де не существует никаких тайных усыпальниц и сокро­вищниц».

Египтологи отнеслись скептически к опыту американ­ского физика. Аналогия с пирамидой Хуфу казалась им несостоятельной. Структура пирамиды Хафра убеждала, что при ее строительстве не было никаких коренных изменений первоначального плана, тогда как и пирамиде Хуфу первоначальный план менялся не менее трех раз. Если учесть обычаи в эпоху Древнего царства, то выше царской погребальной камеры не должно было нахо­диться никаких помещений. А если они и были, их уже давно нашли и разграбили. Куда ученым-атомщикам с их современной лампой Аладина тягаться с древними грабителями! И все же египтологи желали Альваресу удачи.

Все проходило точно по плану, приборы действовали великолепно. Но пустых помещений они не обнаружили. Их просто-напросто не существовало.

«Божествен Менкаура» называлась наименьшая из трех великих пирамид в Гизе. Она стоит в юго-западном углу плато, на почтительном расстоянии от гробниц Хуфу и Хафра, словно бы стыдясь своего низкого роста и молодости. Но зря она стыдится: ей уже более 4500 лет, основание ее—108,4х108,4 метра, высота— 62 метра. Первоначально она была метра на четыре вы­ше, но длину сторон сохранила, ибо наносы песка защи­тили нижнюю часть ее облицовки. Облицовка эта — из красного асуанского гранита — первоначально покрыва­ла пирамиду почти на треть ее высоты, дальше ее сменя­ли белые плиты из турского известняка, а вершина, по всей вероятности, тоже была красная, гранитная. Такой двухцветной она была еще в XVI веке, пока ее не огра­били мамелюки. По свидетельствам очевидцев, она была прекраснейшей из всех пирамид.

Геродот рассказывает, что Менкаура, получив из го­рода Буто предсказание оракула, по которому ему оста­валось править всего шесть лет, «приказал изготовить множество светильников. По ночам царь велел зажигать их, стал пить вино и непрестанно веселиться днем и ночью... Так поступал он, превращая ночи в дни, чтобы уличить оракула во лжи и сделать из шести лет двенад­цать»[65]. Это в общем-то всего лишь легенда, и Манефон утверждает, что Менкаура процарствовал 63 года; одна­ко по пирамиде и постройкам вокруг нее создается впе­чатление, будто Менкаура на самом деле правил недол­го и предчувствовал свою раннюю кончину. Как свиде­тельствует первоначальный вход, при дальнейшем строи­тельстве перекрытий, сперва пирамида имела основание примерно 60Х60 метров и только позднее оно было почти вдвое увеличено. Погребальную камеру Менкаура пове­лел вытесать всего в 6 метрах под основанием; но на следующей фазе строительства опустил ее на более безо­пасную глубину. Для строительства пирамиды он прика­зал использовать крупные блоки, по размерам намного большие, чем в пирамидах Хуфу или Хафра. Он хотел ускорить строительство и поэтому не заставлял рабочих очень тщательно обрабатывать камень. Но, несмотря на спешку, которая чувствуется и через тысячелетия, до окончания строительства пирамиды Менкаура явно не дожил. Вероятно, он умер, когда она достигала пример­но двадцатиметровой высоты, т. е. уровня гранитной облицовки; возможно, ее всю предполагалось облицевать гранитом, так по крайней мере считает Эдварде; но пре­емник царя облегчил задачу. В заупокойном храме мы даже находим письменное подтверждение этого. Начали его строить из камня, но потом перешли на кирпич; в его развалинах обнаружена надпись, что так повелел «Шепсескаф, царь Верхнего и Нижнего Египта, для своего отца, царя Верхнего и Нижнего Египта, Осириса Мен­каура».

В отличие от остальных пирамида Менкаура стоит не на скальном основании, а на искусственной террасе из известняковых блоков. Погребальная камера сравни­тельно мала — всего 6,5Х2,3 метра и высотой 3,5 метра. Потолок составлен из двух блоков, снизу вытесанных наподобие полуарки, так что создается впечатление сво­да. Стены погребальной камеры и входного коридора выложены отшлифованным гранитом, коридор с перво­начальной усыпальницей и помещениями для погребаль­ной утвари соединяла лестница. Схема всех этих подзем­ных помещений довольно сложна и отражает по мень­шей мере три изменения первоначального архитектурно­го замысла. Притом не исключено, что некоторые кор­рективы относятся уже к Саисской эпохе.

Ныне ареал пирамиды — это куча развалин, занесен­ных песком, однако многолетние раскопки позволяют довольно точно его реконструировать. Заупокойный храм, который, согласно описанию 1755 года, в ту пору был в полной сохранности и занимал площадь 45Х Х45 метров, одна половина ее приходилась на двор, дру­гая — на культовые и складские помещения. В полуки­лометре к востоку стоял нижний храм примерно таких же размеров. Его изучение показало, что при VI дина­стии он был реставрирован и расширен. Вероятно, это было сделано из почтения к умершему царю, но в основ­ном, думается, для того, чтобы жрецы укрепили основу своего безбедного существования. Оба храма соединя­лись дорогой из отшлифованных известняковых блоков, преодолевавшей двадцатиметровую разницу в высоте. Следы ее можно обнаружить и поныне: сохранилось свы­ше четверти километра дороги.

 

 

Пирамида Менкаура в Гнзе. Разрез с обозначением фаз строительства и горизонталь­ный проект средней части (по Эдвардсу)

 

Намного лучше, чем храмы, сохранились пирамиды-спутницы, которые стоят, как обычно, на южной стороне за оградой. Всего их три, причем две не закончены. Са­мая большая — восточная — с основанием 44,3х44,3 мет­ра и высотой 28,3 метра; на ней кое-где еще сохранилась гранитная облицовка. Две другие (стороны по 31,5 мет­ра и высота 21,2 метра) ступенчатые, что, если принять во внимание время их постройки, весьма странно; оче­видно, планировалось придать им форму «истинных». В 1837 году Виз обнаружил в восточной пирамиде боль­шой гранитный саркофаг, в средней — остатки деревян­ного гроба и человеческих костей, в западной—лишь пустую и незаконченную погребальную камеру. Каждая из трех пирамид имела заупокойный храм, и все это бы­ло огорожено общей каменной стеной. По предположе­нию Рейснера, который в двадцатые годы заново провел их обследование, восточная пирамида принадлежала первой (главной) жене Менкаура. Владельцев или вла­делиц двух остальных он, как, впрочем, и другие ученые, не рискнул назвать.

Подъем на пирамиду Менкаура требует физической выносливости и специального разрешения. Обычно под­нимаются по северной стороне, вдоль гигантского шра­ма, оставленного в пей мамелюками, пытавшимися до­браться до кладов. Здесь больше дела рукам, чем ногам:

взбираясь па блоки, нужно подтягиваться, как на пере­кладине. Вид с вершины, которая кончается небольшой площадкой, сполна вознаграждает за все труды. Пира­мида Хафра с обнаженными пластами под остатками серовато-белой облицовки кажется отсюда еще более величественной, чем снизу, притом она немного возвы­шается над пирамидой Хуфу, отчего возникает как бы удвоенное изображение.

Наносы песка над развалинами древних построек превращают окружающий пейзаж в макет археологиче­ских раскопок, включающий треугольники пирамид Абуснра и Саккара. На западе сверкающая солнцем пустыня бесконечна... Вид открывается как будто с вер­толета, только пол под вами не дрожит, а над головой ничто не грохочет.

Вход в пирамиду расположен как раз под тем ме­стом, где мамелюки отказались от своих поползновений. Гранитный коридор покрыт слоем песка, за ним — только пустые камеры со спертым воздухом. Саркофаг Менкаура, найденный в 1837 году Визом, ныне лежит на дне океана где-то за мысом Трафальгар; мы знаем его лишь по описаниям и рисунку Перринга. Саркофаг был сделан из базальта и украшен рельефами, изображавши­ми фасад царского дворца, а следовательно, достаточно интересный, чтобы вызвать среди египтологов разнотол­ки. По мнению Борхардта и Зете, саркофаг не мог отно­ситься к эпохе Менкаура, ибо по стилю не соответствует уже известным саркофагам периода Древнего царства. Однако позднее такие саркофаги были найдены, и пото­му большинство египтологов признали его исконным. В 1954 году это же подтвердил Вандье. Но теперь мы снова сомневаемся. Британский музей послал фрагмент крышки деревянного гроба, найденного в камере Визом, на радиоуглеродный анализ, который показал, что крышка с именем Менкаура относится, скорее всего, к Поздней эпохе. Таким образом, возникает предположе­ние, что погребальная камера была ограблена еще в древние времена, но мумию грабители оставили и саис-скис правители приказали уложить мумию в новый гроб. А возможно, и в новый саркофаг, который позднее снова был ограблен...

Утрату саркофага Менкаура частично возмещает бо­гатая коллекция скульптур, обнаруженная Рейснером в заупокойном храме. Самые лучшие из них сейчас хра­нятся в Египетском музее в Каире и Музее изящных искусств в Бостоне. В Каире они представлены собра­нием больших сланцевых рельефов царя Менкаура. В Бостоне же хранится сланцевый групповой портрет, изображающий Менкаура и его главную супругу.

На этом мы могли бы закончить осмотр поля пира­мид в Гизе. Но... здесь ведь находится еще и Большой сфинкс!

«Уже пять тысяч лет каждое утро я вижу бога солн­ца, восходящего вдали на берегах Нила. Его первые лучи освещают мое лицо... Я видел зарождение истории Египта, а завтра снова увижу, как восток пылает новой зарей. Я верный страж у ног моего повелителя, столь бдительный и преданный, что он дал мне свое лицо. Я спутник фараона, я сам фараон. На протяжении веков я получил множество имен от людей, приходивших покло­няться мне с набожным восхищением... Но имя, которое я сохранил, дал мне греческий путешественник, отец истории Геродот. Он назвал меня Сфинксом, точно я ро­дился в его земле. И это имя осталось за мной на­всегда».

Это «обращение» Большого сфинкса к зрителям пере­дается стереофоническими установками под переме­щающийся свет красных, желтых, зеленых и фиолетовых прожекторов. Семь раз в неделю он произносит свои слова (трижды по-английски, дважды по-французски, один раз по-немецки и один — по-арабски) в грандиоз­ном представлении «Звук и свет», которое, несмотря на яркие эффекты, еще не превратилось в полную безвкуси­цу. Правда, в его прекрасной поэтической речи немало спорного; во всяком случае, он сильно ошибается, когда утверждает, что имя ему дал Геродот. Правильней ска­зать  ошибается автор текста, вложенного в его уста, хотя этот текст и утвержден двумя египетскими мини­стерствами. Дело в том, что Геродот в своей «Истории» о Сфинксе совсем не упоминает. Он, вероятно, вообще не знал о его существовании, потому что в ту пору (как не­редко до и после) Сфинкс был в буквальном смысле сло­ва по уши засыпан песком. Первым, кто посетил Египет и упомянул о нем, был Плиний. Это произошло значи­тельно позднее.

Сфинкс действительно греческое слово, но египетско­го происхождения. Греки называли так мифическое чудовище с женской головой, львиным телом и птичьими крыльями. Это было порождение стоглавого великана Пифона и его жены-полузмеи Ехидны; от них же про­изошли и другие знаменитые мифические чудовища:

Цербер, Гидра и Химера. Жило это чудовище на скале близ Фив и задавало людям загадку; кто не мог ее раз­гадать, того Сфинкс убивал. Так губил Сфинкс людей, пока его загадку не разгадал Эдип; тогда Сфинкс бро­сился в море, поскольку судьба предопределила, что верного ответа он не переживет. (Между прочим, загад­ка была довольно проста: «Кто ходит утром на четырех ногах, в полдень на двух, а вечером на трех?» — «Чело­век! — ответил Эдип. — Во младенчестве он ползает на четвереньках, в зрелом возрасте ходит на двух ногах, а в старости опирается на клюку».) В египетском понима­нии Сфинкс не был ни чудовищем, ни женщиной, как у греков, и не загадывал загадок; это была статуя прави­теля или бога, чью силу символизировало львиное тело. Называлась такая статуя шесеп-анх, т. е. «живой образ» (правителя), уже позднее возникло его греческое назва­ние, впоследствии вернувшееся в Египет.

Хотя египетский Сфинкс загадок не задавал, сама огромная статуя под пирамидами в Гизе была вопло­щенной загадкой. Многие пытались объяснить его таин­ственную и несколько презрительную улыбку, особенно авторы путевых заметок и романов. Ученые задавались вопросами: кот л а статуя изображает, когда она созда­на, как была вытесана? После ста лет изучения, в про­цессе которого не обошлось без буровых машин и поро­ха, египтологи раскрыли настоящее имя Сфинкса. Окрестные арабы называли статую Абу'л Ход — «Отец ужаса», филологи выяснили, что это народная этимоло­гия древнего «Хорун». За этим названием скрывалось несколько еще более древних, и в конце цепочки стояло древнеегипетское Харемахет (по-гречески Хармахис), что означало «Хор на небосклоне». Хором назывался обожествляемый правитель, а небосклоном — место, где после смерти этот правитель сливается с богом Солнца. Полное название означало: «Живой образ Хафра». Итак, Сфинкс изображал царя Хафра с телом царя пустыни и с символами царской власти, т. е. Хафра — бога и льва, стерегущего свою пирамиду.

Нет и не было в мире статуи, превышающей размера­ми Большого сфинкса. Он вытесан из единой глыбы, оставшейся в карьере, где добывался камень для строи­тельства пирамиды Хуфу, а затем Хафра. В нем соеди­нены замечательное творение техники с прекрасным ху­дожественным вымыслом; по сравнению с другими скульптурными портретами Хафра, несмотря па стилизо­ванность изображения, внешность царя передана верно. реалистически, с индивидуальными чертами (таковы, например, широкие скулы и большие отстающие уши). Как можно судить по надписи у ног статуи, она была создана еще при жизни Хафра; следовательно, этот Сфинкс не только самая большая, но и самая древняя монументальная статуя на свете. От ее передней лапы до хвоста—57,3 метра, высота статуи—20 метров, ши­рина лица — 4,1 метра, высота — 5 метров, от верхушки до мочки уха —1,37 метра, длина носа—1,71 метра. В своем «обращении» к зрителям Сфинкс несколько преувеличивает свой возраст, хотя в этом нет особой надобности: ему более 4500 лет.

Сейчас Большой сфинкс сильно поврежден. Лицо изуродовано, как будто по нему били долотом или стреляли ядрами. Царский урей, символ власти в виде приподнявшейся на лбу кобры, безвозвратно исчез; цар­ский немее (праздничный плат, спускающийся с затылка на плечи) частично обломан; от «божественной» бороды, символа царского достоинства, остались лишь обломки, найденные у ног статуи. Время и пустыня объединились в стремлении уничтожить ее; несколько раз песок засы­пал Сфинкса, так что торчала одна голова, да и та не всегда целиком. Насколько нам известно, первым пове­лел ее раскопать Тутмос IV в конце XV века до н. э. Согласно легенде. Сфинкс явился ему во сне, попросил об этом и в награду пообещал двойную корону Египта, что, как свидетельствует надпись на стене между его лап, впоследствии и исполнил. Затем его освободили из плена песков саисские правители в VII веке до н. э., после них — римский император Септимий Север в на­чале III века н. э. В новые времена Сфинкса первым от­копал в 1818 году Кавилья, сделав это за счет Мухам­меда Али, который заплатил ему 450 фунтов стерлингов, что по тем временам представляло большую сумму. В 1886 году его работу пришлось повторить Масперо. В последний раз такие раскопки производились египет­ской Службой древностей в 1925—1926 годах; руководил работами французский архитектор Э. Барэз, который ча­стично отреставрировал статую и возвел ограду, защи­щающую ее от новых заносов. Сфинкс за это щедро его вознаградил: между передними лапами оказались остат­ки храма, о котором до тех пор никто из исследователей поля пирамид в Гизе и не подозревал.

 

 

Храм Большого сфинкса (справа) и нижний храм Хафра (Хефрена). горизонтальная проекция (по Рикке)

 

Однако время и пустыня нанесли Сфинксу не такой значительный ущерб, как человеческая глупость, кото­рая обычно возрастает пропорционально размерам про­воцирующего ее объекта. Раны на лице Сфинкса, напоминающие следы от ударов долотом, действительно нанесены долотом: в XIV веке так изуродовал его некий набожный шейх, дабы выполнить завет Мухаммеда, за­прещающий изображать человеческое лицо. Раны, похо­жие на следы от ядер, тоже таковыми и являются. От драгоманов мы узнаем, что их нанесли французы и англичане. В действительности же это мамелюки исполь­зовали голову Сфинкса как тренировочную мишень для своих пушек.

Но, несмотря на разрушительную силу времени и пу­стыни, несмотря на религиозный фанатизм и не слиш­ком почтительное отношение мамелюков к памятникам культуры, Большой сфинкс все еще стоит и сторожит некрополь в Гизе. И это великолепное произведение Древнего Египта будет стоять до тех пор, пока будут стоять сами пирамиды.

Но пирамиды не всегда стояли на плато в Гизе. А можем ли мы представить себе этот горизонт и это солнце без них? Способны ли мы мысленно вернуться на 4500 лет назад и вообразить себе гизехское плато как строительную площадку?

Сто тысяч людей, согласно утверждению Геродота, трудились на строительстве Великой пирамиды на про­тяжении 20 лет, причем, как нам известно, по три меся­ца ежегодно. Это единственное сообщение такого рода, сохранившееся с древних времен, и оно, конечно, может быть неточным и недостоверным. Между людьми, кото­рые строили эту пирамиду, и теми, от кого получил све­дения Геродот, пролегли два тысячелетия. И потом еще более двух тысячелетий все, кто писал о пирамидах, по­вторяли их вслед за Геродотом; многие даже принимали их за основу при подсчете числа рабочих на других стройках. Первым, кто решил проверить Геродота, был Питри; он сделал это в своей книге «Пирамиды и храмы в Гизе» (1883).

Допустим, сказал себе Питри, что предполагаемое количество каменных блоков в пирамиде —2,3 миллио­на — верно. Значит, в течение 20 лет нужно было еже­годно укладывать около 115 тысяч блоков. Примерный вес блока 2,5 тонны; с таким весом спокойно может справиться группа из восьми человек. Из соотношения количества блоков и числа занятых на стройке людей вытекает, что каждая такая группп должна была уло­жить за три месяца 10 блоков. Иными словами, укладка одного блока требовала от восьми рабочих девятиднев­ного труда. Это, безусловно, в человеческих возможно­стях и при самых примитивных вспомогательных сред­ствах, пожалуй, даже ниже этих возможностей. Таким образом, сообщение Геродота не выходит за рамки воз­можного или правдоподобного.

Разумеется, Питри знал, что это чисто механический подсчет; он, конечно, понимал и то, что 100 тысяч чело­век на строительной площадке мешали бы друг другу. Опираясь на проведенные Борхардтом подсчеты количе­ства рабочих, занятых на строительстве Медумской пи­рамиды, и египтологи и архитекторы после долгих спо­ров пришли к выводу, что на гизехской строительной площадке одновременно могли работать не более 32— 36 тысяч человек, т. е. примерно треть количества, названного Геродотом. Но и это не опровергает Геро­дота; остальные, несомненно, были заняты доставкой ка­менных блоков и добыванием их в карьерах, причем разделение труда явно повышало его производитель­ность. В общее число работавших на строительстве не­обходимо включить и мастеров-каменщиков, скульпторов и других квалифицированных специалистов, составляв­ших постоянные кадры. Судя по остаткам их жилья, найденным вблизи Великой пирамиды Питри и позднее Рейснером, их могло быть не менее 4000, а по некоторым предположениям, даже 10000. Если учесть высокие тре­бования, предъявляемые к храмовым постройкам, под­ходным путям и т. п'., а также к их отделке, то, ве­роятно, ближе к истине вторая цифра. То же подтверж­дает и множество каменных отходов вокруг Великой пирамиды, составляющих, по предположению Питри, «чуть ли не половину ее объема».

Согласно Геродоту и Диодору, на строительстве Ве­ликой пирамиды рабочие пользовались «механизмами»;

очевидно, и на строительстве пирамид Хафра, Менкаура и всех последующих и, естественно, позднейших пира­мид. Это были, правда, лишь «приспособления, устроен­ные из коротких деревянных досок (жердей)», с по­мощью которых поднимались каменные блоки. Извест­ные науке вспомогательные средства, которые могут соответствовать этому лаконичному упоминанию, относятся к эпохе Нового царства; они напоминают опоры кресла-качалки, соединенные перекладинами. Француз А. Шуази в «Строительном искусстве египтян» (1904) отождествлял эти приспособления с Геродотовыми «ме­ханизмами», а его земляк Ж. Легрен назвал их «качаю­щимися подъемниками»; Питри же полагал, что тяже­лые каменные блоки поднимались с помощью массивных конструкций из толстых досок, и называл их «колыбеля­ми».

Немецкий инженер Л. Кроон в книге «Строительст­во пирамиды» (1925), напротив, высказывает предпо­ложение, что тут речь шла о предшественнике шадуфа («журавля») — поныне используемого приспособления для черпания воды, основанного на принципе рычага. Приспособления такого рода нам известны по настенной росписи в древнеегипетских гробницах; но они все же значительно проще, чем предлагаемая Крооном модель «переносного шадуфа», которая хотя и действовала в лабораторных условиях, но на практике оказалась не­пригодной. Гонейм предполагал, что эти вспомогатель­ные приспособления Геродота — всего лишь «обыкно­венные рычаги».

Если мы подытожим все, что высказывалось по этому вопросу египтологами (а также историками строительст­ва и др.), то, скорее всего, склонимся в пользу «колыбе­ли» Питри и «рычагов» Гонейма. Итак, это были чрез­вычайно простые приспособления; тем более должны восхищать нас изобретательность и ловкость тогдашних рабочих. Длинные каменные блоки поднимали, сначала пропустив под них поближе к центру тяжести две заост­ренные призмы; затем нажимали на блок с одной сторо­ны, так что весь вес приходился на одну призму, а под другую призму, в тот момент освобождавшуюся, подкла­дывали каменную плиту; потом переносили вес блока на вторую призму и подкладывали каменную плиту под первую, и т. д. Под блоки с примерно равными сторонами подкладывали уже упомянутые «деревянные колыбели», что давало возможность раскачивать их; поднятую часть подпирали деревянными клиньями. Древние египтяне пользовались также деревянными жердями в качестве рычагов. Если мы добавим еще деревянные катки и сани для передвижения грузов, то этим исчерпывается пере­чень их механических средств.

 

 

Приспособления строителей пирамид. Слева подкладные клинья для перемещения блоков, справа перемещение длинных блоков, наверху «колыбель» (по Питри)

 

Транспортировку блоков с низшей ступени на выс­шую «враскачку» старшее поколение египтологов счита­ло глазным (или даже единственным) способом построй­ки пирамиды. Позднее возникла другая теория. Согласно ей, строительство пирамиды начиналось с внутреннего ядра, к которому по окончании, т. е. по доведении ее до запланированной высоты, постепенно со всех сторон пристраивали дополнительные слои. Первый способ прост и приемлем, второй кажется неправдоподобным. Дело в том, что он предполагает использование поли­спастов, а их египтяне в ту пору не знали, или же неи­моверные затраты труда при строительстве платформ для доставки материала, которые по завершении каж­дого слоя нужно было бы разрушать и заново строить для следующего слоя. Сейчас уже не вызывает сомне­ний, что непосредственно прилегающие к ядру слои кладки возводились одновременно с ним, чтобы своим наклоном с самого начала обеспечивать стабильность постройки. Изучение пирамид в Медуме, Лиште и, нако­нец, пирамиды Сехемхета в Саккара показало, что ка­менные блоки доставлялись на нужную высоту на дере­вянных санях по насыпям, о которых говорил еще Диодор. Остатки таких платформ обнаружены не только возле упомянутых пирамид, но и, например, в Гизе — у неоконченного заупокойного храма царя Менкаура, в Карнаке — возле неоконченного первого пилона. В гроб­нице вельможи Рахмира, высшего сановника царя Тутмоса III, мы до сих пор можем видеть ее изображение на настенном рисунке.

«По мере того как пирамида становилась все выше, насыпь тоже надстраивали в высоту и в длину, одновре­менно ее верхняя часть делалась постепенно все уже, в соответствии с сужением пирамиды к вершине, — пи­шет Эдвардс в "Пирамидах Египта". — Если угол накло­на сторон пирамиды равнялся 52°, то и двум боковым сторонам насыпи придавали угол наклона 52°. Таким образом, исключалась опасность оползания или обвала. Три стороны пирамиды, не подпертые насыпью, должны были иметь опорные насыпи, достаточно широкие наверху, чтобы на них могли разместиться рабочие и материалы. Но поскольку по ним не втаскивали снизу каменные глыбы, их внешняя сторона могла быть весьма крутой — лишь бы они не обрушились от собственной тяжести. На насыпи укладывали деревян­ные балки, образовывавшие прочную дорогу для полозь­ев, на которых перетаскивали каменные блоки».

Однако строительство пирамиды не было всего лишь технической проблемой. «Нужна была сложная и развет­вленная административная система из целой армии пис­цов, — пишет Гонейм.— Писцы ведали подсчетом, мар­кировкой блоков в случае необходимости, а главное —  устройством жилья и питания многочисленных строите­лей, каменщиков, мастеров и других рабочих, занятых на постройке.

Время от времени мы находим остатки орудий этих древних строителей, корзины для переноски грунта, точ­но такие же, как сегодня, кремневые сверла и скребки, медные инструменты, обрывки веревок».

Мы знаем также, что эти работники были организо­ваны по-военному в «команды», «смены», «звенья». Со­хранились названия некоторых отрядов, работавших на строительстве Великой пирамиды: команда «Хуфу про­буждает любовь», команда «Белая корона Хуфу могу­ча». Одна рабочая группа на строительстве пирамиды Менкаура называлась довольно странно: «Менкаура-пьяница». Египтологи утверждают, что перевод точен; впро­чем, некоторые из них отдают предпочтение более полисемантическому слову «опьяненный». Так или иначе, но о пристрастии Менкаура к попойкам писал еще Геродот...

 

 

Строительство пирамиды, доставка блоков и пирамидионов (по Лауэру)

 

Как жили работники, превратившие пустынное плато у Гизе в одно из знаменательных мест Египта? К сожа­лению, мы знаем об этом меньше, чем хотелось бы. Какое-то представление мы можем составить только об их жилищах, и то лишь о тех, в которых обитали по­стоянные работники. Жили они к западу от пирамиды в специальном огражденном поселке. Раскопки Питри и Рейснера показали, что поселок состоял из длинных бараков казарменного типа. Возможно, каждая семья имела свой барак, который внутри был разделен дере­вянными перегородками или рогожами на ряд помеще­ний. Пол представлял собой утоптанный песок, сцемен­тированный илом. Ни в одном из бараков ничего не со­хранилось из мебели и предметов обстановки. Улицы были немощеные, посреди улицы проходила сточная канава, мягко говоря — «поверхностная канализация». Сезонные работники, по-видимому, жили в палаточных лагерях, тоже обнесенных каменными оградами. Кое-где обнаружены остатки таких оград, они, безусловно, слу­жили охраной от песка и диких животных пустыни, но наверняка также препятствовали побегам работников.

Некоторые исследователи, исходя из толщины огра­ды, делают предположение, что бараки в поселении бы­ли двухэтажные; это не исключено, однако ученые рас­ходятся в данном вопросе. Иные пытаются возместить недостаток достоверных сведений за счет аналогий с ра­бочими поселениями, раскопанными в Мединет-Абу и Иллахуне, где в самом деле были вполне приличные квартиры; самые маленькие состояли из передней, жилой комнаты, спальни, кухни и кладовой, в домах по­больше было сто несколько помещений и двор. Но эти поселения где жили квалифицированные каменщики и скульпторы, относятся уже к гораздо более позднему времени: в Иллахуне—ко времени правления XII ди­настии, в Мединет-Абу—даже XIX. Остатки их благо­устроенных домов часто приводят в доказательство того, что жизненный уровень тогдашних строителей выше (особенно если принять во внимание египетские климати­ческие условия), чем жизненный уровень рабочих в про­мышленных районах крупных европейских л американ­ских городов начала нашего века. Однако никак нельзя переносить все это на работников эпохи Древнего царст­ва. А главное, нельзя смешивать квалифицированных по­стоянных работников и их семьи с неквалифицированной сезонной «рабочей силой».

Как строителей пирамид «кормил» царь, как их воз­награждали за труд, нам неизвестно. Только Геродот записал, «сколько редьки, лука, чеснока съели рабочие», полагаясь на сведения, полученные от переводчика, ко­торый якобы прочел это на Великой пирамиде. Якобы израсходованные на это 1600 талантов серебра прибли­зительно равны 12—14 миллионам свободно конверти­руемых крон, точно определить тогдашнюю стоимость серебра и его покупательную способность практически невозможно. Кажется, что это огромная сумма, но при ее делении на количество рабочих получается 30— 35 крон в год. Больше уже ничего из этой цифры, даже если она верна, извлечь нельзя. Судя по надписям, сде­ланным в более поздние времена, каменщики и скульп­торы при строительстве частных гробниц «вознагражда­лись очень хорошо», вероятно, так же они «вознаграж­дались» и на строительстве пирамид.

Поэтому мы вполне можем согласиться с Гонеймом, когда он в связи с этим пишет в «Потерянной пирами­де»: «Высшие слои ремесленников и их семьи, по-види­мому, жили в скромном достатке, но что касается и без того измученных наводнениями крестьян, выполнявших грубую, неквалифицированную работу, то они, очевидно, жили в страшной нищете. Единственное, что они получа­ли, — это пищу».

И это было вознаграждение за создание творений, которые живут тысячелетия! Как еще основная масса строителей, в большинстве состоявшая из земледельцев, не умирала с голоду, и притом сразу после жатвы?!.. Вот, значит, как процветал Египет под властью царей, повелевших строить себе самые большие пирамиды!

Пирамиды и правда вопреки Гигину и Кассиодору[66] не поглощают свою тень. Наоборот, они отбрасывают ее на тысячелетия назад. Все зависит от того, как на них смотреть.

Мне пришлось поставить несколько подчеркнуто «земных» вопросов, чтобы приглушить восторг по пово­ду только что увиденных нами чудес света. Тем не менее покидать их не хочется, а если уж это необходимо, то отправимся к ближайшей долине с древним арабским кладбищем, откуда открывается один из самых прекрас­ных видов на гизехскую панораму... Но ведь пирамиды есть и в других местах. Нам осталось осмотреть только одну пирамиду периода IV династии. Ее повелел пост­роить царь Джедефра, одна из загадочнейших личностей на египетском троне. В «Абидосском» и «Саккарском» списках царей он назван между Хуфу и Хафра. Манефон, возможно, упоминает его под именем Ратонсес и ставит за Менкаура. Но большинство египтологов (среди них Брестэд и Гардинер) считают его сыном и, по всей вероятности, преемником Хуфу; Дриотон и Вандье пола­гают, что он преемник царя Менкаура. Рейснер выска­зывает предположение, что он был сыном Хуфу от ли­вийской (побочной) супруги. Джедефра властвовал восемь лет и, видимо, добился царской короны путем насилия. Предположение, что он был узурпатором, сов­падает со сведениями о смутах на закате IV династии;

это позволяет также пролить свет на некоторые неяс­ности, связанные с его пирамидой. В том числе и на тот факт, что, по всей вероятности, она не была окончена и вскоре после его смерти, тоже, очевидно, насильствен­ной, подверглась ограблению.

Пирамида Джедефра — самая северная из всех еги­петских пирамид—расположена у деревни Абу-Роаш (своим названием эта деревня обязана некогда находив­шемуся здесь коптскому монастырю святого Роха), при­мерно в 9 километрах северо-западнее Гизе. Она нахо­дится во впадине за остроконечным утесом недалеко от другой, значительно более молодой пирамиды и сейчас представляет собой лишь жалкую кучу руин. Начали ее строить на основании, равном примерно 100х100 метров, но ни запланированной, ни достигнутой строителями высоты выяснить уже невозможно. Ныне самый высокий ее выступ достигает менее 10 метров. Более или менее удовлетворительно сохранилась лишь ее подземная часть, доступная почти до погребальной камеры; дело в том, что строилась она методом «откры­той ямы» и после разрушения поверхностной части так и осталась открытой. Длина входного коридора — около 50 метров, наклон стен — 22°, облицована пирамида гра­нитом, погребальная камера засыпана упавшими кам­нями. От кирпичного заупокойного храма у ее восточной стороны почти ничего не осталось; развалины нижнего храма, пожалуй, еще можно было бы отыскать под пес­ком, если идти по «восходящей» дороге, трасса которой частично прослеживается на протяжении 750 метров. Восточное заупокойного храма в серой скале зияет уст­рашающе темная траншея десятиметровой глубины, длиной 35 метров и шириной 3,7 метра. Она, несомненно, была высечена для царской «солнечной ладьи», дно ее покрыто красноватой известняковой крошкой и облом­ками. В них легко узнаются фрагменты статуй, разби­тых, без сомнения, умышленно и одновременно.

Первое сообщение об этой пирамиде мы находим у Перринга, посетившего и измерившего ее по поруче­нию Виза в 1837 году. Шестью годами позже сюда при­шел Лепсиус, изучавший перед тем по соседству с ней остатки другой пирамиды, которую Перринг не заметил. Лепсиус заново перемерил пирамиду Джедефра и сде­лал ее чертеж; согласно его сообщениям, она еще была далеко не так разрушена и достигала в высоту более 12 метров. В 1900 году Французский археологический институт в Каире направил сюда небольшую экспедицию под руководством Э. Г. Шассина. Ценнейшими трофеями этой экспедиции были две головы царя Джедефра, одна из них и поныне в Каире, другая — в Лувре, причем обе из кремня, что соответствует выражению лица владыки. Шасснна сделал попытку проникнуть в погребальную камеру, однако в своем сообщении (вышедшем только в 1921 году) с сожалением констатировал: «Я не мог приказать очистить ее из-за недостатка средств. Возможно, на ее дне. под массой камней, раздавленный их тя­жестью, все еще находится царский саркофаг».

Со времени скромных работ Шассина минуло уже почти три четверти столетия, но никто не продолжил их. Пирамида Джедефра, как и ее соседка, не возбудила интереса археологов и египетской Службы древностей. Не ездят туда и туристы, хотя Абу-Роаш находится в нескольких километрах от Каира.

Последний властитель IV династии, Шепсескаф, при­казал построить уже не пирамиду, а известную «Мастабу фараона». Это надгробие в виде большого саркофага из цельной гранитной глыбы; только его постамент и (некогда существовавшая) облицовка были из известня­ка. Первоначальное основание имело площадь 100Х75 метров, высота надгробия, как предполагают, до­стигала 20 метров. Но мастабу оно напоминает лишь по внешнему виду, в действительности это массивный ка­менный блок без внутренних помещений. К востоку от него находился заупокойный храм, от которого мощеная длиной, очевидно, в километр дорога вела к нижнему храму. «Мастаба фараона» была окружена двойной ог­радой. В отличие от внешних сооружений подземная часть гробницы хорошо сохранилась: низкий коридор ведет в «переднюю» погребальной камеры и в пять про­долговатых кладовых. Площадь погребальной камеры — 7,8Х4,1 метра, высота — 4,4 метра; камера выложена гранитными плитами; внутри ее до сих пор находятся обломки саркофага из черного песчаника. Исходя из об­щей концепции гробницы, старшее поколение ученых считало ее неоконченной пирамидой. В 1843 году пер­вым обследовал эту постройку Лепсиус, затем — Мариетт (в 1859 году), их работу завершил в 1924/25 году Жекье, который впервые определил имя ее владельца.

Шепсескаф поразил этой постройкой не только своих современников, но и нас. Почему он избрал для своего надгробия такую форму, какой не избирал до него ни один египетский царь? Почему не приказал похоронить себя по соседству с Менкаура, Хафра и Хуфу? Почему выбрал для своей гробницы голую расщелину в одном из немногих мест некрополя Саккара, откуда не видны пи­рамиды Гизе и Дашура? Создается впечатление, будто видом и местом своего погребения он демонстративно хотел отличаться от всех своих предшественников. Впрочем, это был бы не первый его поступок такого рода: в отличие от прежних царей он не включил в свое имя имя бога Ра.

 

 

Гробница царя Шепсескафа в Саккара. так называемая Мастаба фараона, реконструкция

 

Колоссальные постройки царей IV династии обескро­вили страну больше, чем проигранные войны. Преда­ние гласит, что народ взбунтовался против мании вели­чия своих царей, хотя и считал их богами, и властители на великом троне Египта сменяли друг друга не совсем по правилам. Может быть, поэтому Шепсескаф не хотел или не мог выстроить пирамиду. Возможно, не будучи приверженцем культа Ра, он не слишком заботился о том, чтобы его гробница кончалась священным бенбенетом. Однако это всего лишь догадки, свои тайны Шепсескаф унес с собой в могилу.

Так или иначе, династия строителей самых больших пирамид завершилась царем, который не построил себе пирамиды. Прекратилось ли с его смертью строительст­во пирамид? Как нам известно, отнюдь нет.

 

Глава Х

ПИРАМИДЫ V И VI ДИНАСТИИ

 

«Горы фараонов» IV династии остались непревзой­денными. Цари V династии после еретической выходки Шепсескафа снова вернулись к пирамидам, но отказа­лись от соперничества со своими предшественниками; их последователи из VI династии о таком соперничестве даже и не помышляли. Экономические и политические причины вынуждали их к скромности; разумеется, к скромности в понимании египетских царей. Вместо мил­лионов каменных блоков они повелели нагромоздить на свои гробницы лишь сотни тысяч, вместо ста тысяч под­данных мобилизовали на строительство десятки тысяч-снизились и требования к качеству работ. Они окончательно покинули гизехское плато и начали строить пирамиды там, где их скромная величина не так броса­лась в глаза: в древнем некрополе Саккара и в новом — в Абусире.

Основателем V династии был царь Усеркаф, связан­ный с предыдущей династией по материнской линии. Очевидно, трон он завоевал с оружием в руках, и не исключено, что при этом ускорил переселение Шепсеска­фа в царство Осириса. В отличие от Шепсескафа он был ревностным приверженцем Ра и до вступления на пре­стол выполнял обязанности его верховного жреца в Оне (Гелиополе). В честь Ра он велел построить и Солнеч­ный храм в Абусире, являющийся одним из старейших египетских храмов бога (т. е. самого бога, а не обожест­вляемого правителя), и там ежедневно приносил в жертву, как записано на Палермском камне, «два быка и два гуся». Его победа знаменовала победу культа Ра;

тому же культу остались верны и его преемники, из коих первые два, Сахура и Нефериркара, по всей вероятности, были сыновьями царя Шепсескафа.

Для своей пирамиды Усеркаф выбрал «чистые места» в самом центре некрополя Саккара, но построил ее так небрежно, что сейчас она уже мало чем напоми­нает пирамиду. Туристы, которые поднимаются на ее вершину, чтобы сделать панорамный снимок района пи­рамиды Джосера, порой вообще принимают ее за груду камней. Дело в том, что ее строили из плохо обработан­ных каменных блоков и после утраты наружной обли­цовки она частично осела; по-видимому, уже в Саис-скую эпоху пирамида была в таком состоянии, что от ее реставрации отказались. Площадь ее основания перво­начально составляла 70,4х70,4 метра, а высота— 44,5 метра: она была меньше любой построенной до нее царской пирамиды. В Новое время первое ее обследова­ние провел в 1839 году Перринг. Наиболее хорошо со­хранившаяся ее сторона имела тогда длину 63,8 метра, высшая точка находилась на высоте 32,8 метра; ныне пирамида Усеркафа стала еще на несколько метров ниже. От дальнейшего оседания под ногами туристов со всех концов света ее охраняет теперь редкая колючая про­волока.

Сейчас мало кто отваживается на осмотр подземной части этой пирамиды: во-первых, потому что спуститься в нее очень непросто, а во-вторых, там мало интересно­го. Первоначальный вход был расположен на северной стороне, но он уже много веков как засыпан, и нам при­дется воспользоваться шахтой, которую прорубили гра­бители. Погребальная камера примерно на 10 метров ниже основания, на ее полу (7,8х3,1 метра) еще сохра­нились следы саркофага, разбитого грабителями, а на сводчатом потолке видны остатки известняковой обли­цовки. Кроме этого в подземелье есть только камера для погребальной утвари, пол которой покрыт тонкой песча­ной пылью без следов посетителей.

Изучение пирамиды Усеркафа и ее окрестностей в 1928—1929 годах было поручено Фёрсу, в 1945— 1948 годах его повторил Лауэр. Их реконструкции пер­воначального вида пирамиды во многом расходятся, но узнать, как все тут на самом деле выглядело 4500 лет назад, уже невозможно. Очевидно лишь то, что заупо­койный храм стоял не традиционно с восточной сторо­ны, где сейчас большое углубление в скале, а с южной;

он давно уже развалился, и в Саисскую эпоху на его месте построили несколько гробниц. Двор храма был с трех сторон окаймлен колоннами; из крытого колонного зала вел вход в помещение с пятью нишами для статуй царя; западнее храма стояли две пирамиды-спутницы. Большая из них, со сторонами примерно в 25 метров, очевидно, принадлежала первой (главной) супруге Усер­кафа; меньшая, со сторонами в 22 метра, выполняла ритуальную функцию.

 

 

Пирамида царя Усеркафа в Саккара. Разрез с обозначени­ем современного состояния пи­рамиды и горизонтальная проек­ция части (по Вандье)

 

Находки в окрестностях пирамиды Усеркафа оказа­лись гораздо важнее всего, что было найдено в ней са­мой. В развалинах заупокойного храма, под остатками саисских построек, Фёрс выкопал обломки каменных плит; когда он очистил их от налипшей земли и соединил, получились великолепные рельефы, изображавшие охоту Усеркафа в зарослях Нильской дельты. У ограды Фёрс нашел огромную голову из розового гранита, оставшую­ся от статуи сидящего царя. Голова эта без короны, но и так достигает почти трех четвертей метра в высоту. Некогда она глядела на эту пирамиду, теперь смотрит на нас у входа во двор Египетского музея в Каире.

Пирамиды в Абусире—это уже символ нового эко­номического подъема Египта и могущества его правите­лей. Хотя они и меньше пирамид в Гизе, но представля­ют собой самый величественный архитектурный комп­лекс периода V династии.

 

 

Поле пирамид в Абусире. Сверху вниз: пирамиды Сахура, Ннусерра, Нефериркара и недостроенная пирамида Неферефра с при­легающими к ней сооружениями. К югу от пирамиды Сахура мастаба Птахшепсеса

 

 

Абусирское песчаное плато, склоны которого подни­маются прямо нз черной возделанной земли, с древней­ших времен было частью Мемфисского некрополя. Одна­ко местом последнего упокоения это плато избрал только Сахура, второй царь V династии, вступивший на престол где-то в начале XXV века до н. э.; после него там были похоронены его преемники Нефериркара, Ниусерра. Их пирамиды стоят здесь до сих пор; к югу от них из песка выступают остатки еще одной пирами­ды, которую начал строить, но не закончил царь Неферефра. Кроме того, здесь стояли когда-то и малые пира­миды-спутницы, число которых, но мнению ряда египто­логов, могло доходить до десяти, однако надежно идентифицированы только две[67] из них, остальные, воз­можно, всего лишь мастабы. Рядом с большими пирами­дами сохранились руины заупокойных храмов, а у двух из них — остатки нижних храмов и «восходящих» дорог. К северо-западу от поля пирамид из песка торчат раз­валины двух Солнечных храмов, подобных которым не было во всем Египте. Первым открывателем того, чем мы ныне можем восхищаться на Абусирском плато, был Л. Борхардт, который руководил здесь раскопками не­мецких археологов в 1901—1908 годах; кроме того, назо­вем Г. Рикке н Г. Штока, руководителей швейцарско-немецкой экспедиции 1955—1957 годов, а также проде­лавших большую работу в Абуснре чехословацких егип­тологов, которые в 1960 году под руководством 3. Шабы начали обследование мастабы Птахшепсеса. Эти работы, законченные после шести этапов раскопок в 1974 году, завершились, как известно, открытием самой крупной из ныне известных нецарских гробниц Египта.

 

 

Пирамида Сахура в Абусире. Разрез с обозначением внутренней структуры и горизонтальная проекция окружающих ее построек (по Борхардту)

 

Древнейшая из абусирских пирамид — пирамида Сахура, сохранившаяся фактически лучше всех. Основа­ние ее первоначально составляло квадрат площадью 78,1х78,1 метра, высота — 49,6 метра; ныне она метров на 15 ниже, но точнее сказать трудно, поскольку она примерно на четверть занесена деском. Погребальная камера находится на уровне основания, т. е. в ядре постройки и точно под вершиной; камера эта необычайно больших размеров (площадь — 15,3х15,3 метра, высо­та — 3,6 метра). Потолок ее образуют поставленные друг против друга массивные блоки, на которых покоят­ся другие блоки, дабы равномернее распределить давле­ние верхних слоев. Входили в нее по коридору с север­ной стороны, но сейчас попасть в нее нельзя — потолок обвалился. Если представить себе, что некоторые из по­толочных блоков имеют более 10 метров в длину и весят более 50 тонн, то можно понять отчаяние работников Службы древностей: не в человеческих силах вернуть эти блоки на прежнее место, не ломая стен пирамиды. При царях V династии уже не строили так солидно, как в прежние времена, — потолки их пирамид не выдержа­ли и 4400 лет.

По своему силуэту пирамида Сахура походит на сту­пенчатую пирамиду, какие были в моде несколько столе­тий раньше. Это поразило еще Борхардта, и он, решив разобраться во всем досконально, начал зондирование. Выяснилось, что строили ее подобно Медумской пирами­де, т. е. с ядром и добавочными слоями, и что первона­чально она имела шесть ступеней. Позже эти ступени были заполнены горизонтально уложенными блоками и покрыты облицовкой из турского известняка. По окон­чании строительства гробница Сахура имела вид «истин­ной» пирамиды с углом наклона стен чуть более 50°. Когда позднее с нее были сняты облицовочные плиты, блоки, использовавшиеся для «заполнения», обвалились, и ступени частично обнажились; об остальном позаботи­лись ветер пустыни и время. По почему зодчий вернулся здесь к старому, давно забытому строительному методу, каким пользовались на рубеже III и IV династий, мы не знаем. К тому же методу обратились и архитекторы всех других пирамид этого некрополя.

Пирамида Сахура была ограждена традиционной стеной, которая защищала и заупокойный храм. Это было великолепное сооружение, состоявшее из трех частей. „ У восточной стороны пирамиды стояло его главное здание со святилищем и большим залом, потолок которого подпирали пятиметровые гранитные колонны с капителями в форме папирусов; помимо всяческих обрядовых по­мещений в ней находились ниша для статуи царя, а также 27 кладовых, каждая из которых представляла собой настоящий сейф с гранитной дверью. Перед этим зда­нием был продолговатый, открытый, мощенный базаль­том двор с навесом, державшимся на 16 колоннах с капителями в виде пальмовых листьев. Восточную часть храма занимала передняя, от которой начиналась «вос­ходящая» дорога. Сама эта дорога была, в сущности крытым коридором, ибо по обе стороны шла пятиметровая каменная ограда, несшая сплошное перекрытие с проемами для света. Нижний храм состоял из двух сооружений разной высоты с боковыми колоннадами, от каждого из них к Нилу вел пандус. Пирамида-спутница стояла в юго-восточном углу огороженной площади и была отделена собственной оградой. Борхардт считал ее пирамидой царской супруги; ныне преобладает мнение, что она служила для ритуальных целей.

Размеры этих построек весьма внушительны. Заупо­койный храм со стороны пирамиды имел в длину 50 мет­ров, а весь его комплекс был длиной более 100 метров;

нижний храм по застроенной и вымощенной площади почти равнялся ему, а «восходящая» дорога имела дли­ну 235 метров. Площадь основания пирамиды-спутницы составляла 15,7х15,7 метра, наклон стен — примерно 56°, высота — 11,6 метра. Все это не выходит за рамки общепринятого, однако тут мы сталкиваемся с одним настолько поразительным сообщением, что первоначаль­но отказываемся ему верить. Принадлежит оно Борхардту и позже многократно проверялось: заупокойный храм был покрыт рельефами на известняковых плитах, большей частью раскрашенными, и поверхность их со­ставляла почти 10000 квадратных метров! Сохранилось лишь 150 квадратных метров, не считая простейших ук­рашений (например, всеянного золотыми звездами по­толка), но композиционные связи и надписи полностью подтверждают, что в первоначальном виде рельефы эти достигали указанных выше фантастических размеров. Притом, насколько можно судить по найденным фраг­ментам, они отличались чрезвычайно высоким уровнем художественного исполнения.

 

 

Пирамида Нефериркара в Абусире. Разрез с обозначением современного состояния  (по Борхардту)

 

Большинство рельефов находится сейчас в собствен­ности берлинских государственных музеев, наиболее известные из них — с северной и южной стен открытого двора. На них показано, как Сахура одерживал по­беды над азиатами и ливийцами; царь изображен не где-нибудь на заднем плане среди сановников, а в пер­вых рядах сражающихся с оружием в руках. На ряде рельефов запечатлена военная добыча, захваченная в Ливии; под множеством различных животных напи­сано, что приведено было 123440 голов рогатого скота, 223400 ослов, 232413 диких зверей, пойманных на охо­те, и 243688 овец, т. е. в целом 822941 животное. Одна­ко улыбка, вызванная такой точностью древних писцов, быстро сходит с лица, когда мы оказываемся перед дру­гой картиной: Сахура собственноручно убивает плен­ного ливийского правителя, да еще на глазах его жены и детей... К этому трудно привыкнуть, хотя перед нами один из самых обычных сюжетов египетского искусства, известный еще по палетке Нармера.

Преемник Сахура Нефериркара велел построить се­бе пирамиду примерно на четверть километра южнее и несколько больших размеров. По сообщению Борхардта, добравшегося до гранитной облицовки самых ниж­них слоев, эта пирамида имела основание площадью 104Х104 метра и высоту около 73,5 метра. Высоту он вычислил по наклону сторон пирамиды (5305'), ибо в то время ее высота равнялась лишь 44 метрам. Возможно, что, кроме нижней части и вершины, она была облицо­вана известняковыми плитами, давно с нее сорванными;

также лишились облицовки входной коридор и большая часть погребальной камеры. Прилегающие к пирамиде постройки во времена Нефериркара не были закончены;

заупокойный храм велел построить уже царь Ниусерра, но значительно скромнее, чем планировалось. Что каса­ется нижнего храма и «восходящей» дороги, то тут про­изошло нечто такое, перед чем бледнеют и злодеяния древнеегипетских грабителей пирамид. Положение хра­ма и направление дороги показывают, что эти строения должны были относиться к пирамиде Нефериркара. Од­нако Ниусерра приказал направить дорогу к своей пи­рамиде, а храм просто-напросто присвоил. Короче гово­ря, украл эти священные постройки у своего божествен­ного отца, или, если назвать его действия юридическим термином, учинил грабеж. Царь, очевидно, мог позво­лить себе все.

Между Нефериркара и Ниусерра короткое время правили еще два царя. О первом из них мы знаем толь­ко, что его звали Шепсескара; вторым был его преем­ник Неферефра. Он приказал построить себе пирамиду в самой южной точке Абусирского плато, но вскоре пос­ле начала строительства умер. Ниусерра о продолжении строительства не позаботился, так что осталась от этой пирамиды только нижняя ступень, да и та не целиком — сохранились лишь края ее, внутренние блоки увезли и использовали для других построек. Сейчас она совсем не похожа на пирамиду, а напоминает скорее теннисный корт. Когда сюда пришел Борхардт, то уже не мог опре­делить первоначальных размеров пирамиды; не нашел он и следов заупокойного храма и других прилегающих построек. Эта пирамида наверняка была бы меньше всех прочих пирамид Абусирского некрополя: стороны ее мог­ли иметь максимально 75 метров, а высота—не более 50 метров. Ее назвали в честь царского Ба, точно так же как и пирамиды двух предшественников Неферефра. Однако Ба в ее названии почему-то употреблено во мно­жественном числе: «Ба Неферефра божественны».

Пирамида царя Ниусерра стоит непосредственно у северо-восточного угла пирамиды Нефериркара и на­ходится в плачевном состоянии. Вероятно, она не дости­гает и половины первоначальной высоты, сверху закруг­лена, снизу завалена упавшими глыбами, по сторонам «обглодана» на глубину нескольких метров; кто соби­рается подняться на нее, должен быть осторожен, чтобы не привести в движение лавину выветрившихся камней, которая может увлечь его вниз, до самого подножия. Борхардт приказал откопать ее с востока и выяснил, что стороны основания имели длину 78,8 метра; исходя из наклона облицовочных плит (52°), он высчитал ее пер­воначальную высоту — 50,1 метра. Входной коридор ему найти не удалось (он и до сих пор не найден), но в по­гребальную камеру он все же проник — через туннель древних грабителей, о котором узнал из дневника Перринга. Исследования Борхардта показали, что по своему общему замыслу эта пирамида похожа на пирамиду Сахура; то же относится и к прилегающим к ней построй­кам, включая небольшую пирамиду-спутницу. Есть, конечно, и различия: например, заупокойный храм не соотнесен с осью пирамиды, а из-за какого-то естествен­ного препятствия сдвинут несколько к югу, капители колонн открытого двора имеют форму не пальм, а папи­русов и т. п. А главное — храм очень разрушен и его рельефные украшения почти полностью утрачены. Но впечатление эти развалины производят неизгладимое, благодаря цветовому контрасту черных и красных гра­нитных плит с плитами из белого известняка, разбросан­ными в сверкающем золотом песке.

 

 

Нижний храм пирамиды Ниусерра, реконструкция. Впереди пандус для пристающих судов, сзади — крытая «восходящая» дорога

 

Поскольку мы на Абусирском плато, нельзя не посе­тить расположенные на нем Солнечные храмы. По памятникам письменности нам известно о существовании шести таких храмов; до настоящего времени найдены всего два. Оба находятся в нескольких сотнях метров северо-западнее поля пирамид, а так как дороги к ним нет, приходится брести по глубокому горячему песку. Более близкий к нам храм построил Усеркаф; здесь со­хранились фундамент огромной четырехугольной терра­сы и остатки ограды, от которой неизвестно куда ведет мощеная дорога. Более отдаленный храм стоит на мес­те, которое по традиции называется Абу-Гураб, его руи­ны напоминают сейчас небольшую пирамиду со срезан­ной в нескольких метрах от земли и как бы унесенной куда-то вершиной. В начале нашего века этот храм изучали Борхардт и Шефер, им удалось выяснить, что выстроен он по приказу царя Ниусерра.

 

 

Солнечный храм царя Ниусерра в Абу-Гурабе, реконструкция

 

Это очень своеобразное святилище, не похожее на другие египетские храмы. Стоит оно на небольшой воз­вышенности, сверху выровненной и вымощенной. Позже склоны ее укрепили и придали им форму террас. Возвы­шенность эта имела вид неправильного косоугольника, длинная сторона которого равнялась 106 метрам, корот­кая — 82 метрам. На ее западной стороне находилась терраса с массивной усеченной призмой, служащей постаментом для большого, но не слишком высокого обелиска. Перед обелиском стоял алтарь с огромными алебастровыми чашами для крови приносимых в жертву животных; позади храма — ряд зданий с культовыми помещениями и кладовыми. Все это было окружено оградой, от которой вела крытая, вымощенная камнем дорога к Нилу. Словно бы для того, чтобы сходство с пирамидой было еще большим, у одной стороны огра­ды сохранились отпечатки тридцатиметровой ладьи (сделанной, однако, из кирпича). Она явно должна была изображать ладью, в которой перемещается по небу бог солнца Ра.

«Причина, по которой Солнечный храм отличается от храмов других богов, — пишет Я. Черный в "Древнееги­петской религии", — очевидно, кроется в том, что этот храм своим устройством являлся подражанием храму Ра в Гелиополе (Оне). Там тоже центральной точкой хра­ма был обелиск, называемый бенбенетом. Он был на песчаной возвышенности обиталищем бога солнца, кото­рого в отличие от иных богов не изображала никакая статуя».

В Абусире мы можем передохнуть и поговорить об одной из самых интересных проблем, касающихся пира­мид, причем о такой, которая волнует людей на протя­жении многих столетий. В Гизе мы воздержались от этого разговора — и не только от избытка впечатлений;

Нам хотелось собрать побольше материала. Теперь мы уже осмотрели 37 пирамид, из них 16 царских. Этого, пожалуй, достаточно.

Речь пойдет о точной астрономической ориентации пирамид. Разумеется, еще до приезда в Гизе мы знали, что пирамиды поразительно точно ориентированы отно­сительно сторон света; с середины XVII века, когда вы­шла книга Гривса «Пирамидография», об этом говорится во всех книгах о Древнем Египте. II все же эти как бы выстроенные в затылок друг другу пирамиды поразили и нас, вероятно как всякого, кто впервые окунется в мо­ре и удивится, что оно соленое, хотя давно об этом слышал и читал. В Абусире все повторилось сызнова: здеш­ние пирамиды стоят как на военном параде. Притом пи­рамида Ниусерра ориентирована относительно сторон света с почти абсолютной точностью. Отклонение ее северо-южной оси от полюсов практически равно ну­лю.

Приведем несколько данных такого рода о пирами­дах, которые мы уже посетили, опираясь па работу «Астрономическая ориентация в Древнем Египте и пре­цессия земной оси» (1953) 3. Жабы и книгу Л. Борхардта «Протяженность и направленность четырех сторон Великой пирамиды в Гизе» (1926). Отклонение северо­южной оси от северного полюса у пирамиды Джосера примерно на 3° к востоку, у пирамиды Сахура примерно на 1045/ к западу, у пирамиды Нефериркара примерно на 30' к востоку, у Медумской пирамиды на 24'25// к за­паду, у пирамиды Менкаура на 14'3// к востоку, у южной пирамиды Снофру па 9/12// к западу, у пирамиды Хафра на 5'26// к западу. У пирамиды Хуфу, где были проведе­ны самые точные замеры, западная сторона отклоняется от северного полюса на 2/30//, а восточная — на 5'30// (по сведениям Питри — на 5/26//) к западу; северная сто­рона отклоняется от линии экватора на 2/28//, а южная — на 1'57//к югу. Если не считать пирамид Джосера и Са­хура, все отклонения не превышают одного градуса, а у пирамиды Ниусерра — долей минуты!

Эти данные в самом деле поразительны и означают по меньшей мере две вещи: во-первых, древние египтяне намеренно старались точно ориентировать пирамиды по сторонам света и, во-вторых, обладали знаниями и умели добиваться такой ориентации. Этим вопросом занима­лись астрономы, геодезисты и египтологи; из астроно­мов, кроме прочих, Дж. Гершель и Р. Проктор. Но те, кто знал измерительные инструменты, не имели доста­точных знаний о древнеегипетских реалиях, египтологи же недостаточно знали астрономию и геодезию, и, по­скольку не сотрудничали с другими учеными, проблема долго оставалась нерешенной. Уже после второй миро­вой войны французский египтолог С. Сонерон, историк древнеегипетской науки и техники, констатировал, что об ориентации пирамид (и других культовых построек) «мы пока не имеем достаточной информации, чтобы сделать серьезные выводы». В пятидесятые годы этим вопросом начал заниматься 3. Жаба, и притом в особо благоприятных условиях: он был учеником основателя египтологии в Чехословакии Ф. Лексы, который перво­начально был математиком с астрономическим уклоном, и Я. Черного, выдающегося знатока письменных памят­ников египетских строителей пирамид. Это дало 3. Жа­бе возможность после основательной египтологической и астрономической подготовки впервые подойти к этой проблеме комплексно; он успешно справился с постав­ленной задачей и снискал международное признание. Однако продолжают существовать и возникают все но­вые взгляды; именно поэтому вопрос о точной астроно­мической ориентации пирамид остается вопросом.

 

 

Созвездия и определение по ним сторон света; шест в руках бога Хора всегда направлен на север. Рисунок слева - настенная роспись в гробнице Сенмута (XVIII династия), справа - роспись в гробнице Римской эпохи

 

Все египтологи сходятся на том, что стремление егип­тян к точной ориентации пирамид относительно сторон света основывается на древних религиозных представле­ниях, согласно которым умерший царь (возможно, его «Ка») поднимается на небо к звездам, где занимает мес­то над Северным полюсом. Древнейшие письменные сви­детельства таких представлений обнаружены в пирами­де Униса, более поздние—йа стенах подземных камер в пирамидах царей VI династии. «Ты, [мертвый царь], который очень высок меж      неуничтожаемых, [т. е. около полярных звезд, которые не опускаются за гори­зонт], ты не зайдешь никогда», — можем мы прочесть в «Текстах пирамид» (§ 878). «Поднимается [мертвый царь] на небо меж звезд, меж звезд неуничтожаемых» (§ 940), «[...мертвый царь] — это звезда неуничтожае­мая» (§ 1469), «...его помещает [богиня неба] Нут как неуничтожаемую звезду» (§ 782) и т. д.; однако мы можем прочесть и то, что «[мертвый царь] Унис покоится в жизни на западе... сияет вновь на востоке» (§306). В соответствии с этими представлениями выходной (или входной) коридор всех пирамид Древнего царства обра­щен исключительно на север, чтобы облегчить духу мертвого царя путь к Полярной звезде.

Немало свидетельств о подобных представлениях сохранилось и от более поздних времен, но ни в одном из них точно не названы ни гнезда, в которую превра­тился царь после смерти, ни место, занимаемое ею на небе. Что речь идет о Полярной звезде (или о созвездии над Северным полюсом), египтологи заключают на осно­ве косвенных, по недвусмысленных доказательств, а именно на основе частых упоминаний о звезде на кон­це созвездия, название которого переводится как «Бед­ро». Это, в сущности, наша Большая Медведица, но упо­мянутая звезда оказалась не нашей Полярной звездой, т. е. альфой Малой Медведицы, а, согласно астрономиче­ским вычислениям, альфой созвездия Дракона, которую мы видим на небе между Большой и Малой Медведи­цами. Ориентация пирамид по этой звезде явно не пред­ставляла для строителей слишком большой трудности;

если бы царю пришлось занимать место на полюсе, это было бы сложнее. Полярная звезда Древнего царства находилась но точно над Северным полюсом, так же, впрочем, как и наша Полярная звезда. Ныне ее отклоне­ние от полюса равно 58', и, таким образом, она описы­вает вокруг него за 24 часа круг в пределах 2°. А поскольку пирамиды строились па протяжении тысячи лет, тут проявилось и влияние прецессии земной оси.

Однако если египтяне стремились достичь точной аст­рономической ориентации пирамид, то как они этого добивались? Необходимая теоретическая подготовка у них была; их звездочеты обстоятельно и близко знали своих «богов, на небе сияющих». Они зарегистрировали несколько сотен небесных тел, отличали неподвижные звезды от планет и еще в древнейшие времена создали «изображения» созвездий; на основе наблюдений за Солнцем и Луной завели солнечный и лунный календа­ри. Из древнеегипетских источников известно, что они знали и окрестили по-своему более 30 созвездий (кото­рые, правда, имели иной состав, чем наши), звездное скопление Плеяды (которое они считали созвездием и называли «животом (богини) Нут») и пять планет солнечной системы: Меркурий, Венеру, Марс, Сатурн, Юпи­тер (так, например, Марс они метко называли «Крас­ным Хором»); вели наблюдения за созвездиями Орион, Кассиопея, Лебедь, Лев и др., а также систематически и весьма точно отмечали восход и закат звезды Сопдет (Сотиса) — Сириуса[68]. К более позлпнм временам отно­сятся изображения созвездии, к примеру, на росписях в гробницах царя Сети I и зодчего храма Хатшепсуг Сенмута, на рельефах в Рамсессеуме[69] и в храме Хатор в Дендера, на папирусах. Хотя по уровню астрономиче­ских знаний египтяне, видимо, несколько отставали от вавилонян, однако не подлежит сомнению, что они умели использовать сведения о небесных светилах для земных целей.

При наблюдении за звездным небом египетские аст­рономы должны были рассчитывать на свои глаза и простейшие приспособления; подзорной трубы они не знали, от ее изобретения их отделяло в десять раз боль­ше времени, чем Галилея от радиотелескопа. Их вспомо­гательными приспособлениями были обыкновенные изме­рительные шесты, шнуры, отвесы и угольники, кроме то­го, два инструмента, названия которых египтологи чита­ют как «мерхет» и «баи». Первый дословно переводится как «инструмент познания», он представлял собой про­стую деревянную перекладину со шнуром и каменной гирей. Название другого можно перевести как «стебель пальмового листа», это была простая обрубленная ветка с клиновидным надрезом на верхней части и четырех­угольным вырезом посредине. «Познание», которому служил этот инструмент, касалось времени: как объяс­нил 3. Жаба, с помощью его можно было по высоте определенной звезды над горизонтом определить время ночью. Для астрономических наблюдений «мерхет», вне всякою сомнения, объединялся с «баи». Это давало воз­можность определить любую точку на небе с точностью. на какую способен человеческий глаз. Когда было нужно, так же определяли и местонахождение Северного полюса.

Об использовании этих инструментов и способе уста­новления местонахождения полюса возникло множество теорий, которые одна за другой отвергались и заменя­лись более приемлемыми. Существенной модификации подверглись и остроумные теории Борхардта и Лексы, но рассказ об этом занял оы слишком много времени, и потому мы ограничимся двумя наиболее обоснованными гипотезами. Первую выдвигает Эдварде в «Египетских пирамидах», причем в переиздании 1961 года он учиты­вает и некоторые результаты работы Жабы. Гипотеза Эдвардса предполагает наличие «искусственного гори­зонт», образуемого стеной на круглом основании непо­далеку от строящейся пирамиды. Наблюдатель стоит в центре этого круга и с помощью надреза в «баи» опре­деляет точку восхода над искусственным горизонтом нужной звезды из окружения Полярной; затем он дает знак помощнику, чтобы в этом месте искусственного горизонта тот укрепил «мерхет». С помощью другого «мерхета» отмечалась точка захода этой звезды за ис­кусственный горизонт; точное направление на север определялось делением пополам обозначенного расстоя­ния. 3. Жаба в своей работе склоняется к той гипотети­ческой методике определения севера, которую выдвигает Б. Полак в статье «Астрономическая ориентация египет­ских храмов и пирамид», напечатанной в «Царстве звезд» (1952). Для определения Северного полюса, по его мне­нию, не нужен был искусственный горизонт; достаточно было с помощью названных инструментов установить точки прохождения звезд Фекда и Мегрец (т. е. гаммы и дельты Большой Медведицы) через вертикаль, ибо во времена строительства первых пирамид соединяющая их прямая, будучи продолженной, проходила в непосредст­венной близости от древнеегипетской Полярной звезды.

Существуют, естественно, и другие теории, например что египтяне определяли стороны света по восходу и закату солнца в пору равноденствия или, что более веро­ятно, по движению Ориона определяли юг. Однако это не представляется убедительным: при ориентации пира­мид египтяне всегда старались определить только север. То же относится и к ориентации некоторых других построек религиозного назначения; из позднейших па­мятников письменности нам известно, что во время обряда основания храма царь «поднимал глаза к небу, наблюдал звезды и обращал свой взор к Большому Бедру», где находилась Полярная звезда. Правда, существуют и определенные сомнения, как, например:

с такими примитивными инструментами нельзя достиг­нуть столь точных измерений. Однако опыт показывает, что тысячекратное повторение одних и тех же наблюде­ний позволяет свести ошибку к минимуму. Нет недостатка и в мнениях, но сравнению с которыми все эти теории просто блекнут. Часть из них возникла сов­сем недавно в связи с появлением теории «перемещения континентов».

Приведем одно такое мнение. Как считает немецкий египтолог Г. Кеес, известный знаток древнеегипетской религии и культовых сооружений, проблема вообще надуманна. «Большинство египетских построек этого ти­па имеет лишь весьма приблизительную ориентацию, — сказано в его книге "Египет" (1933),—и многократно воспетая, мошеннически используемая для фантастиче­ских календарных выкладок точность ориентации пира­миды Хеопса по отношению к северной земной оси, как доказывают соседки этой пирамиды, есть лишь резуль­тат случайности».

Что к этому добавить? Вероятно, только одно: мы лишь хотели поговорить о проблеме точной астрономи­ческой ориентации пирамид, но отнюдь не решить ее. Мы не можем претендовать на то, чтобы за время обыч­ного туристского путешествия проникнуть дальше, чем высококвалифицированные специалисты. Тем более что мы знаем: покинув Абусир, мы больше ни у одной пира­миды не встретимся с такой точностью.

И еще: точная ориентация большинства пирамид. которые мы уже посетили, достигнута не чудом, а ис­ключительно средствами, доступными человеку. При этом были использованы знания, накопленные поколе­ниями предшественников нынешних астрономов, и про­стейшие инструменты. А если этой точности строители пирамид достигли благодаря случайности, то надо ска­зать: счастливая случайность посещает только тех, кто хорошо к ней подготовлен.

Все правители Древнего царства после Ниусерра строили свои пирамиды в Саккара, разумеется если они вообще их строили. Исключение составили непосредст­венный его преемник Менкаухор, правивший очень не­долго, и второй царь VI династии Усеркара. О гробни­цах этих двух царей ничего не известно; то же относит­ся и к гробницам предполагаемых преемников столетнего царя Пиопи II из VI династии, при которых Египет распался, а возможно, и утратил самостоятельность.

 

 

Поля пирамид в Саккара. Наверху северная и средняя группы, внизу (примерно в 1,5 км)   южная группа. Пунктир справа обозначает границу между плодородной зоной и пустыней

 

 

Новые пирамиды в некрополе Саккара были уже не «горами фараонов», а всего лишь «холмиками». За ис­ключением одной, все они по величине намного уступа­ли абусирским (не говоря уже о гизехских) и ныне пре­вратились в бесформенные груды камней, самая высо­кая из которых не достигает и 20 метров. Построены эти пирамиды из грубо обработанных блоков неправильной формы; старательно отделывалась лишь внешняя обли­цовка, которую они уже давно утратили. Конструктив­но они были весьма схожи; особенно внутренние поме­щения были выстроены словно бы по одной схеме. В археологическом отношении они и поныне недостаточ­но хорошо изучены; так, например, нам неизвестны точ­ные первоначальные размеры ни одной из этих пира­мид. Тем не менее они небезынтересны: благодаря, с одной стороны, обширным остаткам заупокойных хра­мов, с другой — удивительно хорошо сохранившимся подземным камерам. Более того, они могут похвастать и кое-чем совсем новым, доселе невиданным: так назы­ваемыми «Текстами пирамид».

Первая из этих пирамид высится точно башня старого замка на круглом скалистом взгорье, прямо над деревней Саккара. Местные жители метко прозвали ее «Харам-эш-Шоваф» — «Сторожевая пирамида», долгие время так называли ее и египтологи, ибо им было неиз­вестно имя ее владельца. Узнали его лишь в 1945 году Абд эс-Салям и Л. Варий, впервые иодробно обследовавшие эту пирамиду. К сожалению, оба умерли, не успев опубликовать результаты своих трудовв. Мы знаем лишь, что построить ее приказал преемник Менкаухора — Джедкара, который назвал се по своему лич­ному имени «Исеси прекрасен», а также еще то, что все погребальной камере в разбитом саркофаге были най­дены останки мумифицированного тела человека, воз­можно самого Джедкара. Из всех новых пирамид эта была самой большой; стороны ее основания равнялись примерно 86,5 метра. Необычайно велик был и ее за­упокойный храм; в нем оказались поваленные колонны с капителями в виде пальм и фрагменты рельефов, изо­бражавших охоту в пустыне и процессию женщин с жертвенными дарами. Нижний храм этой пирамиды не был найден. Подземные помещения еще не были украшены «текстами», их обнаружили уже в пирамиде преемника Джедкара — царя Униса.

Пирамиду Униса знают все посетители Саккара,она стоит сразу же за юго-западным углом ограды, окружа­ющей пирамиду Джосера. Выглядит она как террикон какой-нибудь покинутой шахты, и не только потому, что вокруг много вагонеток. Она стала в два раза ниже (ее первоначальная высота—около 48 метров), верхушка скруглена, стены выветрились, подножие (у основания 67Х67 метров) завалено упавшими блоками. На восточ­ной стороне к ней примыкают руины заупокойного храма со святилищем и более чем 20 помещениями. Внутренний двор этого храма некогда окаймляли 16 ко­лонн с капителями в форме пальм. Прекрасно рекон­струированная мощеная дорога ведет от остатков дво­ра к нижнему храму, стоявшему где-то за нынешними развалинами коптского монастыря святого Иеремии. Некогда эта дорога имела длину 670 метров, ширину 6,7 метра, из-за неровностей рельефа дважды отклоня­лась от прямой, была ограждена стенами, перекрытыми на высоте 3,2 метра каменными блоками. С внутренней стороны эти стены были украшены рельефами со сцена­ми сражений и охоты, с бытовыми зарисовками, карти­нами земледельческих работ, с изображением мастер­ской скульптора. На одном совершенно уникальном фрагменте мы видим умирающего с голоду бедняка, притом воспроизведенного так убедительно, точно тог­дашний художник специально стремился оставить сви­детельство того, о чем при египетских царях официаль­но не говорилось. От ограждения этой пирамиды сохра­нились лишь незначительные остатки. В ее юго-восточ­ном углу на основании 12Х12 метров стояла культовая пирамида. Севернее этой стены царь велел построить мастабы для своих жен Хенут и Небет, для дочери Идут и для нескольких сановников; их стены украшают вели­колепные многоцветные рельефы. На дороге, ведущей к мастабам, зияет огромная квадратная яма глубиной 25 метров, высеченная в Саисскую эпоху для гробницы военачальника Аментафнахта.

 

 

Пирамида царя Униса в Саккара с прилегающими к ней постройка­ми, горизонтальная проекция. Наверху — мастабы членов царской семьи и сановников, над ними — каменная ограда пирамиды Джосера (по Лауэру)

 

Предположение, что упомянутая выше пирамида при­надлежала Унису, или, по Манефону, Онносу, высказы­вали еще Шампольон и Лепсиус; в 1881 году подтвер­дил его и Масперо. Первые измерения провел Перринг, вход (через туннель, прорытый древними грабителями) ткрыл Марнетт, заупокойный храм нашел Фёрс, «вос­ходящую» дорогу откопал Селим Хасан, завершил ра­боты, благодаря которым мы сегодня так много знаем о ней и о ее окружении, старейшина археологов в Сак-кара Лауэр. Однако самая большая заслуга в том, что эта пирамида, несмотря на свой неприглядный вид, известна и знаменита, принадлежит Масперо, который первым проник в нее и обнаружил на внутренних стенах ее помещений «Тексты Униса».

В настоящее время это единственная из 12 царских мирамид на равнине Саккара, чье подземелье открыто для туристов. Вам здесь не угрожает никакая опасность, спускаться  удобно,  к  вашим  услугам  неоновое освещение.

Входят в пирамиду коридором, по которому несли умершего царя на место вечного покоя, а не через тун­нель грабителей. Коридор начинается посреди выложен­ной каменными плитами площадки перед северной сто­роной пирамиды, и длина его более 30 метров; сначала он идет под небольшим уклоном вниз, потом, после не­большого расширения, горизонтально и за тремя паза­ми для замыкающих блоков приводит посетителей в квадратную переднюю камеру. Далее коридор развет­вляется: левый ведет в камеру с тремя нишами, пра­вый—в облицованный алебастром погребальный покой, где стоит саркофаг из черного базальта. Величина погребальной камеры обычна (около 7Х3 метра, высота потолка — 6 метров), но, когда входишь в нее, кажется, что попадаешь в какую-то сказку: стены камеры и перед­ней сверху донизу покрывают бесконечные столбцы над­писей, сделанных прекраснейшими зелено-синими иеро­глифами, а двускатный потолок усеян зелено-синими звездами. Пожалуй, прочесть эти надписи способен один из ста тысяч посетителей, один из тысячи, возмож­но, знает их по переводам, но все разглядывают их, словно висящую на стене газету с каким-то сенсацион­ным сообщением. Тут умолкают самые шумные туристы и стоят в немом удивлении, пока чей-нибудь восторжен­ный возглас не нарушит поистине гробовую тишину... «Великолепны места [упокоения] Униса!» — таково и название этой пирамиды.

 

 

Подземные коридоры и камеры пирамид V я VI династий. Сверху вниз пирамиды Уннса, Меренра, Пиопи I (по Вандье)

 

Такими же великолепными надписями говорят  людьми нашего времени и пирамиды преемников Униса, представителей VI династии. Первый из них, Тети, выбрал для своей пирамиды место северо-восточнее ограды Джосера, поблизости от пирамиды Усеркафа. Назвал он ее «Вечные места [упокоения] Тети» и при­казал построить с основанием примерно 64Х64 метра и высотой 43 метра; однако более половины этой рас­считанной на вечность постройки исчезло. В 1839 году Перринг не нашел входа в эту пирамиду, удалось его найти лишь с 1881 году Масперо, который позднее пи­сал: «Вот где наглость грабителей достигла предела!» До недавнего времени внутренние помещения этой пира­миды были совершенно недоступны для посетителей, поскольку потолочные блоки с течением времени сдви­нулись и опирались один на другой лишь узкой полос­кой боковой грани. В 1974 году работники египетской Службы древностей провели чрезвычайно рискованную акцию: подперли их железными балками и тем самым уберегли от обвала. Хотя здесь бесчинствовали древние грабители, тексты на стенах погребальной камеры по большей части остались нетронутыми и, как ни странно, сохранился даже саркофаг Тети из серого базальта (причем с именем царя). Из относящихся к пирамиде построек нам известны лишь развалины верхнего заупо­койного храма с малой пирамидой-спутницей, нижний храм и «восходящая» дорога так и не найдены. При­мерно в 100 метрах к северу довольно хорошо сохрани­лись остатки другой небольшой пирамиды; Лоре обна­ружил в ней глубокую отвесную шахту, а на дне ее — саркофаг из известняка. Как потом оказалось, это бы­ла пирамида царицы Ипут, супруги Тети и матери Пиопи I.

Преемником царя Тети, который, по мнению Манефона, был убит личной стражей, стал Усеркара; о его кратком правлении мы не знаем ничего, не найдена и его гробница. Пирамиду велел себе построить лишь Пиопи I, и то вдалеке от своих родителей, на небольшой возвышенности в пустыне, к западу от Саккара. Он назвал свою пирамиду «Пипи — пребывающий [прави­тель] и прекрасный», что, если учесть судьбу его пред­шественников, звучит весьма подозрительно. Во време­на Перринга основание пирамиды равнялось примерно 76Х76 метрам, высота — 12 метрам, ныне ее руины почти не отличишь от окрестных барханов. Заупокой­ный и нижний храмы не обнаружены. Перринг отмечал, что натолкнулся на часть «восходящей» дороги, но сей­час никаких следов не видно. Несмотря на свое плачевное состояние, в истории изучения пирамид эта пирами­да сыграла значительную роль: именно в ее подземных помещениях найдены первые «Тексты пирамид». Их открыл в 1880 году Масперо, который проник в пира­миду Пиопи I, полагая, что это какая-то мастаба; он изго­товил эстампажи текстов и послал их Мариетту, не обо­значив, откуда они; Мариетт определил: это надписи Пиопи I, хотя до того времени сам упорно утверждал, что «пирамиды немы». От своей ошибочной теории он тем не менее отказался не сразу — не так-то легко ме­нять убеждения, сложившиеся в течение всей жизни. Но поскольку Мариетт был настоящим ученым, ставя­щим объективную истину выше субъективных воззрений, то решил вскрыть следующие пирамиды. И в конце кон­цов признал свою ошибку уже на смертном одре в декаб­ре 1Я80 года в Каире, когда Бругш принес ему подобные тексты из пирамиды царя Мсренра, находящейся непо­далеку от гробницы Пиопи I

 

 

Пирамида царя Пиопи II в Саккара. Горизонтальная проекция при­легающих построек, в том числе пирамид-спутниц и храмов (по Жекье)

 

Меренра был преемником Пиопи I и построил себе пирамиду примерно в полукилометре к юго-западу. Она сохранилась намного лучше, чем ее предшест­венница, очевидно потому, что была менее доступна. Перринг в 1839 году частично откопал ее и нашел у ее подножия остатки гранитной облицовки; в ту пору сто­роны ее квадратного основания равнялись 73 метрам, а высота—26,5 метра. Первоначально она могла быть на 7—8 метров больше у основания и почти в два раза выше. Однако и после того, как в 1880 году ее открыл Масперо, она оставалась неизученной; в ней до сих пор стоит великолепный саркофаг из черного гранита, но оба ее храма вместе с «восходящей» дорогой скрыты под песком. Египтологи пока изучали лишь настенные тексты в ее камерах, выдавшие тайну названия пирамиды: «Ме­ренра сияет и прекрасен».

Последним царем VI династии, который еще правил всем Египтом, был преемник Меренра Пиопи II. Он удер­жался на троне почти 100 лет и выбрал место для своей пирамиды близ гробницы последнего царя IV династии — Шепсескафа. Ныне его пирамида изучена лучше всех построек конца Древнего царства благодаря Жекье, про­ведшему в ней почти 10 лет (1926—1936). Она не отличается слишком большими размерями (что уже само по себе- ипровср! ает устаревшую теорию Лепсиуса, по кото­рой размеры пирамиды были прямо пропорциональны длительности правления ее строителя): основание < первоначально равнялось 78,6х78,6 метра, высота — 52,1 метра. Построили ее из не очень крупных блоков, тем же методом, каким возводились ступенчатые пира­миды; после возведения шестой ступени ее облицевали известняковыми плитами, остатки которых были найде­ны среди обвалившихся и лежащих у ее подножия об­ломков верхних слоев. Подземные камеры точно такие же, как и пирамиде Униса, они отличаются лишь своей раскраской. В потолке погребальной камеры — такая же темная дыра, проделанная грабителями. Однако это не были вандалы — царский саркофаг без ущерба пережил их посещение, даже крышка не была унесена, не повреждены и настенные тексты. Тексты подземной части этой пирамиды — самые длинные из известных нам и наиболее красивые.

Пирамида Пиопн II — единственная из пирамид VI династии, у которой сохранились остатки нижнего хра­ма; правда, мы не знаем, насколько он был для той по­ры типичен. Храм этот состоял из двух частей: одна находилась прямо над Нилом (или над нильским кана­лом), а другая позади — на возвышенности. Нижняя часть храма была очень длинная и узкая; ее фронтон был растянут почти на 100 метров, по обе стороны от него отходили крытые коридоры, ведущие к спускам к Нилу.

Когда Жекье откопал пирамиду из песка, он обнаружил в пей десятки тысяч фрагментов рельефов; на них был изображен царь в победоносных битвах с ли­вийцами и азиатами: избиение неприятеля на поле бра­ни, массовое убийство пленных в путах, превращение их в рабов, вывоз воинских трофеев и т. п., но были и более мирные сцены, запечатлевшие, например, царя во время охоты па бегемотов и львов, царя, принимающего поче­сти от сановников. Помимо бесчисленных изображений царя здесь можно было видеть и какого-то парнишку, который быстро взбирается по шесту за подвешенным на нем призом—рогаликом или пирогом.

От нижнего храма, верхняя часть которого состояла из культовых и складских помещений, к пирамиде вела «восходящая» дорога длиной свыше полукилометра и также крытая. Кончалась она вестибюлем заупокойного храма, который, как это было принято, делился на две части: внешнюю — перед оградой, доступную всем лю­дям, и внутреннюю — отведенную для жрецов. В юго-вос­точном углу ограды стояла ритуальная пирамида. Ре­зультаты дальнейшего обследования непосредственного окружения пирамиды поразили даже самых искушенных египтологов. Там же, в углу ограды из песка вид­нелись остатки еще одной малой пирамиды со своей за­упокойной молельней и оградой, а возле них — остатки совсем маленькой ритуальной пирамиды. То же повтори­лось в северо-восточном углу ограды.

Итак, Пиопи II приказал построить восемь пирамид: самую большую, разумеется, для себя, три для своих жен, и возле каждой — по ритуальной пирамиде. Самая западная из пирамид цариц принадлежала его супруге Нейт; основание пирамиды было равно приблизительно 45Х45 метрам, наклон стен — около 60° (!), и, таким образом, высота равнялась примерно 37 метрам. Пира­миды цариц Идут и Уджебтен были почти в два раза меньше, только ритуальные пирамиды всех цариц имели одинаковые основания (5х5 метров). Однако мы знаем еще двух его супруг. Одна из них, Имтес, ему изменила и в наказание осталась без пирамиды. Другая, пятая по счету, хотя и носила красивое имя Анхесенпиопи, что можно перевести как «Та, которая живет ради Пиопи», но чем-то Пиопи не угодила, или он не угодил ей —те­перь уж не разберешься. Известно только, что ей при­шлось удовольствоваться мастабой среди мастаб вы­соких сановников.

Если бы супруги Пиопи вели себя как положено суп­ругам царя, то последний правитель Древнего царства по числу пирамид мог бы поставить рекорд. А так его опередил Сенусерт I, который построил их без одной дюжину. Правда, уже через три столетия, когда в исто­рии Египта началась глава, называемая Средним цар­ством.

Прежде чем покинуть пирамиды последних царей Древнего царства, мы хотели бы выяснить один вопрос. Каково содержание той зримой симфонии в их погре­бальных камерах, которая именуется «Текстами пира­мид»?

 

 

Реконструкция пирамиды Пиопи II в Саккара. На переднем плане нижний храм, за ним крытая «восходящая» дорога к верхнему (за­упокойному) храму; вокруг главной пирамиды пирамиды-спутницы

 

Против всех правил начнем свой ответ с того, чего эти тексты не содержали. Прежде всего здесь не увеко­вечены никакие тайные премудрости египетских жрецов, которые имели бы общечеловеческое и вневременное значение; не содержится здесь и ничего из их астроно­мических, математических, медицинских и тому подоб­ных знаний. Не приводятся ни сведения о жизни тогдаш­них людей, ни предсказания или послания для веков грядущих. Нет здесь и царских проклятий, которые дол­жны вызывать кару на головы нарушителей покоя мерт­вых, будь то грабители или археологи. Здесь нет даже никаких оснований для того, чтобы строить о чем-то подобном догадки. Это надписи религиозного характера, назначение которых то же, что и назначение самой пи­рамиды и ее храмов: обеспечить царю вечную жизнь, причем в качестве бога и в сонме других богов. Харак­тер их подсказан религиозными представлениями древ­них египтян, их верой в магическую силу писаного сло­ва; тексты содержат множество красивых метафор и по­этических образов, но в остальном это довольно разно­родный набор обрядовых формул, которые значительно более привлекательны на глаз, чем при чтении. Темати­чески их можно разбить на три группы; ритуальные формулы, сопутствующие мумификации тела царя, маги­ческие формулы, обеспечивающие благополучное странствие царского духа по загробному миру, к, наконец, формулы-обращения к богам, которые должны принять царя в свой сонм как равного.

Для египтологов эти тексты оказались твердым ореш­ком. Во-первых, с филологической точки зрения: напи­саны они древним языком, словарный состав и грамма­тику которого долгое время не могли по-настоящему изучить из-за недостатка сравнительного материала. Во-вторых, с точки зрения их интерпретации: помимо незна­комых слов в текстах встречаются ссылки на неизвест­ные мифы, так что некоторые места не поддавались точ­ному переводу. И, наконец, написаны они без всякой системы; абзацы и фразы обычно взаимно не связаны, представляя собой как бы молитвенник, страницы кото­рого были разрезаны на части, а потом без ладу и скла­ду наклеены на стену. Трудности для понимания были связаны даже с орфографией этих текстов: в них встре­чаются необычные знаки, для расшифровки которых тре­бовалось особое их изучение. Дело в том, что, по пред­ставлениям древних египтян, в надписях в гробнице не должно быть ничего, что способно повредить мерт­вому.

Например, если в слове использовался иероглифиче­ский знак, изображающий льва, то этот знак нужно было опустить, поскольку лев представлял опасность, а слово нужно было написать как-нибудь иначе. Случалось, пис­цы решали эту проблему, разрезав льва пополам, чтобы он уже не мог причинить зла мертвому, скорпиона же изображали без ядовитого жала и т. п. (Как ни стран­но, они не избегали знаков, напоминающих змей, но всегда избегали рыб, ибо, по древнеегипетским поверь­ям, рыбы приносят несчастье—наверное, так же, как в наш век научно-технической революции перебегающая дорогу кошка или встреченная монахиня.) Но труднее всего было понять древнеегипетские символы и сок­ращения, проникнуть в образ мышления тогдашних лю­дей.

Ныне «Тексты пирамид» полностью изданы и суще­ствуют их переводы на французский, немецкий и англий­ский языки. Первое их собрание в 1894 году опублико­вал Масперо под заголовком «Надписи пирамид Саккара»; в 1908 — 1922 гг. К. Зете издал «Древнеегипетские Тексты пирамид» с комментарием и переводом на немецкий язык. При изучении «Текстов пирамид» это из­дание до сих пор считается основополагающим. Позднее их переводы выходили на французском (Л. Шпелерса, А. Пианкова) и английском (С. Мерсера) языках. На чешском избранные «Тексты пирамид» еще в 1921 году опубликовал Ф. Лекса[70]. Последний перевод «Текстов пирамид», состоящий из 759 разделов («частей») и 2291 параграфа, в 1969 году под названием «Древнеегипет­ские Тексты пирамид» издал английский египтолог Р. О. Фолкнер.

Отрывки из некоторых «частей» мы уже приводили, выберем теперь для примера еще несколько наиболее типичных, в той последовательности, которая как-то соответствует логике содержания. В качестве вступ­ления, пожалуй, могут послужить два текста с саркофа­гов.

«Говорит Нут, Великая благодетельница: Царь — мой старший сын, который взошел из моего лона. Он мой родной сын, [к которому я питаю пристрастие]» (§1). «Говорит великая Нут, которая пребывает в Нижнем доме [Оне]: Царь — мой любимый сын, мой перворож­денный сын на троне Геба, к которому питает [Геб] при­страстие и дал ему [трон] как свое наследство в при­сутствии Великой девятки [богов]» (§ 2). «Все боги радуются и совместно восклицают: Как прекрасен царь! Его отец Геб питает к нему пристрастие!» (§ 3).

Как известно, важнейшей частью погребального це­ремониала был обряд «отверзания уст». Тело царя об­кладывали множеством жертвенных даров, главным образом сосудами с благовонными маслами, кувшинами с водой и вином, корзинами с хлебом н сдобными изде­лиями, тканями, амулетами и т. п., а также сосудами с различными химическими смесями из смол и натрия. Жрецам в одеяниях богов во время исполнения обрядов предписывалось произносить специальные формулы та­кого характера: «Осирис Унис! Прими белые зубы бога Хора, которого украсят твои уста! Пять зубков чеснока. Сказать четырежды: Царская жертва для Ка Униса» (§ 35). «Осирис Унис! Отвори свои уста том, что тобой схвачено! Вина один кувшин из черного камня» (§ 36);

«Сделай так, чтобы он [мертвый царь] обрел власть над своим телом! Яви ужас перед ним очам всех духов, которые взглянут на него, и всякому, который услышит его имя! Одна мера кедрового масла» (§ 53). Мертвым царям многократно предлагается «Око Хора», которое принадлежит им по праву богов и символизирует их власть и могущество. «Осирис Унис! Приносится тебе око Хора, предназначенное для твоего чела! Одна мера ливийского масла» (§ 54). «Осирис Унис! Возьми око Хора, которое ищешь! Повторить четырежды: Один кусок

мяса быка» (§ 80).

После нескольких сотен подобных формул во всех текстах—за исключением имени царя, одинаковых — жрецы переходят к следующим элементам обряда. «Ска­зать: Осирис Пиопи! Твоя мать Нут распростерлась над тобой! Охраняет тебя от всего дурного. Нут охраняет тебя от всего вредоносного. Ты самый большой из ее сы­новей!» (§ 825). «Осирис Пиопи! Приди, приди! Все у тебя будет. Твоя мать придет, чтобы все у тебя было. Великая охранительница придет,- чтобы [не случилось, что] у тебя чего-то нет!» (§ 827). И точно в соответствии с мифом об Осирисе: «Она вернет тебе голову, она собе­рет твои кости, она соединит твои члены, она принесет сердце, которое вернется в твою грудь!» (§ 828). Заклю­чительную часть церемониала составляло «очищение ца­ря».

«Сказать: Осирис Пиопи! Пробудись! Встань! Под­нимись! Ты чист, твое ка чисто, твое Ба чисто, твой Ах чист! Пришла к тебе твоя мать, Нут к тебе пришла, Ве­ликая охранительница явилась к тебе! Она тебя очистит» (§ 837).

После этих обрядов умерший царь мог «отправлять­ся» к богам. «Изготовлена была для него лестница на небо, чтобы он вступил туда на дыме великого воскуре­ния. Пиопи летит как птица и садится как скарабей на пустой трон, который в твоей ладье, Ра!» (§ 365). Безо­пасность на этом пути должны были обеспечить много­численные формулы. «Каждый дух, каждый бог, кото­рый поднимет руку против Пиопи, когда тот поднимает­ся на небо по лестнице бога, [пусть знает]: не будет для него возделываться земля, не будут для него убивать [жертвенных] животных» (§ 978). «Чудовище, ляг и ис­чезни! Ты, находящееся в кустах, исчезни во имя Нут! Отврати свою морду, крокодил, [лежащий, как] пастух! Змей с дурным [глазом], скройся в ночи, ибо тебе при­надлежит запах земли!» (§§ 2257—2259).

Путь к богам должен был, естественно, завершиться благополучно, и царь оповещает о своем появлении:

«Сказать: Ра-Атум! Этот Унис прншел к тебе, неуничто­жаемый дух!.. Твой сын пришел к тебе, этот Унис к тебе пришел! Будете вместе бродить по небу, соединитесь в темноте, появитесь на небосклоне, в месте, где хорошо для вас! (§ 152). После ряда формул, с помощью кото­рых царь представился всем наиболее значительным богам, Ра-Атум принял его в их сонм. «О Унис! Ты при­шел не мертвый, ты пришел живой! Сядь на трон Оси­риса, [возьми] свой жезл, чтобы повелевать живыми, возьми жезл... чтобы повелевать теми, чьи места скры­ты!» (§ 134). Так он стал равен богам и его преемник Тети — тоже, хотя начальник личной стражи отправил этого царя к богам и против его воли. Однако послед­ние правители Древнего царства уже считали себя выше богов.

В пирамиде Меренра обнаружена такая надпись:

«Когда он вышел на небо, он нашел Ра стоящим, чтобы встретить ого. Меренра сел рядом с ним. Ра не дал ему склониться к земле, [ибо] знал, что Меренра больше его самого, что его сын Меренра больше любого из богов, что Меренра больше дух, чем все духи, что он отменнее всех отменных, что он длительнее всех вечных [богов]» (§§ 812—813). А Пиопи II, в свою очередь, считал себя выше Меренра. «Сказать: Встань передо мной, мой отец! Встань, Осирис Меренра! Это я, твой сын, я Хор! Я при­шел к тебе, очистил я тебя, сделал я чистым тебя!Я дал тебе жизнь отец Меренра!» (§ 1683). Он считал себя даже выше верховного бога Ра, который хоть и был вез­десущ, но всюду появлялся лишь вслед за ним, как ска­зано в одном из параграфов «Текстов пирамид» Пио­пи II: «Ра взойдет на востоке и на небосклоне найдет Пиопи. Ра придет на запад и найдет там Пиопи, живого, вечного. Куда ни пойдет Ра, всюду он найдет там Пио­пи» (§ 919).

Конечно, из разрезанной на кусочки партитуры «Текстов пирамид» можно извлечь и другие ценные сведе­ния. Примерно из сотни отрывков можно было бы сло­жить праоснову мифа об Осирисе, по множеству наме­ков реконструировать погребальные обычаи тех давних времен, когда цари еще не строили пирамид; в различ­ных формулировках можно было бы обнаружить противоречия между более древними «астральными» и новей­шими «осирическими» представлениями о загробной жизни. Из этих текстов можно было бы составить также собрание гимнов, и они наверняка нашли бы своего читателя.

Тщетно мы стали бы искать в «Текстах пирамид» бесчеловечность и жестокость; в этом отношении они резко отличаются от других произведений египетского искусства, особенно от рельефов на «восходящих» доро­гах и в храмах. Ничем не ужасен даже так называемый «Каннибальский гимн», где царь Унис «в качестве бога ест своих отцов и питается своими матерями... пожирает людей и живет богами... глотает духов их [богов]» (§§ 394 — 404). Тут ведь речь идет всего лишь о выраже­нии отживающих тотемистических представлений с со­вершенно прозрачной символикой; если все понимать дословно, то и христиане людоеды и богоеды, ибо и они, причащаясь, едят «тело господне». Жестокости не было места в гробнице царя; достаточно он видел ее вокруг себя при жизни, достаточно жесток был сам, и после смерти ему хотелось обрести покой.

Что касается мудрости древних египтян, то ее мы найдем в литературных произведениях иного рода, в «Поучениях», исторические же анналы и естественно­научные сведения — в других памятниках письменности. О строителях пирамид и храмов в текстах на стенах пирамид не говорится по простой причине: царей не ин­тересовали их подданные. Царского же высокомерия в «Текстах пирамид» более чем достаточно для того, что­бы оно стало предвестием, если не причиной, падения Древнего царства.

Существует, однако, еще одна пирамида, о которой нам следует упомянуть в этой главе. Она относится уже не к эпохе Древнего царства, а к последующему перио­ду упадка Египта, когда почти не возводилось значи­тельных построек.

Открыл ее Жекье в 1932 году во время раскопок «восходящей» дороги Пиопи II, и то почти случайно, словно бы нащупав ее под песком рентгеновским взгля­дом археолога. Когда же он проник в ее погребальную камеру, то обнаружил там настенные надписи, подобные «текстам» в соседних пирамидах; из них он узнал, что строить эту пирамиду повелел парь Иби. Это был малоизвестный царь, который мш править между XXIII и XXI веками до и. э. Судя по Туринскому папирусу, он, возможно, был одним из царей VI династии, из тех, что правили после Пиопи II; если же судить по Абидосскому списку, то он скорее принадлежал к числу последних царей VIII династии. Ныне египтологи относят его к VII или VIII династии. Так и не удалось выяснить, кто был его предшественником, скорее всего, правил он недолго, и можно с уверенностью сказать, что правил уже не всем Египтом.

Так же загадочна, как сам царь Иби, и конструкция его пирамиды. «Нельзя уже определить, какую систему использовал ее архитектор, —написал по окончании об­следования этой пирамиды Жекьс, — однако она резко отличается от архитектонической системы пирамид VI династии»: ее подземные камеры строились в откры­той яме, но еще до ее перекрытия начинали класть край­ние слои, так что собственно ядро завершалось под конец.

Кажется, возвели и его, но так поспешно и небрежно, будто просто побросали туда небольшие, неправильной формы блоки. Подземные помещения свидетельствуют о более добросовестной работе: их стены были покрыты «текстами», обширные фрагменты которых сохранились, а саркофаг из гигантского гранитного блока был вмуро­ван в стену погребальной камеры. Имела ли пирамида облицовку, теперь уже выяснить невозможно; нельзя разобраться и в обломках примыкающих к ней построек из необожженного кирпичи. Об ориентации этой пира­миды па север явно никто не заботился; она отклоняется к западу более чем на 15°. Что же касается размеров, то это действительно была мини-нирамида: ее основание равнялось примерно 31,5х31,5 метра.

Ныне эта царская мини-пирамида превратилась в пес­чаный кратер посреди песчаной пустыни, диаметр его около 25 метров, края поднимаются на 3 — 4 метра. Если бы в углублении этого кратера не оставили следов гие­ны, а по его сыпучим склонам не ползали желтые скор­пионы, его можно было бы счесть образчиком лунного пейзажа, перенесенным сюда космонавтами. Теперь же эта «пирамида», говоря словами Ваидье, — «лишь символ смутных времен, которые были свидетелями ее появ­ления на свет».

Странным образом совершается наш путь от пира­миды к пирамиде! Начали мы с гор, дошли до холмиков и, наконец, добрались до кротовой норы. Разумеется, до кротовой норы в масштабах древних египтян: гробни­ца почти неизвестного царя Иби все же была больше, чем мавзолей императора Августа на берегу Тибра в Риме... Но дела у египетских царей явно шли все хуже

и хуже.

Какие же пирамиды оставили после себя цари Сред­него царства?

 

 

Глава XI

ВОЗРОЖДЕНИЕ И ГИБЕЛЬ:

ПИРАМИДЫ СРЕДНЕГО ЦАРСТВА

 

Скажем сразу: правители Среднего царства оставили после себя пирамиды, несомненно заслуживающие вни­мания. Но построены они отнюдь не близ туристских и международных трасс, поэтому люди посещают их еще реже, чем коптские монастыри. Самая отдаленная из этих пирамид находится примерно в 80 километрах к югу от Каира, за Фаюмским оазисом, в Иллахуне; самая близкая — примерно в 40 километрах от Каира, в Дашуре. К некоторым пирамидам ведет дорога, проложенная по пустыне, или скорее намек на дорогу; когда едешь по ней, шины буксуют, воздушный фильтр забивается пес­ком. К иным пирамидам лучше идти от ближайшей деревни пешком. Нигде тут не найдешь ларьков с суве­нирами и прохладительными напитками, к счастью, нет здесь и драгоманов. Две или три пирамиды находятся в таком уединении, что кроме змей и скорпионов компа­нию им норой составляет лишь фата-моргана[71].

Всего этих пирамид девять, не считая пирамид-спут­ниц, и построены они при XII династии, правившей Егип­том с начала XX до конца XVIII века до н. э. К ним от­носят и еще одну пирамиду, принадлежавшую царю Ментухотепу I из предшествующей XI династии. Но это бы­ла не настоящая пирамида — не царская гробница, а все­го лишь надстройка над символической гробницей царя н украшение его заупокойного храма. Для осмотра того, что от нее осталось, нам придется отправиться за 500 ки­лометров к югу от Каира, на западный берег Нила на­против Луксора.

Пирамиды XII династии имели такое же назначение н внешний вид, как и только что осмотренные нами пи­рамиды Древнего царства, но в остальном тут существу­ют рачительные расхождения. В отличие от более древних пирамид у них было некое унифицированное основание, стороны которого всегда равнялись 200 еги­петским локтям, т. е. 105 метрам; только у двух послед­них пирамид этой династии размеры были ровно вполо­вину меньше. Как правило, они казались более строй­ными и воздушными; наклон стен достигал 56°. При ори­ентировке этих пирамид не придавалось слишком боль­шого значения тому, как их стороны соотносятся со сто­ронами света; входные коридоры не всегда глядели на север, иногда были направлены на юг, а в одном случае и на запад. Подземелья этих пирамид представляли собой сложные лабиринты коридоров и камер; саркофаг мог оказаться в самом неожиданном месте. Заупокойные храмы всегда находились ниже уровня основания пирамиды, отчего пирамида выглядела более высокой; отличались они и четырехугольной формой огражденно­го пространства, в котором были расположены гробницы членов царской фамилии, характером прилегающих по­строек и другими деталями. Однако наибольшее разли­чие заключалось в их конструкции: это были уже не «каменные горы», а горы «из щебня и глины».

Итак, правители Среднего царства при строительстве своих пирамид отказались от использования обтесанных блоков и заменили их необожженным кирпичом и ка­менной крошкой, а для заполнения и герметизации па­зов — даже песком.

 

 

Схема пирамиды эпохи Сред­него царства. Наверху раз­рез, внизу горизонтальная проекция с каменным карка­сом  и наполнением   (по Вандье)

 

 

 

В чем заключалась причина этого новшества? Чаще всего говорится об «упадке могущества и бо­гатства» правителей Среднего царства, о том, что они уже не располагали такими материальными средствами, как их предшественники времен Древнего царства. Упо­минается также, что «в Египте ощущалась нехватка ра­бочих рук из-за сокращения количества населения». Но ни одна из этих причин не представляется достаточно убедительной. После междоусобиц Переходного периода страна вновь была объединена под эгидой царя, и его власть, несмотря на обычные династические споры, укре­пилась; в экономическом отношении Древний Египет в это время достиг вершины своего расцвета. Создава­лись невиданные оросительные системы, закладывались города, возникали новые культовые и светские постройки, к временам правления XII династии относится, на­пример, и знаменитый Лабиринт, который ставился Геродотом выше колоссальных храмов в Фивах и пирамид в Мемфисе. Количество населения, напротив, возросло, в результате победоносных войн в Нубин и Азии возрос­ло и число рабов; по свидетельствам источников, их раз­давали сановникам и продавали частным лицам. При таких обстоятельствах маловероятно, чтобы царям при­ходилось экономить именно на пирамидах — самых важных для них постройках — или чтобы для строительства пирамид не хватало рабочих рук. Причина перехода от каменных пирамид к кирпичным, несомненно, заключа­лась в другом.

Опыт ему того времени, наступившего после падения Древнего царства, показал, что большие каменные пи­рамиды не выполняли главного своего назначения, т. е. не спасали тела захороненных царей и погребальную утварь от грабителей. Царям пришлось убедиться в том, что величина и массивность пирамиды не обеспечивают им вечного покоя, и они решили защитить свои гробницы иначе. Приказали прорыть под землей множество запу­танных коридоров, часто заканчивавшихся тупиками, чтобы сбить грабителей с толку; погребальные камеры они превратили в неприступные блиндажи и размещали их так, чтобы грабители, незнакомые с внутренним уст­ройством пирамиды, наверняка бы их не нашли. Из это­го вытекало, что наземная часть гробницы — собственно пирамида — в значительной мере утратила свое назначе­ние. Следовательно, она могла быть построена из менее солидного материала, хотя по виду и не должна была выдавать этой тайны. Пирамида сохраняла свое белое облачение из турского известняка, и все было в порядке.

Строительство «глиняной пирамиды» не требовало та­кого количества рабочих и такого каторжного труда, как строительство каменных пирамид; тем большей изобре­тательности требовало оно от архитектора. Каменные блоки предшествующих пирамид были неподатливы и держались друг на друге благодаря собственному весу, в то время как слои кладки из необожженных кирпичей могли легко уплотниться и осесть. Шумеры и вавилоня­не для упрочения своих зиккуратов использовали тро­стниковые рогожи, которыми прокладывались слои кир­пичей; египтяне разрешили эту проблему самостоятель­но н более действенным способом. Они изобрели для строительства кирпичной пирамиды особую техноло­гию, представлявшую собой некий прообраз секционного метода строительства. Если пирамида должна была сто­ять на выровненном скальном основании, то сначала из угла в угол по диагонали выкладывались каменные пе­регородки, с двух сторон под косым углом пристраива­лись поперечные каменные стенки, так что возникало подобие креста; если можно было использовать скаль­ное ядро, вокруг него строились каменные переборки наподобие решетки. Созданный таким способом каркас позднее заполняли кирпичами или щебнем, а щели за­сыпали песком. Материал доставлялся по земляным насыпям на деревянных санях или в корзинах, как при строительстве каменной пирамиды. Особенное внимание уделялось внешним слоям, чтобы их выступы могли надежно держать плиты облицовки. Низ пирамиды иногда укрепляли гранитной облицовкой; на вершину ее всегда клали гранитный пирамидион — последний камен­ный блок в форме маленькой пирамиды.

«Не ставь меня ниже каменных пирамид...» — гласит, по свидетельству Геродота, надпись, вытесненная на одной из этих кирпичных пирамид. Вне всякого сомне­ния, уже в то время они были лишены каменной обли­цовки, и путешественники не обращали на них особого внимания; не проявляли к ним интереса и жители окре­стных деревень, нуждавшиеся в строительном материа­ле. Да и кому захочется ради необожженных кирпичей предпринимать утомительное путешествие по раскален­ной пустыне! До конца минувшего столетия их не заме­чали и археологи.

Но неожиданно весть о них разнеслась по всему ми­ру. Первый раз это случилось в 1894 году, когда Морган открыл «Дашурское сокровище», второй — в 1920 году, когда па подобное же сокровище натолкнулся близ Иллахуна Питри.

Ментухотеп I, основатель XI династии, который вывел Египет из двухсотлетнего периода смут и в середине XXI века до н. э. восстановил единство Египта, был ро­дом из Фив. На фиванском кладбище он велел постро­ить себе гробницу с заупокойным храмом, причем в том месте, которое через 500 лет избрала для своего про­славленного храма царица Хатшепсут, — в Дейр-эль-Бахри.

Дейр-эль-Бахрн в буквальном переводе означает «Се­верный монастырь». Это напоминание о времени, когда в местных храмах древних богов и царей поселились христианские монахи. Кажется, не существует более ро­мантического места во всем Египте: оно напоминает пес­чаный залив, вклинившийся в дикие и почти отвесные утесы из песчаника, склоны которых ниспадают на зем­лю со стометровой высоты как окаменевший водопад. Мы можем попасть туда из Луксора по Нилу и затем автобусом; длинная ровная дорога среди оросительных каналов приведет нас сначала к «Колоссам Мемнона», затем свернет на север, а за руинами Рамсессеума снова на запад, где и закончится перед террасами храма Хатшепсут. Остатков построек Меитухотепа турист обычно даже не замечает.

В самом деле, сейчас от пирамиды Ментухотепа и вообще от всего этого погребального комплекса мало что сохранилось. Как они выглядели когда-то, мы мо­жем себе представить по развалинам и следам, обнару­женным в начале нашего столетия швейцарцем Э. Навилем и англичанином Г. Холлом, а после первой ми­ровой войны американцем Г. Уинлоком. Этому будет способствовать и осмотр храма Хатшепсут, который при всем своем великолепии является во многих дета­лях всего лишь копией заупокойного храма Ментухотепа. Если некоторые колонны и стены в храме Хатшепсут покажутся нам чересчур новыми, сие не должно нас смущать: через 200 — 300 лет никто этого уже не заметит. Их реконструкция — большая заслуга поль­ских археологов, которые, как мы уже отмечали, на­чали работать здесь под руководством К. Михаловского в 1962 году. Но в храме Хатшепсут мы не найдем пирамиды. На всем обширном Фиванском некрополе приказал себе построить пирамиду один только Ментухотеп.

Дело в том, что гробница в форме пирамиды не соответствовала обычаям Фив; она была привилегией царей объединенного Египта, резиденцией которых был Мемфис. Все правители Фив, включая позднейших ца­рей объединенного Египта, покоились в скальных гроб­ницах. Ментухотеп I тоже первоначально повелел пост­роить себе такую гробницу в нескольких километрах к северу отсюда, в местности, носящей название Дра абу'ль-Негга. Там находится около сотни гробниц, в том числе гробницы двух Интефов, правивших Фивами в конце Первого переходного периода. Исследователи старшего поколения считали остатки массивных надгро­бий и молелен в этом некрополе руинами небольших пирамид, но они заблуждались. Первую пирамиду здесь велел построить Ментухотеп I, очевидно, чтобы проде­монстрировать, что он преемник и наследник всех при­вилегий древних царей объединенного Египта. Но ис­пользовал он ее лишь как символическую гробницу, т. е. как кенотаф; похоронить же себя велел согласно фиванским обычаям в скальной гробнице.

«Великолепны места Небхепетра» — назвал Менту­хотеп I новый погребальный комплекс в Дейр-эль-Бахри по своему тронному имени. Погребальную камеру он приказал вытесать под подножием скального массива; перед его обтесанными и выровненными стенами располагались святилище и заупокойный храм. Святилище имело горизонтальную проекцию 40Х22 метра, его плос­кая крыша держалась на 108 колоннах; со двора святи­лища в погребальную камеру пел подземный коридор длиной 150 метров. Заупокойный храм состоял из двух ступенчатых террас, окруженных крытыми колоннада­ми; нижняя имела в плане площадь около 60Х50 мет­ров, верхняя — приблизительно 42Х40 метров; всего их окружало 254 колонны. Из центра храма вырастала пи­рамида на массивном цоколе с основанием 21Х22 метра, с каменным каркасом, заполненным мелкими камнями и щебнем, не очень высокая и облицованная плитами из белого известняка.

Пирамида господствовала над этим фантастическим многоколонным храмом; то, что она была кенотафом, выяснилось благодаря случайности, которая оказалась так кстати, словно ее специально подстроили. В 1901 го­ду Говард Картер, еще никому не известный молодой человек, перед развалинами храма упал с коня; конь на ровном месте ни с того ни с сего вдруг споткнулся, и его нога застряла п какой-то щели. Когда Картер по­пытался высвободить ногу лошади, щель расширилась;

Картер нанял нескольких феллахов с ломами и вскоре очутился в подземном коридоре. Как он позднее устано­вил, этот коридор тянулся на 150 метров и вел в камеру, которая находилась точно под вершиной пирамиды или, точнее, под пересечением диагоналей цоколя, который от нее остался. В камере он обнаружил царскую статую из раскрашенного известняка и деревянный гроб с над­писью «Сын Ра Ментухотеп». Гроб был закрыт и пуст, что было обычным явлением в символических гробни­цах. В самой погребальной камере, вытесанной в скале за храмом, напротив, не нашлось ничего, кроме входа в туннель, через который в нее пробрались грабители.

 

 

Храм царя Ментухотепа I в Дейр-эль-Бахри, реконструкция. Пи­рамида в центре — надгробие над символической могилой (кено­тафом)

 

Весь этот комплекс был огорожен традиционной ка­менной стеной, ограничивающей пространство неправиль­ной формы с осями примерно 160Х120 метров. Запад­нее храма было обнаружено шесть гробниц с саркофа­гами царских жен и дочерей; немного в стороне стояла еще одна, значительно более нарядная гробница; в ней была похоронена официальная любовница царя Кемсит, по профессии жрица богини любви Хатор. С восточной стороны к террасе храма вел пандус, от него начиналась мощеная дорога к нижнему храму, который не сохра­нился. По следам дорожного покрытия удалось уста­новить, что она достигала более 1200 метров в длину и 33 метра в ширину, т. с. была такой же, как взлетная дорожка современного аэродрома. Все это еще можно вообразить, хотя порой мы и замираем от изумления. Но одно украшение, придуманное Ментухотепом для своих «Великолепных мест», превосходит всякую фантазию.

Перед остатками колоннады, представлявшей собой фронтон заупокойного храма, до сих пор видны следы более чем от 60 ям. Они вытесаны в скале через опреде­ленные промежутки, и те из них, которые окаймляют «восходящую» дорогу, имеют диаметр и глубину до 10 метров. Нигде в Древнем Египте ничего такого не было, назначение этих ям можно объяснить вполне определенно. Это были огромные цветочные кадки, по­добные тем, что спустя много столетий появились под акрополем и в которых до сих пор растут зеленые кипарисы. В Дейр-эль-Бахри в них было посажено более полусотни тамарисков; в восьми самых больших ямах по обоим сторонам пандуса росли благовонные сико­моры, отбрасывавшие тень на статуи, превышавшие че­ловеческий рост и изображавшие стоящего царя в обли­ке Осириса. Итак, нынешнее безлюдное песчаное плато перед развалинами храма Ментухотепа было скульп­турной галереей с декоративным салом прямо-таки на французский манер...

Ментухотеп II пытался скопировать построенный отцом архитектурный комплекс, но рано умер. От начатого строительства остались лишь незаконченные фундаменты в нескольких метрах к западу: судя по вытесанной в скале площадке, он собирался построить и пирамиду. Его преемник Ментухотеп III исчез без всякого следа вместе со своей гробницей. Зато прика­зал себе построить пирамиду высший сановник Ментухотепа  III — победоносный  полководец Аменемхет. Правда, уже позднее — когда он стал преемником Ментухотепа III на престоле и основателем XII дина­стии.

XII династия была одной из величайших в истории Египта. Не потому, что некоторые властители, принад­лежавшие к этой династии, подчинили себе обширные области Нубии, Синая, Ливии, Палестины, Сирии: это умели делать и другие египетские цари до них и после них. И не потому, что они сооружали в свою честь огромные памятники и правили твердой рукой; для Египта тут также не было ничего нового. Но из этой династии вышли самодержцы, умевшие обеспечить стране мир и строить общественно полезные сооруже­ния: в египетских условиях это было явлением настоль­ко исключительным, что упомянутые правители заслу­жили благодарность своих современников и похвалу потомков. «Он делает зеленым [Египет] более чем ве­ликий Хапи,— читаем мы в одном "Поучении" об Аменемхете III, организаторе больших оросительных работ в Фаюмском оазисе, — он дает пищу тем, кто ему слу­жит».

Аменемхет I (по Манефону — Аменемес), правивший первоначально в Фивах, перенес свою резиденцию на север, на границу Верхнего и Нижнего Египта, и построил здесь новую столицу, Иттауи — «Та, что ов­ладела Обеими землями». Она была основана около 2000 года до н. э. неподалеку от нынешнего Лишта;

однако точное местоположение этого города нам не­известно, потому что до сих пор не установлены его следы. Аменемхет I приказал построить поблизости и пирамиду, причем уже не как символическую, а как подлинную гробницу, чем продолжил традицию прави­телей Древнего царства. Примеру Амеиемхета I после­довал его соправитель и преемник Сенусерт I: после­дующие цари династии Иттауи строили себе пирамиды в других некрополях, основанных ими для своего веч­ного упокоения.

До пирамиды Аменемхета I мы лучше всего добе­ремся из деревни Матание, которая находится пример­но в 60 километрах южнее Каира: отсюда до пирамиды еще 3 километра на запад. Нам опять понадобится разрешение военных властей и, кроме того, немного ве­зения, чтобы без долгих плутаний найти эту пирамиду. Дело в том, что она не очень большой высоты, метров 15, и сливается с окружающей пустыней. Основание ее в 105Х105 метров, ставшее нормой для последую­щих пирамид, засыпано песком; входной коридор на северной стороне тоже засыпан. Но нам не следует огорчаться; в коридоре нет ничего примечательного, а погребальная камера недоступна. За все прошедшее с тех пор время туда никто не попадал; это не удалось ни французским и американским археологам начала нашего века, ни, вероятно, грабителям последних тыся­челетий, оставившим после себя пять незаконченных шахт. Погребальная камера пирамиды Аменемхета I уже много веков залита водой, проникающей туда че­рез какую-то подземную трещину из Нила, а Нил не­возможно вычерпать; слишком большому риску под­вергся бы и водолаз, который осмелился бы спуститься в размытые водой и полуобвалившиеся камеры. Поэто­му археологи ограничились обследованием подземной части пирамиды, развалин заупокойного храма и при­легающих гробниц. Согласно Готье и Жекье, Аменемхет I приказал строить свою пирамиду тем же способом. каким построена храмовая пирамида Ментухотепа I в ДеЙр-эль-Бахри, т. е. из небольших неправильной формы камней, укрепленных каркасом, и повелел обли­цевать ее отшлифованными плитами, многие из кото­рых были сняты с разрушенных гробниц Древнего цар­ства.

 

 

Пирамида царя Сенусерта I в Лиште, горизонтальная проекция. В огороженном ареале стояло десять пнрамид-спутниц (по Питри)

 

Сенусерт I (по Манефону —  Сесонхосис) приказал построить свою пирамиду примерно в двух километрах южнее. Она стоит посреди песчаных дюн и выглядит несколько лучше, чем пирамида Аменемхета I; от пер­воначальной высоты (61 метр) сохранилось более тре­ти, а на стенах еще держатся остатки облицовки из известняка. Вход в нее находится на северной стороне и скрыт развалинами, которые первоначально были молельней; рядом с ним — отверстие одного из двух туннелей, проделанных грабителями. Однако примерно на двенадцати метровой глубине грабители опять-таки натолкнулись на воду и вернулись ни с чем; не проник­ли дальше и археологи. Тем тщательнее обследовали они наземную часть. Масперо первый в 1882 году по надписям на остатках погребальной утвари установил имя владельца этой пирамиды. Пирамиду подвергли зондированию, которое показало, что ее каменная мас­са армирована каркасом из 8 уложенных по диагонали блоков и 16 перегородок. В результате раскопок были открыты развалины заупокойного храма, пост­роенного по тому же архитектоническому плану, что и храм Пиопи II; нашлись и остатки ритуальной пи­рамиды, имевшей основание 21Х21 метр и достигавшей в высоту 19 метров. После того как были найдены девять замечательных царских статуй более чем в человеческий рост и две деревянные статуи поменьше, археологи обнаружили наконец то, что прославило эту пирамиду: девять гробниц жен и дочерей Сенусерта и развалины еще девяти маленьких пирамид!

Трое из четырех преемников Сенусерта I избрали для своих пирамид старый некрополь в Дашуре, но поместили их несколько восточное от древних пирамид царя Снофру, на возвышенном плато пустыни над до­линой Нила. Самая древняя из пирамид преемников Сенусерта принадлежит царю Аменемхету II (по Манефону—Амманемесу); при ее строительстве применя­ли камень, и поэтому она была выше двух соседних кирпичных, аналогично тому как — если говорить со­временным языком — пятиэтажный дом выше трех­этажного. В ее подземелье можно попасть через вход на северной стороне, но для успешного осмотра нужен проводник или хотя бы план. Погребальная камера скрыта в одной из ниш просторного помещения со сложной горизонтальной проекцией и облицовкой из больших гранитных плит; саркофаг сделан из блоков песчаника и неприметно для глаза вмурован в пол. В окрестностях этой пирамиды, в гробницах царских доче­рей Ити и Хнумит, де Морган открыл в 1895 году одно из знаменитых «Дашурских сокровищ». Вместе с сокро­вищами, которые он за год до этого извлек из гробниц Сатхатор и Мерит, дочерей Сенусерта III, это самые прекрасные образцы (чеканки по золоту) ювелирного искусства Среднего царства.

Пирамида Сенусерта III находится приблизительно в километре к северу. Она серовато-коричневая, ибо ее открытое внутреннее наполнение состоит из кирпича-сырца, высота ее незначительна. Однако первоначально это была самая стройная царская пирамида в Египте и — соотносительно с площадью основания — самая вы­сокая; как установил де Морган по наклону сохранив­шихся угловых блоков (56°), высота ее достигала 77,7 метра. Ее строители по примеру пирамиды Сенусер­та II отступили от строгого требования, согласно кото­рому входной коридор должен был иметь ориентацию на север, и направили его на запад. Хотя тем самым духу царя был затруднен путь к неугасимой звезде над полюсом, зато появилась еще одна гарантия сохран­ности материальной основы его существования, т. е. мумии. По крайней мере так думал царь; но, несмотря на эту радикальную меру, несмотря на систему крайне запутанных коридоров и колодцев, его тело со всем «снаряжением» исчезло. В погребальной камере, покры­той броней гранитных плит и дополнительно защищен­ной тремя огромными блоками, остался только пустой саркофаг.

 

 

Пирамиды царя Аменемхета III. горизонтальная проекция Слева Дашурская, справа Хаварская (по Питри)

 

Третья из этих пирамид, южная, принадлежала царю Аменемхету III (по Манефону — Лахарес). Это был преемник Сенусерта III, который, однако, в отличие от него искал славу не в завоевательных походах, а в круп­номасштабном строительстве. Он приказал простроить себе сразу две пирамиды, но, на удивление, самых обычных размеров и из обычного необожженного кирпича; гранит использовался только для укрепления камер и для пирамидиона (одного из немногих, которые удалось найти).

В Дашурской пирамиде он приказал сделать два входа: один — на традиционной северной стороне — вел в лабиринт коридоров, заканчивавшихся тупиками; через другой — в юго-восточном углу —можно по тако­му же лабиринту спуститься в погребальную камеру с красным саркофагом. Этими мерами предосторож­ности он совершенно сбил с толку грабителей, но еще более том, что велел не хоронить себя там. Настоящую усыпальницу он приказал построить в пирамиде на юго-восточной окраине зеленого Фаюмского оазиса, который уже тогда был «садом Египта», близ нынешней деревни Хавара-эль-Макта.

Хаварская пирамида была центром вновь основан­ного царского некрополя, к которому, возможно, при­надлежал и прославленный Лабнрннт[72]. Сейчас от нее остался лишь приплюснутый глиняный конус диаметром около 100 метров и высотой 20 метров. При взгляде на него решительно никто не сказал бы, что найдет в нем погребальную камеру, доселе еще невиданную. С южной стороны вниз ведет каменная лестница, от ко­торой идут тупиковый коридор и коленчатый проход, заканчивающийся на десятиметровой глубине. Сама камера — прямо-таки чудо древнеегипетской техники:

огромная усыпальница вытесана из цельной глыбы не­обычайно твердого желтого кварцита и весит свыше 100 тонн. Стороны камеры отшлифованы как алебастро­вая ваза; объем ее—6,6Х2,4Х1 >8 метра, крышка из кварцита имеег толщину 1,2 метра и вес около 45 тонн, сверху камера перекрыта двускатной крышей из двух известняковых блоков весом по 50 тонн каждый. На ны­нешнее место камеру опустили уже в готовом виде. Делалось это, вероятно, так: из-под камеры постепенно выгребали песок, которым была заполнена заранее под­готовленная шахта. В 1889 году Питри тщетно пытался добраться до этой усыпальницы, но так и не нашел вход в пирамиду; тогда он по примеру древнеегипетских гра­бителей с помощью арабских рабочих начал копать туннель. После многих недель изнурительного труда он достиг цели, но через разбитую крышу в камеру про­никла вода. Питри не отступил; разделся донага, по­грузился в вязкую жижу (не обращая внимания на то, что мог заболеть бильгарциозом, ревматизмом, воспа­лением легких и т. д.) и в конце концов установил, что его опять опередили «эти чертовские парни, умевшие ограбить любую гробницу». Питри нашел в камере раз­битые каменные поставцы для каноп и два саркофага. Он подумал, что глотнул слишком много виски из своей полевой фляги: два саркофага в одной пирамиде? Нет, у него не двоилось в глазах. Факт оставался фактом. Впоследствии он из надписей узнал, что в одном из них вопреки всем обычаям похоронена дочь Аменемхета Птахнефру, которой, впрочем, принадлежала еще и рас-

положенная неподалеку малая пирамида, а в другом — сам-Аменемхет III...

Осмотр поля пирамид в Дашурс и Хаваре увел нас в сторону от пирамиды преемника Аменемхета II, кото­рым был его сын Сенусерт II (по Манефону — Сесострис). Теперь мы ужо не пройдем мимо нее — она стоит в 10 километрах юго-восточнее Хаварской пирамиды, в пустыне за деревней Иллахун. Формой и цветом она издали напоминает горб верблюда и возвышается над окружающей местностью на 15 метров; нижняя ее часть засыпана песком, кирпичи настолько выветрились, что лучше на нее не карабкаться, а если карабкаться, то босиком. Как установил при обследовании этой пира­миды в 1889 и в 1918 году Питри, ее построили вокруг ядра из естественной скалы, которое перекрыли решет­чатым каркасом из коротких, прилегающих друг к дру­гу каменных блоков. При строительстве пирамиды исключительное внимание уделялось мерям предосто­рожности против грабителей: вход в нее впервые пере­местили с северной стороны на южную, подземные кори­доры превратили в лабиринт с колодцами-западнями, погребальную камеру поместили примерно в 20 метрах сбоку от центра основания, где она, согласно обычаю, должна была находиться, и на глубине около 12 метров. Питри нашел в ней великолепный саркофаг из красного гранита и белый алебастровый жертвенный стол; в от­вердевшей жиже на полу он обнаружил единственные известные к тому времени драгоценности, добытые из недр пирамиды: золотых священных змей-уреев с цар­ской диадемы, случайно оброненных грабителями. В северной части комплекса он открыл восемь мастаб и руины малой пирамиды, принадлежавшей царице; в одной из гробниц на южной стороне, где была погре­бена дочь Сенусерта Сатхаториунут, перед ним вновь заблестело золото (это было в 1920 году). Большую часть этого «Иллахунского сокровища» приобрел Метро­политен-музей в Нью-Йорке, остальное вместе с сокро­вищами из Дашура представляет наиболее ценные экспонаты «Зала драгоценностей» в северной галерее второго этажа Египетского музея в Каире.

 

 

Южная пирамида в Мазгуне, приписываемая Аменемхету IV. горизонтальная проекция с волнистой каменной оградой (по Маккею)

 

Простившись с этой самой одинокой пирамидой, остановимся нл обратном пути в деревне Мазгуны близ Дашура: там находятся развалины двух последних пирамид Среднего царства. Обе имеют основание 52,5х52,5 метра, в обеих — подземные лестницы с лаби­ринтом коридоров, в обеих — наземные части из не­обожженного кирпича. У южной пирамиды сохранились остатки каменной ограды, тоже из кирпича-сырца;

в погребальной камере этой пирамиды был найден сар­кофаг из кварцита, который ради сохранности увезли в Каир. В северной пирамиде такой же саркофаг еще стоит на своем месте; его тяжелая кварцитовая крыш­ка лежит на полу, готовая к погребению уже без ма­лого 3800 лет. К погребению, которое не состоялось... Ассистент Питри Э. Маккей, открывший в 1911 году эти пирамиды, южную приписал царю Аменемхету IV, северную — его сестре Себекнефрура, последней цари­це XII династии.

Но действительно ли принадлежали эти пирамиды у Мазгуны Аменемхету IV и Себекнефрура, с полной уверенностью сказать нельзя. В самих пирамидах не удалось обнаружить ни одной надписи, решительно это подтверждающей; не нашлось ни одного древнеегипет­ского документа, который бы об этом свидетельствовал. Но общим архитектурным замыслом и отдельными де­талями они настолько похожи на пирамиды последних лет существования XII династии, что, по всей вероятно­сти, Маккей не ошибся. С ним согласился Питри, согла­сились и большинство египтологов, хотя некоторые из них осторожности ради за именами владельцев этих пирамид ставят вопросительные знаки.

Однако при определении владельцев некоторых пирамид возникают трудности, а порой даже бурные споры и драматические события. Нелегко найти владельца раз­валин тысячелетней давности, если он не оставил на них следов; еще труднее найти для предполагаемого вла­дельца пирамиду, если неизвестно, где он приказал ее построить. Археологам приходится опираться на косвен­ные данные, на различные «улики», на интуицию, под­крепленную знанием предмета; иногда им не оста­ется ничего иного, как ждать счастливого случая и ве­рить в удачу. Легко себе представить, сколько ошибок может при этом возникнуть, на скольких перекрестках грозит опасность выбора ошибочного пути, во сколько тупиков можно упереться. Такие поиски ничуть не проще работы следователя. Жаль, что какую-нибудь из этих историй не выбрала в качестве сюжета, например, Ага­та Кристи, которая хорошо знала Египет. Однако приме­нительно к царям Шепсескара и Мепкаухору (V дина­стия), Усеркара (VI династия) и другим это были бы детективные романы без развязки. Так же пришлось бы завершить и детективные истории примерно 10 пирамид.

Вспомним, например, осмотр пирамидного комплекса Тети: мы видели там «развалины заупокойного храма с малой пирамидой-спутницей» и почти не обратили на них внимания. Эту малую пирамиду открыл в 1920 году Фёрс и после подробного обследования приписал ее ца­рю Мерикара, что произвело среди египтологов сенса­цию. Во-первых, потому, что Мерикара был царем IX или Х Гераклеопольской династии, со времен которой не сохранилось ни одной другой пирамиды, а во-вторых, потому, что этот царь был необычайно примечательной личностью. Хотя его имя не встречается ни в «Царских списках», ни у Манефона, но мы знакомы с ним, так как к нему обращено известное поучение («Поучение гераклеопольского царя своему сыну Мерикара»), представ­ляющее в своем роде явление совершенно исключитель­ное, — ведь это, вероятно, первое политическое сочинение в мировой литературе. В нем приводятся принципы, ко­торых должен придерживаться властитель, и многие из них весьма разумны: «Не отличай сына знатного чело­века более простолюдина, а приближай [человека] согласно его делам... Остерегайся карать несправедливо; не казни... пусть будет осужден [лишь] мятежник, злые умыслы коего доказаны... Возвеличивай сановников тво­их, чтобы они творили твои законы». Хотя непосредст­венно в самой пирамиде Фёрс никаких надписей не на­шел, он приписал ее Мерикара потому, что в окрестно­стях были найдены мастабы его сановников с его име­нами и титулами. «Этот аргумент не лишен здравого смысла, — написал Вандье в "Руководстве по египетской археологии" (1954) после нескольких лет дискуссий и споров,—и все же, судя по расположению этой (малой) пирамиды и по отсутствию возле нее молельни, кажется более правдоподобным, что перед нами всего лишь ри­туальная пирамида». Такая точка зрения перевесила, и сейчас весь бум вокруг этой пирамиды напоминает кру­ги на воде, оставшиеся от затонувшего корабля. Ни Лауэр в «Проблеме египетских пирамид», ни Эдварде в «Египетских пирамидах» не проронили о ней ни слова.

Или другой пример. Когда мы находились возле раз­валин пирамид в Завиет-эль-Ариане, нам не оставалось ничего другого, как признать, что их владельцы нам с достаточной достоверностью неизвестны.  С рядом пирамид дело обстоит еще хуже.  Это касает­ся прежде всего малых пирамид в Силе, Завиет-эль-Мейтине, Негаде и Эль-Куле; всего их, как мы видели, семь, и с некоторой долей вероятности о них можно ска­зать лишь то, что они относятся к периоду III династии. Мы не знаем даже владельцев двух больших пирамид в самых известных некрополях. Одну из них мы уже по­сетили: она лежит в развалинах к юго-западу от пира­миды Джедефра в Абу-Роаше. Вторая представляет со­бой самую южную пограничную отметку погребального комплекса в Саккара.

Безымянную пирамиду в Абу-Роаше открыл в 1943 го­ду Лепсиус. Он осмотрел ее и измерил то, что от нее осталось; спустился он и в ее погребальную камеру и нашел там саркофаг, но без надписи. Отсутствие доста­точного количества сравнительного материала не позво­лило ему определить время ее постройки; хотя с тех пор археология продвинулась вперед, процесс разрушения пирамиды опередил развитие этой науки. Когда в 1947 году сюда пришли голландские археологи, получив­шие концессию на обследование прилегающего к пирамиде погребального комплекса, они вынуждены были констатировать то же, что я британские археологи в 1922 году: к сожалению, мы пришли слишком поздно. От старожилов они узнали, будто бы перед большой войной «неверных» 300 верблюдов в течение многих ме­сяцев переносили отсюда строительный материал в Каир...

 

 

Безымянная пирамида в Саккара. Горизонтальная проекция с изображением волнистой ка­менной ограды (по Жекье)

 

Безымянная пирамида в Саккара, неоконченная и разрушенная, скрывается среди песчаных барханов при­мерно в километре к юго-востоку от «Мастабы фараона» Шепсескафа. Открытие ее включил в список своих на­ходок Жекье, который в 1929 1930 годах производил здесь раскопки. Площадь ее в плане примерно 80Х Х80 метров, над землей выступает лишь несколько сло­ев необожженных кирпичей п сохранившаяся кое-где кирпичная ограда. В подземную часть пирамиды спуска­ется каменная лестница, от которой отходит несколько коленчатых коридоров, ведущих мимо ряда помещений к двум погребальным камерам. Все корридоры и помеще­ния облицованы белыми известняковыми плитами; в меньшей камере находится кварцитовый саркофаг, большая — вся из кварцита, а размерами и несом (160 тонн) даже превышает погребальную камеру Хаварской пирамиды… Время ее возникновения достоверно определить не удалось: она относится к копил XII ди­настии, возможно, к началу XIII или XIV.

«Просто поражаешься, когда обнаруживаешь столь совершенное архитектурное творение в такую бедную значительными сооружениями эпоху.., — писал Вандье. — Подъемная часть безымянной пирамиды в Саккара заставляет вспомнить о подземелье пирамиды Хуфу и по праву вызывает у нас величайшее восхище­ние».

Таково поистине неожиданное завершение нашего путешествия по пирамидам, владельцев которых египтоло­ги до сих пор не нашли. Однако существует еще одна царская пирамида, построенная после падения Среднего царства, владельца которой мы почти не знаем.

 

Последнюю царскую пирамиду в Египте, которую удалось открыть и идентифицировать, приказал пост­роить не очень известный властитель начала Второго переходного периода Хинджер. О нем ничего не говорит Манефон, его не упоминают «Абидосский» и «Саккарский» списки царей; имя его зафиксировано среди сотни других столь же мало известных имен лишь в Туринском папирусе. Большинство египтологов, например Дриотон и Вандье, Эдвардес, Шток и др. относят его к XIII ди­настии; иные, в том числе 3.Жаба, — к XIII — XIV дина­стиям, ибо при нынешнем уровне наших знаний эти ди­настии еще нельзя четко отделить друг от друга. Правил он в XVIII — XVII веках до н. э., и, кажется, очень недолго; власть его, вероятно, распространялась лишь на Нижний Египет.

Для своей пирамиды Хинджер избрал небольшую возвышенность в южной части некрополя Саккара, при­мерно в 200 метрах к северу от безымянной пирамиды. В 1931 году открыл и откопал пирамиду Хинджера все тот же Жекье. От наземной части уже мало что оста­валось, от построек в округе пирамиды — тоже; но для установления ее основных параметров этого оказалось достаточно. До разрушения площадь ее основания рав­нялась 52,5 Х 52,5 метра, наклон сторон — 56°, а высо­та — 37,4 метра; построена она была из необожженного кирпича и облицована белыми известняковыми плита­ми, вершину украшал черный гранитный пирамидион. Пирамнду ограждали две стены: внутренняя — из известняка и внешняя — из кирпича-сырца; между ними скрывались три гробницы, а в северо-восточном углу стояла пирамида-спутница. Ориентация пирамиды отно­сительно сторон света была не слишком точна, заупо­койный храм находился на восточной стороне, вход в подземелье был расположен к югу от центра западной стороны.

По своей поверхностной части и прилегающим по­стройкам эта пирамида родственна пирамидам конца XII династии, а подземной частью даже очень близка им. Мы не знаем, старше она или моложе соседней бе­зымянной пирамиды, но несомненно меньше и скромнее ее. В подземелье надо спускаться по 53 ступеням лест­ницы, вырубленной в естественной скале; за нею лежит трижды меняющий свое направление под прямым углом и местами расширяющийся коридор, от которого ведут три прохода к погребальной камере. Эта камера опять-таки представляет собой саркофаг, вытесанный из не­обычайно твердого желтого кварцитового монолита и весящий около 60 тонн: перекрывает ее мощная кварцитовая крышка; над нею —высокая двускатная кровля из известняковых плит. В пирамиду погребальная каме­ра была спущена уже готовой; яма, на дне которой она покоится, имеет глубину 12 метров. Гребень кровли почти достигает основания пирамиды; над ним — свод из необожженного кирпича, который призван рассредо­точивать давление верхних слоев. Свод этот после рас­копок Жекье остался открытым — это первый и самый древний истинный свод, который до сих пор освещается солнцем.

Вся подземная часть, на удивление, хорошо сохрани­лась, так же как коридоры и камеры пирамиды-спутницы. Ее основание имело площадь 26,3Х26,3 метра, пост­роена она была тоже из необожженного кирпича и обли­цована известняком. Вход расположен на восточной сто­роне; от лестницы ведет коридор с двумя боковыми по­мещениями; пройдя их, мы оказываемся в передней двух погребальных камер. Камеры того же типа, что и в главной пирамиде, однако практически они не были использованы. Скорее всего, в них должны были обре­сти вечное упокоение жены царя; возможно, они его пе­режили и пали жертвами какого-нибудь переворота, так что их погребение перестало быть делом государственной важности… Самого царя по всем правилам похоронили в пирамиде, а затем его гробницу также по всем правилам ограбили.

От заупокойного храма сохранились лишь разбросан­ные камни, от «восходящей» дороги — только следы, от нижнего храма не сохранилось ничего. Однако у север­ной стороны пирамиды Жекье откопал остатки молель­ни, провалившийся потолок которой украшал необычный рисунок, изображавший гигантскую змею. Из трех гроб­ниц, что находились между внутренней и внешней сте­нами, Жекье обследовал лишь одну; нашел в ней два саркофага из кварцита и один из известняка. В камен­ном крошеве и слежавшемся песке вокруг пирамиды он вместе со своими работниками собрал сотни осколков различных сосудов и мелких предметов из царской по­гребальной утвари, потерянных грабителями или выбро­шенных ими за ненадобностью; среди них был и разби­тый пирамидной. На нем, как и на фрагментах несколь­ких сосудов, обнаружены надписи с именем Хинджера.

Развалины пирамиды Хинджера не только выдали имя ее строителя и владельца — они сохранили для нас и его портрет. Это небольшая, довольно грубо изваян­ная статуя, ныне затерявшаяся среди прекрасно обрабо­танных величественных статуй Аменемхетов и Сенусертов в нижней западной галерее Египетского музея в Каире. Хннджер в соответствии с традиционной трактов­кой образа царя изваян с коротким нарядным платом на голове и священной змеей-уреем на лбу. Своих со­седей и предшественников он напоминает лишь чрезмер­но большими оттопыренными ушами; низкий лоб, почти негроидные черты несколько мясистого лица, строгое и мрачное выражение глаз. А может быть, мы все это придумали, однако кажется, словно в лице его какая-то растерянность с оттенком пессимизма.

Нам известно то, чего Хинджер не знал или что в лучшем случае лишь предчувствовал: дни его власти были сочтены, и вскоре страна должна была надолго подпасть под гнет чужеземцев. Возможно, он сам спо­собствовал этому, оказавшись не в состоянии удовлет­ворить потребности народа и защитить границы государ­ства; возможно, большая вина лежала на его предшест­венниках и преемниках. Но это вопрос, на который не дают ответа ни каменное лицо Хинджера, ни его пира­мида.

«Насколько нам известно», как обычно говорят египтологи, преемники Хинджера уже не строили себе пирамид ни в период бурь перед гиксосским потопом, ни находясь под его беспокойными, мутными водами в тече­ние 108 лет, ни в то время, когда из отхлынувших вод вынырнуло Новое царство.

Вполне понятно, что столь большие и дорогостоящие постройки, какими были пирамиды, оказались не по плечу правителям, кратковременно находившимся у власти после падения Среднего царства. В длинной их верени­це Хинджер был поразительным исключением, как и его анонимный сосед. Что касается гиксосских правителей, то тут дело тоже ясное — пирамиды были гробницами египетских царей, а гиксосских царей хоронили по их собственным обычаям. Но почему не вернулись к строи­тельству пирамид правители Нового царства?

Средства на это у них имелись: они вновь правили объединенным Египтом, были такими же равными богам деспотами, как и их предшественники времен Древнего и Среднего царств, а богатством и могуществом даже превосходили их. Земля давала щедрые урожаи, цар­ские житницы столетиями не оскудевали, торговля с другими странами впервые приносила правителям Егип­та неведомые дотоле товары и доходы, победоносные войны обеспечивали поступление дани с завоеванных областей и приток рабов; слово фараона было законом от нубийских порогов до ливийских оазисов и от ливий­ских оазисов до берегов Евфрата. Храмы Аменхоте­па III и Рамсеса II (а также и менее великих власти­телей) доказывают, что ими владела настоящая строи­тельная лихорадка. Им ничто не могло бы помешать, если бы они вздумали построить такие же достигаю­щие небес гробницы, как Великая пирамида» сотни ты­сяч людей на обоих берегах Нила, подобно трудолю­бивым муравьям, выполнили бы их повеление.

О причинах, побудивших их отказаться от строи­тельства пирамид, эти цари не оставили нам сообще­ний. Но ясно как божий день: их научил исторический опыт. Пирамиды Древнего царства были крепостями, которых не смогла бы взять атакой ни одна тогдаш­няя, а может быть. и современная армия... И все же они капитулировали перед грабителями. Ни к чему оказались миллионы каменных блоков, защищавших усыпальницы с телами мертвых царей и погребальной утварью; ни к чему оказались стены, которые их ого­раживали, и тяжелые глыбы, преграждавшие путь внутрь пирамид; неэффективными оказались все гроз­ные религиозные и юридические санкции против нару­шителей их неприкосновенности...

Пирамиды Среднего царства превзошли и эти кре­пости —не массивностью, а хитроумной системой за­щитных мер. Их тщательно замаскированные входы были расположены как раз там, где менее всего можно было ожидать; их коридоры превратились в подземные лабиринты с тупиковыми шахтами, с тайными выхода­ми в потолке или в полу; подступы к погребальным камерам были завалены камнями и преграждены про­валами-западнями; саркофаги превратились в непрони­цаемые сейфы. Но все было напрасно — мумии царей опять-таки ничто не спасло.

Мы восхищались зодчими Древнего царства: как мастерски разрешили они задачи, поставленные перед ними правителями и жрецами, как хорошо умели мыс­лить и считать в таких гигантских масштабах! Мало того, архитекторы Среднего царства сделали практиче­ские выводы из технологии и методики грабителей и даже заставили своих заказчиков отказаться от выпол­нения строгих ритуальных предписаний. Никакое зада­ние не казалось им невыполнимым, если речь шла о на­дежности защиты царской гробницы, а рабочие-строи­тели всякий раз с поразительным совершенством реали­зовали их замыслы. Только представим себе, как трудно было, например, вытесать саркофаг или целую погре­бальную камеру из глыбы, весящей свыше ста тонн, причем из кварцита, по твердости равного стали! А чего стоили доставка такого саркофага на место строитель­ства и спуск его в яму глубиной 10 метров и бо­лее!

Какой это был адский труд — в непроницаемой тьме, в удушающей пыли пробивать подземные коридоры дли­ной в несколько сот метров! Это был предел человече­ских возможностей — архитекторы Нового царства уже не могли предложить своим повелителям никаких усо­вершенствований.

Но к панегирику этим древним архитекторам я рабо­чим мы должны присоединить и слова восхищения в ад­рес тех, кто делал бессмысленными все их усилия, — в адрес древнеегипетских грабителей. Оставим в сто­роне моральную оценку их действий, ведь применительно к людям, противопоставившим себя царям, она не­уместна; не станем даже говорить о «восстановлении справедливости». Питри проклинал древнеегипетских грабителей словами, которые ввиду бедности англий­ского языка ругательствами вынужден был заимство­вать у местных погонщиков ослов и верблюдов; но нзобретательиостыо и упорством этих грабителей он вос­хищался не менее, чем изобретательностью и упорством строителей пирамид. Масперо, Лоре, Борхардт, Картер и многие другие, не говоря уж о Бельцони, зайдя со своим археологическим опытом в тупик, всегда спраши­вали себя: «Как бы поступил на моем месте древнееги­петский грабитель?» Профессионалы, стоящие на сторо­не закона, тем самым отдавали должное профессиональ­ному мастерству врагов закона; примерно так же следо­ватель способен оценить ловкость; взломщика сейфов или работник контрразведки — изворотливость шпиона. Если археологи в чем-то и упрекали грабителей, так только в том, что, «к сожалению, они слишком хорошо знали свое дело».

И впрямь фантастические вещи совершали эти парни! Они прорубили в Великую пирамиду коридор, по которому мы входим в нее и по сей день, при этом они вынули каменную массу, примерно в два раза пре­вышающую тот объем, который отряды аль-Мамуна устранили с помощью таранов, Они прорыли туннель в пи­рамиду Униса, по которому в нее проник Масперо; для Фёрса провели туннель в пирамиду Усеркафа, для Борхардта пробили вход в пирамиду Ниусерра; если како­му-нибудь археологу и удавалось вступить в какую-то пирамиду через ее первоначальный вход, то исключи­тельно благодаря тому, что этот вход открыли до него грабители. Причем в 90% случаев они шли к цели крат­чайшим путем; когда Питри совершил подкоп под Хаварскую пирамиду, он натолкнулся на лаз, выкопанный грабителями: когда грабители остановились перед погре­бальными камерами пирамид в Лиште, на том же са­мом месте пришлось остановиться и археологам. Грабители всегда точно знали, где кончается тайный коридор, когда выход из лабиринта нужно искать в потолке, а когда надо вынуть плиту из пола. Замыкающие блоки грабители умудрялись разбить или обходили, прорубив боковую штольню; в неприступной погребальной камере Хинджера, не исключена возможность, просверлили не­большое отверстие, в которое спустили на канате ребен­ка и с его помощью «выудили» содержимое. Создается такое впечатление, что они ограбили бы пирамиды, даже если бы их стерегли телевизионные камеры. Успех, ко­торого эти грабители достигали в каждом отдельном случае, настолько полный, что это нас даже раздражает.

 

 

Пирамида царя Хинджера в Саккара. Наверху разрез, внизу горизон­тальная проекция (по Жекье)

 

Проходя сегодня по подземелью какой-либо не посещаемой туристами пирамиды, мы кажемся себе необыкновенными смельчаками. Луч карманного фонаря превращает стены в кулисы страшного замка, пыль щип­лет глаза, во рту пересохло, скрип камней под ногами звучит так, будто за нашей спиной закрываются адские врата. А грабители здесь работали! С медным долотом и молотком из долерита, в слабом свете масляной лампы, на животе, под обломками обваливающихся камней, в постоянном страхе они трудились до изнурения долгие недели, месяцы, п может быть, и годы! Как они выдер­живали это, если нас даже обычное посещение таких мест настолько изматывает, что сорокаградусную жару под кобальтовым небом мы воспринимаем как избавле­ние от мук? И как сумели они избежать ловушек и за­падней царских архитекторов, как удавалось им ус­кользнуть с награбленными сокровищами? Питри как-то заявил, что тут не обошлось «без вмешательства нечис­той силы». Он имел в виду не чары и волшебства, а «профессиональную помощь» и пытался обнаружить ее следы — ведь это тоже имеет отношение к загадкам пи­рамид. Он отправился по стопам грабителей и устано­вил, что те большей частью шли наверняка — по следам архитекторов.

 

 

Погребальная камера пирамиды Хинджера. Наверху разрез, внизу горизонталь­ная проекция. Саркофаг изготовлен из желтого кварцита,  перекрыт двускатной крышей из известняковых блоков, которую страховал еще кирпичный свод над ней (по Жекье)

 

 

 

Малые пирамиды на погребальном поле сановников и ремесленников в ДеЙр-эль-Медине (эпоха Нового царства), реконструкция

 

Несомненно, всегда находились люди, в особенности из рядов надсмотрщиков и десятников, которые запоми­нали тайну входа и размещение камер и хотя бы на смертном одре сообщали ее сыновьям; сыновья этих сыновей дожидались поры, когда в связи с упадком государственной власти пирамиды переставали охранять, и превращали свои знания в золото. Не исключено, что эту профессиональную помощь предоставляли грабите­лям (естественно, за соответствующую долю прибыли) сановники и жрецы, в обязанности которых входила за­бота о пирамидах; весьма вероятно даже, что при анар­хии, наступавшей в «переходные периоды», они сами и организовывали ограбление гробниц своих царей и бо­гов. Прямых свидетельств о грабежах в пирамидах, от­носящихся к эпохе строительства пирамид, до нас не дошло, но в нашем распоряжении есть документ перио­да Нового царства об ограблении царских гробниц в Долине царей — папирус с судебным протоколом обсле­дования гробниц и допроса грабителей во время царст­вования Рамсеса IX. Шайка грабителей состояла из лиц низкого общественного и имущественного положения: каменотеса Хапиура, плотника Ирамуна, крестьянина Аменемхеба, гребца Ахауи, раба-нубийца Ахаутинефера

и др. Однако создается впечатление, что каким-то образом в этом деле были замешаны и высокопоставленные вельможи — члены суда: начальник западной части Фив, т. е.сановник, которому был доверен надзор еад Долиной царей, Паверо и даже сам начальник всей Фиванской области верховный сановник Хаэмуас. Кто и как грабил пирамиды мы не знаем и, вероятно, уже не узнаем. Передадим, однако, слово Картеру, который живописно воссоздает картину ограбления гробниц фарао­нов Нового царства:

«Можно себе представить, как грабители готовились в течение долгих дней, как по ночам они тайком собирались у скал, подкупали или оглушали стражу Города, мертвых, а затем под покровом темноты начинали с ли­хорадочной поспешностью рыть подземный ход. Сквозь узкую нору проникали они в погребальную камеру гробницы, при колеблющемся свете факелов беспорядочно обыскивали ее, собирая сокровища... Фараоны, окружая свои мумии изысканными и дорогостоящими предмета­ми, которые, по их мнению, были необходимы для под­держания царского достоинства, сами обрекали свои погребения на гибель. Искушение было слишком велико. В гробницах покоились сокровища, превосходящие самые алчные мечты, и, чтобы овладеть ими, нужно бы­ло только найти способ добыть их. И могильные воры рано или поздно добирались до этих богатств»[73]

Итак, тысячелетний опыт показал, что пирамиды не выполняют свою главную и важнейшую функцию. Это не было, однако, единственной причиной, по которой пе­рестали их строить. Египтологи с самого начала указы­вали на это, и не их вина. что многие авторы научно-популярных книг о Египте, не придав сему должного внимания, упростили всю проблему. Правители Нового царства были родом из Фив и в отличие от царей XII династии не переселились на север; они остались верны и старой фиванской традиции, по которой умерших царей хоронили в подземных скальных гробницах. Первый фараон Нового царства, Яхмос, еще колебался; так же как Ментухотеп, он повелел увенчать свою символическую гробницу в Абидосе небольшой пирамидой. Но похоронить себя он приказал в скальной гробнице у подножия горной цепи Дра абу-ль-Негга, неподалеку от своих давних предшественников из династии Интефов.

 

 

Поля пирамид в Нубии (нынешнем Судане)

 

Последующие фараоны продолжили эту традицию; опыт захоронения в пирамидах они использовали только для того, чтобы надежнее укрыть свои гробницы. После Яхмоса преемники Аменхотепа I даже покинули слишком хорошо известный и легкодоступный некрополь под Дра абу-ль-Негга, и Тутмос I основал новый за узкой скальной расщелиной, которую можно было без труда охранять,— в нынешнем Бибан-эль-Мулуке, нли Долине Царей.

В Долине царей, где пирамиду напоминает лить овеянная ветрами вершина нагорья Курна, повелевали вытесать для себя гробницы все фараоны Нового цар­ства, причем, так же как Тутмос I, проявляли большую заботу о сохранении тайны захоронения. «Я сам надзи­рал за строительством царской скальной гробницы в уединении. Никто этого не видел, никто этого не слы­шал»,— приказал высечь на стене своей гробницы глав­ный архитектор Тутмоса 1 Инени. «Инени, надо думать, нашел средство заставить их (строителей.— В. 3.) мол­чать, — замечает по этому поводу Картер.— Не исклю­чена возможность, что в работе участвовали военно­пленные. По окончании ее их всех перебили».

Итак, от достигающих неба гробниц, которые своей величиной как бы заявляли: «Нам есть что скрывать», самые могущественные цари Египта перешли к скрытым от посторонних глаз гробницам без надгробий, к строго засекреченным усыпальницам под землей. Но и это им не помогло; кроме небольшой гробницы фараона Тутанхамона, их подземные тайники были ограблены с такой же ловкостью и с такой же основательностью, как и пирамиды...

Однако пирамиды на египетской почве еще появля­лись. Правда, это были уже не царские гробницы, а все­го лишь небольшие, высотой в несколько метров, кир­пичные надгробия, снаружи оштукатуренные, а внутри сводчатые. Их строили для себя чиновники и ремеслен­ники в Дейр-эль-Медине на западном берегу Нила, на­против Луксора, и в других местах погребений, в том числе в далекой Анибе, к югу от Асуана. Их возводили за склепом, а иногда даже на крыше склепа; верхушку обычно украшал декоративный пирамидион. Последние такие пирамиды относятся к концу Нового царства.

По образцу египетских пирамид строили себе надгробия и цари Куша в нынешнем Судане рядом со сво­ими столицами Напата (у Четвертого нильского порога) и Мероэ (между Пятым и Шестым порогами). Сохрани­лось около 120 таких пирамид; самые древние относятся к концу VIII века до н. э., т. е. ко времени XXV ди­настии, самые поздние — к середина IV века до н. э. Ни одна из этих пирамид не имеет основания более 12 метров в длину и, несмотря на крутой наклон стен, не достигает более 20 метров в высоту.

 

 

 

 

Сравнение некоторых пирамид. Слева направо: пирамида Джосера в Саккара, пирамиды Хуфу и Хафра в Гизе, пира­мида Сахура (с пирамидой-спутницей) в Абусире, пирамида Сенусерта III в Дашуре, пирамида Хинджера в Саккара, малые пирамиды в Дейр-эль-Медиие, пирамида Цестия в Риме

 

Одна пирамида возникла в древности и на террито­рии Европы. В конце I века до н. э. она была построена в честь бывшего римского претора в Египте Гая Цестия. Площадь ее основания — 29,5Х29,5 метра, высота — 36,4 метра, кладка монолитная, внутри—сводчатый по­толок, снаружи пирамида облицована плитами из бело­го мрамора. Она стоит у ворот собора святого Павла, и, как ни странно, это наиболее хорошо сохранившийся древний архитектурный памятник Рима.

Но я упоминаю об этом лишь ради полноты освеще­ния темы. С последней настоящей пирамидой мы расста­лись на белом, залитом солнцем плато в Саккара — в той самой Саккара, где мы познакомились и с первой пирамидой. Все же перечисленные нами под конец пира­миды  — лишь небольшие памятники, о которых никто не скажет: «Их величества пирамиды».

 

 

IV. ПРИЛОЖЕНИЕ

 

Глава XII

ПОСЛЕДНИЕ ЗАГАДКИ

 

Наше странствие по следам древнеегипетских пира­мид завершилось: мы осмотрели 34 царские пирамиды и 43 пирамиды-спутницы; останавливались и у развалин, о которых трудно сказать, остатки это пирамиды или какого-нибудь иного сооружения. Мы знакомились со свидетельствами древнегреческих и римских путешественников, средневековых арабских авторов, европей­цев, посетивших Египет в Новое время, и самих древ­них египтян. Проследили за теми, кто стремился при­поднять завесу над тайнами пирамид: от первых смель­чаков, взобравшихся на них и проникших в их недра, до современных исследователей ил европейских и амери­канских университетов и египетской Службы древно­стей. Мы остановились на спмом главном и существен­ном из того, что известно о пирамидах и что считается еще не решенным. Па этом можно было бы поставить точку.

Тем не менее мы не спешим расстаться с пирамида­ми. Осталось множество не затронутых нами вопросов, которыми занималось немало людей, и множество сочи­нении, о которых мы не упомянули. Авторов этих сочи­нений, людей, занимавшихся этими вопросами, принято называть «пирамидологами». звучит это внушительно. Однако ученые исключают их из своего круга. А многие даже считают, что их не следовало бы так называть, поскольку слово «логос» в данном случае употреблено не к месту. Н. Ф. Уилер, старый соратник Рейснера по раскопкам в Гизе, предложил именовать их «пирамидиотами»; впоследствии этот неологизм ввел в литера­туру Котрелл в «Горах фараонов» (1956), назвав главу великом магистре этой дисциплины, астрономе шот­ландского королевства Смите «Великий пирамидиот». Борхардт для обозначения подобной деятельности поль­зовался термином «пирамидомания».

«Пирамндиотизм» или «пирамидомания» отнюдь не лестные названия для дисциплины, провозглашающей себя научной, но — увы — очень точные. Дело в том, что это не научная, а псевдонаучная дисциплина, имеющая к египтологии такое же отношение, как алхимия к хи­мии. Притом алхимики все же были предшественниками химиков и в поисках камня мудрости и золота от­крыли различные новые вещества; здесь же речь идет о людях, злоупотребляющих открытиями египтологии. На вид их деятельность выглядит безвредной и порой даже не заслуживает внимания, но иногда они вторгают­ся на территорию науки, и той приходится защищаться. Распространяя догадки и вымыслы, выдаваемые за научные теории, подобные псевдоученые не могут нанести человечеству слишком большой ущерб, но и малый ущерб — тоже ущерб.

Египтологи стараются не обращать  внимания на «этих людей», но подчас у них лопается терпение, и они берут слово, чтобы предостеречь общественность. Лауэр посвятил «этим людям» две главы своей «Загад­ки египетских пирамид», Вандье в «Руководстве по еги­петской археологии» отвел им целый раздел; оба столь серьезно сопоставили их вымыслы и расчеты с фактами, что само собой возникает ироническое отношение к пирамидологам. Капар тоже использовал против них юмор и сатиру: в книге «Мемфис в тени пирамид» он охарактери­зовал их как изобретателей некоей математическо-мистической религии пирамид. Жекье придерживался мнения, что «эти бредни, плод ума и фантазии», не за­служивают внимания, как отмечено им в статье «Так называемые секреты Великой пирамиды», но счел нуж­ным «оградить общественность от их предсказаний, под­крепленных наукообразными рассуждениями». С немец­кой пунктуальностью Борхардт свел с ними счеты в лек­ции «Против цифровой мистики вокруг Великой пира­миды в Гизе», которую завершил словами: «Собствен­но, даже не знаешь, жалеть ли автора или осуждать издателя, распространяющего такую ахинею». Не будем цитировать прочих наших старых знакомых, с которыми мы встречались, путешествуя по полям пирамид, огра­ничимся лишь ссылкой на Эрмана, который писал в «Египте фараонов»: «...даже в наши дни все еще можно видеть вспышки подобных бредней, хотя, казалось бы, целый век исследований давно должен был заставить их исчезнуть».

«Пустая фантазия», «бредни», «ахинея» — с такими выражениями мы до сих пор у египтологов не встре­чались. Что спровоцировало их на столь резкие выска­зывания (которые, между прочим, доказывают, что они отнюдь не ученые сухари, а люди, способные на эмо­ции)? Уж не гнев ли на то, что какие-то любители и ди­летанты при исследовании пирамид достигли большего, чем официальная наука? И в чем, собственно, сущность этих решительно осуждаемых, но, несмотря на это, упор­но бытующих теорий?

Итак, приступим к изложению по всем правилам:

первооткрыватели самых сокровенных тайн пирамид, тайн, с которыми мы пока не имели удовольствия по­знакомиться, традиционно делятся на две группы. Пер­вую составляют «религиозные мистики», вторую — «циф­ровые мистики»; их можно подразделить также на «истолкователей» и «пророков». Благодаря всеобщему про­грессу науки и техники мы можем присоединить к ним сегодня еще и «фантастов космического века».

 

***

Между отдельными группами «пирамидологов» нет постоянной и точной границы; во многом они различаются, но во многом и совпадают. Поэтому будет це­лесообразнее сначала выяснить, что их объединяет, а потом уже поговорить об отдельных представителях «пирамидологин». Понятно, не обо всех, только о са­мых известных.

Этих людей объединяет прежде всего высокомерное отношение к египтологии и пренебрежение к ее «при­земленным данным». Большая часть их не затрудняла себя изучением египетской истории, культуры, религии, погребальных обычаев и. как это ни странно, даже ар­хитектуры. Никто из них никогда не утверждал, будто умеет прочесть иероглифический или иератический текст; за некоторыми исключениями, они не знают па­мятников египетской письменности даже по переводам. Мало кто из них видел пирамиды  собственными глазами и допускает, что это были гробницы. Они почти всег­да говорят не о пирамидах, а только об одной Великой пирамиде в Гизе. Как будто других и не существует.

«Было много споров о назначении пирамид, — писал более ста лет назад (в 1872 году) Мариетт, — но поче­му-то одна лишь пирамида Хеопса всегда служила от­правной точкой для различных вымыслов. Мы хотели бы обратить внимание на то, что нет причин считать, буд­то пирамида Хеопса имела иное значение, чем осталь­ные шестьдесят с лишним египетских пирамид». Полсто­летия спустя (в 1922 году) Борхардт сказал: «Великая пирамида, к которой относятся все эти теории, основан­ные на цифрах и мерах, не скрывает в себе никаких тайн. Это одно из надгробий среди множества других и от прочих надгробий этого рода ничем существенным не отличается. Даже величина этой пирамиды не дает оснований особо ее выделять, как это постоянно практи­куется. Да, когда-то она была примерно на 3,5 метра выше, чем вторая гизехская пирамида, но я решительно не уверен, что кто-нибудь замечал это, когда обе они еще были в полной сохранности, дело в том, что осно­вание этой второй пирамиды находится на 11,11 метра выше основания первой». Кроме того, что сейчас нам известно большее число пирамид, чем столетие назад было известно Мариетту, к этому нечего добавить.

Основателем пирамидологии считается Джон Тейлор, автор сочинения «Великая пирамида: для чего и кем она построена?» Он был книгопродавцем в Лондонском университете (а не профессором его, как это иногда ут­верждается) и свое сочинение издал в 1859 году после тридцатилетней подготовки, причем опирался на резуль­таты измерений Гривса, Виза и Перринга и в особенно­сти на знание Библии и элементарной математики; Егип­та он никогда не посещал. По его убеждению, Великая пирамида не была гробницей и строителями ее были не египтяне. Возникла же она «около 2400 года до рожде­ства Христова», как он рассчитал на основе Библии, «т. е. через 1600 лет после сотворения богом Адама». Правда, состояние математических, астрономических, архитектурных и других знаний было тогда на таком низком уровне, что люди не смогли бы ее построить, и, «следовательно, им неминуемо должен был помочь бог, который им эти знания внушил». Но поскольку египтяне были язычниками, «крайне сомнительно, чтобы бог оказал им такую милость». В самом деде, как нам известно из египетской истории, «эта страна была покорена вла­стителями пастухов с Востока», принадлежавшими к «избранной богом расе», и «те потом построили Вели­кую пирамиду». Итак, пирамида — творенье божье или по крайней мере вдохновленное богом, и именно под этим углом зрения ее надо рассматривать.

Другие пирамиды Тейлора не интересовали, одна только Великая; не интересовали его ни прилегающие постройки, т. е. верхний и нижний храмы, ни «восходя­щая» дорога, ни что-либо другое в окрестностях пирамиды. Не беспокоило его и противоречие, связанное с тем, что, когда «властители пастухов», т. е. гиксосы, вторглись в Египет, эта пирамида, по его же собствен­ным расчетам, стояла там уже многие века. Ему было также ясно, что это не гробница какого-нибудь языче­ского царя, и он даже не затруднял себя аргументами: ведь бог не унизился бы и не стал помогать язычникам в таком строительстве! А как же быть с погребальной камерой и саркофагом, притом еще насильственно

вскрытыми и ограбленными? Разве это не доказательство того, что там кто-то был похоронен? Но Тейлор отвергал и этот довод. У постройки было иное назначе­ние, куда более высокое. Бог явил и прямо материали­зовал в ней «основы математических и геометрических знаний, дабы навеки сохранить их для тех, кто способен их понять и ими пользоваться». На этом Тейлор и сосредоточил свое внимание.

Главная задача изучения пирамиды, Которую поставил перед собой Тейлор, заключалась в том, чтобы уста­новить, какими единицами измерения пользовались ее строители. Поскольку о египетских мерах длины Тейлор ничего не знал, ему пришлось их «сконструировать» т. е. выдумать; в 1864 году он издал специально по­священное этому исследование «Битва за стандарты». Еще ранее этой проблемой занимались Ньютон (в связи с «Пирамидографией» Гривса), Жомар (в «Описании Египта») «др., но Тейлор пришел к неизмеримо более интересным результатам — он изобрел так называемый «пирамидальный дюйм», который с отклонением всего в одну тысячную равнялся английскому дюйму (2,54 см), а затем и так называемый «пирамидальный локоть», равный 25 «пирамидальным дюймам» и 25,025 англий­ского. Вдобавок он установил, что объем саркофага составлял 4 английских квартера (290,94 л), с небольшим отклонением, т. е. что это не саркофаг, а прототип английской меры зерна. Данные, на основе которых он вы­числил «пирамидальные единицы измерения», отличают­ся от действительной длины сторон пирамиды на 2,1— 2,3 метра, а от действительной высоты пирамиды — на 2,5 метра; хотя это и не большое расхождение, тем не менее с помощью этих данных Тейлору удалось до­казать, что «периметр основания пирамиды равен длине окружности, радиусом которой является высота пирами­ды». Это был первый шаг к целому ряду фантастиче­ских открытий. Строители пирамид, оказывается, знали лудольфово число, «золотое сечение», способ вычисления длины окружности, даже квадратуру круга.

У Тейлора, как у всякого основоположника нового учения, естественно, были предшественники. К ним при­надлежали, например, Юлий Гонорий и Туранний Руфин, жившие в IV и V веках н. э. и считавшие пирамиды творениями евреев, и в особенности Аль-Масуди, живший в IX — Х веках н. э.; согласно его сообщению, царь Сурид повелел оставить в пирамидах записи о достиже­ниях науки и о мудрости жрецов. Тейлор, несомненно, знал о своих предшественниках, хотя бы по упоминаниям и цитатам в труде Виза и Перринга. Но он, вероятно, не знал сочинений Фридриха Рёбера, который первый ут­верждал, будто строителям пирамид было известно «зо­лотое сечение» (т. е. такое соотношение двух отрезков, при котором более короткий относится к более длинно­му так же, как более длинный к сумме обоих), хотя открытие «золотого сечения» обычно приписывается лишь Пифагору, а сам термин — Кеплеру. Сочинения Рёбера с очень длинными названиями вышли в Дрездене в 1854 и 1855 годах, но каким образом их автор (торго­вец, дилетант в архитектуре) пришел к своим откры­тиям, мы, к сожалению, не знаем; даже Борхардту, по его собственному признанию, не удалось «постичь этот метод».

Большинство последователей Тейлора оставили поч­ву христианской религии, хотя и не всегда — почву Биб­лии; некоторые из них даже нарекли Великую пирамиду «каменной библией», из которой можно вычитать всю мудрость, все прошлое и все будущее человечества, на­рекли «календарем судеб человечества». Тем самым они возвысили изучение этой пирамиды над всеми науками; к чему заниматься историей, политикой, философией, со­циальным прогнозированием и т. д. (включая экономическое планирование, добавили бы мы сегодня), если все прошлое и грядущее на этом свете уже каким-то об­разом запечатлено в Великой пирамиде? Достаточно вы­читать это из нее: из ее размеров и из соотношений между ее размерами, из углов наклона ее коридоров и располо­жения камер, из символического значения отдельных по­мещений, из ее местонахождения в «центре тяжести континентов» и т. п. Все дело лишь в методе: одни отда­вали предпочтение математическому подходу, другие — мистическому. Однако многие вообще не раскрыли нам, каким путем они шли, и даже скрыли от нас результаты своих исследований.

Менее всего удалился от христианской религии ан­гличанин Дж. Р. Скиннер, выступивший с книгой «Ключ к еврейско-египетской тайне источников мер» (1894). Но он не встал над христианством, а погрузился в его вет­хозаветные истоки, причем, чтобы лучше их понять, об­ратился к кабале[74]. Он был убежден, что Великая пира­мида в системе своих мер, т. е. «в цифрах и символах», выражает ту же древнюю мудрость, которую «в слове и графике» содержат старинные еврейские тексты. Он так глубоко проник в тайное учение кабалы, что его сочинения могут понять только посвященные. То же можно сказать о сочинении его французского последова­теля Э. Шуре «Великие посвященные», из которого яв­ствует лишь то, что в Египте существовало «владычест­во приверженцев тайной религии», стремившейся возве­сти «свод синтеза различных наук, известный под име­нем Осирис, т. е. Духовный государь», и что «Великая пирамида была ее символом и математическим гномо­ном»[75].

Значительно дальше ушли мыслители, полностью оторвавшиеся от христианства и иудаизма, от символики цифр, математики и т. д., а заодно и от логики. К числу их представителей принадлежат француз Ж Барбарен с сочинением «Тайна Великой пирамиды, или конец Адамова мира (1936) и его русская предшественница, писавшая по-английски, Е. П. Блаватская с книгами «Исида без покрывала» (1877) и «Тайная доктри­на» (1888). Согласно Барбарену в Великой пирамиде «нет ни одного ответвления, отрезка или направления, ни одного объема, уклона или выступа, не имеющих особо­го, точного, возвышенного и определенного значения». Благосклонная судьба явила ему этот скрытый смысл Великой пирамиды: ее внешние очертания выражают «основные формулы Вселенной», ее внутренние помеще­ния «относятся к современной истории человечества», а по своему назначению она «место посвящения посвяща­емых». Госпожа Блаватская (теософка и прорицатель­ница, а судя по фотографиям — довольно тучная дама со взглядом истерички) пришла к такому же выводу, но только на более высоком уровне. «Внешними формами Великая пирамида символизирует принципы, легшие в основу создания природы, одновременно иллюстрируя тем самым принципы геометрии, математики, астроло­гии и астрономии. Внутри она была величественным храмом, в тенистых уголках которого свершались таин­ства и стены которого были свидетелями посвящения царской семьи», — писала она в первой из названных книг. Во второй она уже допускала, что эта привилегия могла распространяться и на людей нецарских кровей. «Посвящаемый... должен погрузиться в глубокий сон... и пребывать в нем три дня и три ночи; за это время его духовное "я" начинало ощущать, что общается с бо­гами»; затем он должен был спуститься в преисподнюю Змеи и исполнить там высокие предначертания во имя невидимых существ, человеческих душ или чистых ду­хов; на третий день его «клали в саркофаг в Царской камере» и переносили к входу в Великую пирамиду, где «в определенный час лучи солнца обильно освещали его лицо», и он в экстазе пробуждался, «дабы принять по­священие от Осириса и Тота, бога Мудрости». В этом же духе она написала еще немало (все это можно найти в ее девятитомном Собрании сочинений, изданном в 1962—1968 годах в Индии, в Мадрасе), но тем не менее, видимо, сообщила нам о Великой пирамиде не все, что было ей известно. Дело в том, что, судя по ее замеча­нию на последней странице «Тайной доктрины», «посвя­щенные не желают, дабы знания эти слишком распро­странились по свету».

Посвященные иного рода, пророки, были в этом смысле более щедры и предоставили свои знания в рас­поряжение человечества. Нужно объективно признать, что даты многих прошедших событий они определили со­вершенно правильно: например, убийство Цезаря в 44 го­ду до н.э.; сожжение Жянны д'Арк в 1431 году; основа­ние Великой ложи свободных каменщиков в Лондоне в 1717 г.; смерть Наполеона в 1821 году (и даже его рожде­ние в 1769 году); покушение на Линкольна в 1865 году и др. Что же касается событий будущего, им — бог весть почему — счастье уже не сопутствовало. В частности, Ж. Гарнье, отставной полковник британской армии и автор книги «Великая пирамида, ее строители и ее про­рочества» (1-е изд. — 1905 год, 2-е — 1912 год), на 1922 год предсказал «уничтожение огнем большой части Европы, так же как и других континентов», и «одно­временно истребление войск Антихриста при Армагеддо­не[76] и явление из разверзшихся небес Христа в сонме святых». У. Уин, английский священник во втором, ис­правленном издании своей книги «Что произошло и что должно произойти» (1933) предсказал, что упомянутая битва при Армагеддоне должна произойти самое раннее в 1936 году, «после того как Святая земля будет завое­вана Россией и ее союзниками», но «вопреки всем ожи­даниям бог встанет на сторону Британии». Кроме про­рочества типа «и весь мир постигнут беды и голод», ничто из обещаний «Свидетельства Великой пирамиды» (1828) Б. Стюарда, из «Книги мастера» (1898) У. М. Адамса и ряда книг других авторов не исполни­лось. Не подтвердилось даже предсказание великого ин­терпретатора Великой пирамиды Д. Дэвидсона, кото­рый рассчитал, что «11 июля 1927 года ислам будет провозглашен государственной религией Андорры». По­следняя из известных книг рода, «Великая буря но предсказаниям Нострадамуса[77] и хронология Вели­кой пирамиды», которая вышла в Каире в начале 1942 года, тоже, к нашему сожалению, не исполнила обещанного. Ведь, по мнению ее автора, некоего Р Форетиша, вторая мировая война должна была кончиться еще 19 сентября 1942 года.

Но Великая пирамида во всем этом не виновата. И пирамиды, которые меньше ее, тоже. И уж решительно тут ни при чем люди, которые их построили.

Религиозная мистика, связанная с культом Великой пирамиды, от которого, кстати сказать, отмежевались представители всех религий, была только одной частью наследства, доставшегося нам от Тейлора. Вторую часть составила известная цифровая мистика, внешне выгля­девшая отнюдь не как мистика, а как применение к дан­ным египтологов методов «самой точной из всех наук». К тому же среди пионеров и пропагандистов этой мисти­ки были люди с академическими титулами, достигшие в своих областях признанных успехов, — математики, аст­рономы, геодезисты, инженеры.

Наиболее значительным из этих наследников и продолжателей Тейлора, «учеником, который  превзошел учителя», был уже многократно упоминавшийся нами шотландский королевский астроном Чарлз Пиацци Смит. Он родился в 1819 году в Неаполе (его отец был британским адмиралом) и свою должность получил в результате выдающихся научных успехов в 1845 году, т. е. в 26 лет; в том же году ему было присвоено звание профессора Эдинбургского университета. В 1854 году Смит стал членом Королевского общества, или, по на­шей терминологии, академиком, что, учитывая его воз­раст (неполных 35 лет), в викторианской Англии счита­лось совершенно неслыханным. Через 20 лет он отрек­ся от этого звания, поскольку Королевское общество отказалось поддержать его интерпретацию Великой пира­миды. С тех пор о нем больше не было слышно; умер он в 1900 году.

Специально Древним Египтом Смит не занимался ни до своих работ о Великой пирамиде, ни после них; ис­тория Египта была для него «великим неизвестным», а египетская культура его отталкивала. «На самом деле он ненавидел Древний Египет, — писал Котрелл, — и ес­ли вы интересуетесь Древним Египтом ради него самого, если вы восхищаетесь искусством и культурой древних египтян, вы никогда не станете правоверными ученика­ми Чарлза Пиацци Смита». О египтянах он отзывался как о «народе нильских гончаров» и чаще всего имено­вал их «мицраитами» (по библейскому названию Егип­та). В творениях египетских ваятелей Смит видел всего лишь «языческих идолов», в египетских литературных па­мятниках — «записи чудачеств» и проявление «религии, чрезмерно склонной к графике»; о надписи на саркофаге Менкаура он сказал, что это «какое-то идолопоклон­ническое посвящение в мицраитских иероглифах», а от­крытие Мариеттом Серапеума охарактеризовал как «еще одно довольно успешное разгребание древнего идо­лопоклонничества». Большой сфинкс был для него «от­вратительным идолом» (так же как для Плиния), но вдобавок «с симптомами, отражающими самую низкую психическую организацию». На этого идола пялятся «с вызывающим наибольшее негодование восхищением прежде всего французы и приверженцы римско-католи­ческой церкви». Как считал Смит, для англичан викторианской эпохи и шотландских пуритан этого вполне достаточно, наверное, достаточно этого и для нас.

Великая пирамида составляла исключение. Как ни удивительно, ученый Смит поверил почти всему, что на­писал дилетант Тейлор, и еще присовокупил к этому не­мало от себя. «Разумеется, это была не гробница, — по­вторяет Смит за Тейлором, — это был таинственный, ин­спирированный богом компендиум мер и весов»! И не только мер и весов, но и «всех знаний, которые бог рас­крыл в ней человечеству». Да, да, включая прошлое и будущее человечества, включая «весь наш удел»! Надо лишь правильно интерпретировать секреты пирамиды, правда, не с помощью каких-то абстряктных спекуляций, а с помощью математики… Она, конечно, была тво­рением не «этих язычников-мицраитов», а «вдохновлен­ных самим богом предшественников избранного наро­да!» Ведь египтяне «не проявили своего интеллекта в создании ее плана, а лишь осуществили этот план, сами его не понимая; потому что в указанную эпоху и не могло быть иначе»! Да-да, это в самом деле слова Смита, так же как и следующие: «Ее чистая и совершенная поверхность из безукоризненного камня исключает вся­кое подозрение в идолопоклонничестве и в грехе». Так он об этом написал, дабы убедить общественность, в книге, изданной в 1864 году под названием «Наша судьба в Великой пирамиде».

Книга вызвала большое удивление, и многие сомне­вались, что Смит писал ее серьезно. Но сомневался и Смит: достаточно ли точны данные Тейлора и не оста­новился ли он в своих выводах на полпути. Однако Тейлор как раз в год издания книги Смита умер, и тому не оставалось ничего иного, как решать эти проблемы самостоятельно. «Вскоре после смерти сэра Тей­лора я решил на собственные средства посетить Еги­пет, — пишет он в предисловии к следующей книге, — и провел там четыре месяца у пирамиды, дабы, исполь­зуя различные научные приборы, произвести множество измерений этого могучего монумента, причем некоторые с большей точностью, чем это делал кто-либо ранее». Хотя во время работы его постоянно отвлекали «пахну­щие табаком джентльмены, неустанно прибывавшие на пассажирских пароходах», а главное — «всевозможные малоприятные арабы, черные, коричневые, серые», но все эти и менее значительные напасти он одолел. В 1867 году, всего через два года после возвращения, он издал в подтверждение своей теории четырехтомный труд со множеством диаграмм и расчетов — «Жизнь и работа у Великой пирамиды в 1865 году».

Ни в одном из расчетов, приведенных в этой книге, критики Смита не обнаружили ошибок. Зато они без труда обнаружили ошибки в его методе: книга изобило­вала софизмами и волюнтаристический подход к фактам чередовался в ней с жонглированием цифрами. Для облегчения расчетов он заимствовал, например, у Тей­лора «пирамидальный дюйм» и определил его как 1,001 английского дюйма. Но тут же словно бы забыл, что взял эту единицу измерения у Тейлора, который ее просто выдумал, и начал оперировать ею так, будто это была единица измерения древних египтян; затем до­стигнутые результаты Смит объявил доказательством того, что это в самом деле была единица измерения древних египтян. Однако порой ему не удавалось до­биться успеха с помощью этой меры длины, и тогда он пользовался другими, выдуманными им самим единица­ми измерения — «старинным мирским локтем языческого Египта, составляющим 20,7 английского дюйма», или «священным локтем иудеев, равным 25,025 английского дюйма».

Вопреки своей антипатии «ко всему француз­скому» он без колебаний пользовался метрами, литрами и килограммами. При таких условиях, казалось бы, все должно прекрасно сойтись, но вопреки ожиданиям у него, как он сам заметил, получалось, «конечно же, несколько больше или меньше...». Ведь речь шла о «таком колоссальном монументе» с «такой таинственной структурой», относящемся к «такой давней патриархальной поре человечества»!

Что же в конце концов высчитал и вычитал Смит из Великой пирамиды? Мы можем оставить в стороне его теории и привести лишь небольшое число результа­тов, как это сделал Борхардт. Периметр пирамиды ра­вен 36254 «пирамидальным дюймам», что при якобы существующем соотношении 100 дюймов = 1 дню рав­нозначно одному году. Высота пирамиды, в дюймах и помноженная на девять десятых, якобы соответствует расстоянию в милях от Земли до Солнца. Пирамида будто бы стоит в центре круга, с которым частично совпадают очертания нынешнего побережья Нильской дельты. Вся суша Земли якобы разделена на две равные части меридианом, на котором стоит пира­мида. По направлению входа египтяне будто бы могли определить так называемый «год Плеяд». И так далее и тому подобное. Лишь на коварный вопрос: «А как соответствует пирамида денежным системам?», который иногда задавали Смиту, он не знал ответа, ибо деньги суть «нечто земное, как прах и пепел, человеческая тщета и тлен, нечто преходящее, меж тем как пирамида возвещает Вечное, Возвышенное, Небесное».

После появления труда Смита могло показаться, что математические  интерпретации  Великой  пирамиды навсегда дискредитировали или по крайней мере исчер­пали себя. Но в 1885 году инспектор табачной фабрики в Головине А. Яролимек сообщил Императорско-королевской академии наук в Вене, что обнаружил в Вели­кой пирамиде золотое сечение» Правда, тут Морава, как нам известно, не могла претендовать на первенство; однако в 1890 году Яролимек поправил дела «Матема­тическим ключом к пирамиде Хеопса», где возвестил миру о новом открытии — «золотой лесенке» (т. е. циф­ровой последовательности, где каждое последующее число равно сумме двух предыдущих). По этой лесенке он добрался до одиннадцатой перекладины (1, 2, 3, 5, 8, 13, 21, 34, 55, 89, 144), на которой и остановился; оче­видно, это была первоначальная высота пирамиды, но какой от его лесенки прок, он почему-то так и не объяснил. Оказалось также, что астроном Смит не извлек из Великой пирамиды всех астрономических сведений; его соотечественник М. Б. Котсворт, врач по профессии, в 1902 году в книге «Рациональный альманах» обогатил их, установив, что Великая пирамида в действительности была «солнечным календарем, ибо своей тенью показы­вала времена года, месяцы, недели и дни». По его утверждению, «величина плит, которыми с северной стороны вымощено пространство вокруг пирамиды, почти в точности соответствует длине, на которую ее тень уменьшается за день, т. е. на 1,356 метра, так что древнеегипетские жрецы, наблюдая за этой измеритель­ной сеткой, могли определить продолжительность года с точностью до 0,24219 дня». Почему такими же плитами было вымощено пространство вокруг пирамиды и с дру­гих сторон, куда тень не падала, и почему размеры сотен плит отличаются от приведенной и почти точной длины порой чуть ли не на 50%, Котсворт сколько-ни­будь вразумительно не объяснил. Не прояснил он и еще один момент: перелезали ли жрецы во время этих изме­рений через каменную ограду десятиметровой высоты, и если перелезали, то как?

Многие последователи Смита поняли, что применение математических методов в исследовании пирамиды от­крывает значительно более широкие перспективы, чем установление «золотого сечения» или «золотой лесенки», дат календаря и т. д. В 1921 году Ф. Ноэтлинг, военно­пленный немец, ознакомившийся в Австралии с трудами Смита, опубликовал «Космические числа пирамиды Хеопса—математический ключ к единым законам Все­ленной». Он доказывал, что если воспользоваться «еги­петским локтем», выдуманным им самим, то сторона пирамиды будет равна 365540903777 единицам, «что соответствует самой точной продолжительности солнеч­ного года, выраженной с точностью до одной миллиард­ной дня. Кроме того, он высчитал многое иное, в том числе и атомные веса отдельных химических элементов, якобы давно известные египтянам и зашифрованные ими в Великой пирамиде. Англиканский священник Д. Дэ­видсон, о котором мы уже упоминали, открыл в конст­рукции пирамиды так называемый «фактор смещения», с помощью которого можно было вычислить все что угодно. Египтологам, отказывавшимся понимать его, он отвечал, что этот фактор имеет «трансцендентную цен­ность» и «проявляется таким образом, что человеческий мозг решительно не способен это представить». Но «Эвереста пирамидологии» достигли в 1910 году братья Джон и Мортон Эдгары из Глазго книгой «Коридоры и камеры Великой пирамиды, которые показывают, как Великая пирамида в Гизе символически и результатами измерений подтверждает философию и пророчества дав­них времен о божественном плане веков...». Это пример­но половина заглавия книги, окончание которого мы опустим, так же как и характеристику ее содержания: что поделаешь с глупостью, если она еще и скучна?

Прочих учеников Смита мы можем со спокойной совестью обойти вниманием. Исключения заслуживает лишь его земляк Уильям Питри, первоначально химик, а затем инженер-железнодорожник и конструктор раз­личных электротехнических устройств. Теории Смита так воодушевили его, что он изобрел ряд приборов, дабы подтвердить и дополнить его измерения непосред­ственно на Великой пирамиде. Идеей путешествия в Египет он увлек и своего сына, относившегося ко все­му этому несколько скептически, но, поскольку он все откладывал день отъезда, сын в 1879 году отправился в Египет один, захватив с собой отцовские приборы. Остальное мы уже знаем: молодой Уильям Мэтью Флин­дерс Питри стал одним из крупнейших египтологов, который, хотя это было отнюдь не главной его заслугой, не оставил от теорий Смита камня на камне. Правда, смести их с лица земли и он был не в силах, ему не помогло даже то, что он застиг некоего доктора Глоувера, преданного ученика Смита, на месте преступления: тот стачивал рашпилем какой-то выступ в передней погребальной камеры Хуфу, чтобы этот выступ точно соответствовал Смитову «пирамидальному дюйму».

Что к этому добавить? Что египтология благодарна Смиту за Питри, т. е. что даже самые сомнительные книги могут принести положительные результаты? Это было бы слишком смелое обобщение, едва ли не возво­дящее исключение в правило. Процитируем лучше слова изобретателя термина «пирамидиотизм» Н. Ф. Уилера, приведенные Котреллом в «Горах фараонов», в заклю­чительной части главы о Чарлзе Пиацци Смите. Их можно отнести и к его предшественникам и последо­вателям:

«В самом деле, не существует никаких особых при­чин. чтобы эти мистики избрали предметом своего внимания именно пирамиду Хуфу или чтобы они ею огра­ничились. Борхардт в указанной выше публикации бескорыстно предоставил в их распоряжение тот факт, что у пирамиды-спутницы Абусирской пирамиды Сахура отношение половины периметра основания к высоте равняется неперову основанию натуральных логариф­мов "е" (2,71828). Но мы могли бы пойти дальше и вместо пирамиды Хуфу предметом расчетов избрать хотя бы лондонский Хрустальный дворец. Если бы мы произвели большое число его измерений, то получили бы множество данных, из которых могли бы выбрать точные меры для очень многих вещей. Когда избирается подходящая единица измерения — скажем, верста, двой­ной фут, морской узел, — можно без труда установить точный эквивалент расстояния до Тимбукту при помощи длины потолочных балок или количества уличных фона­рей на Бонд-стрит; точно так же можно было бы уста­новить единицу густоты грязи или средний вес взрослой золотой рыбки».

Но оставим, наконец, мистиков и мистификаторов и обратим внимание на более интересных людей. Таких, что не вперяют взор в одну лишь Великую пирамиду, а охватывают им все пирамиды в Египте и вне Египта и видят в них «ключ к пониманию древних высоких циви­лизаций на обоих берегах Атлантики».

Наиболее известный человек, который нам в этой связи сразу же приходит на ум, — это прославленный норвежский исследователь и мореплаватель Тур Хейердал. Хотя сам он такого тезиса или теории не выдвигал, точно так же как и ни один другой ученый, ему постоян­но их приписывают. «Существуют поразительные парал­лели в развитии древних зрелых культур по обеим сто­ронам Атлантики, — можем мы, к примеру, прочесть в "Еуропеуме" (июнь 1970 года) и — с разными вариа­циями — в других журналах. — Так, пирамиды строи­лись не только на Ниле, но и в стране майя в нынешних Мексике и Гондурасе. Египтяне, так же как инки, имели сеть оросительных каналов, календарь и, подобно им, поклонялись Солнцу как богу. Тур Хейердал погру­зился в соответствующие главы истории культуры и вско­ре открыл соединительное звено — папирусную лодку».

У этих теорий есть длинная предыстория. Первым, кто при взгляде на пирамиды в Мексике и Гондурасе (а также в Гватемале) задал вопрос, имеют ли они отношение к пирамидам в Египте, был немецкий естествоиспытатель Александр фон Гумбольдт. Но в своем тридцатитомном «Путешествии в экваториальные обла­сти Нового Света» (1807 г. и последующие) он уделил им всего несколько строк и как критически мыслящий ученый из-за недостатка доказательств уклонился от выводов. Намного смелее был Эдвард Кинг, лорд Кингсборо, который в своих девятитомных «Мексиканских древностях», изданных и 1831 — 1840 годах, отстаивал тезис, будто американские индейцы — потомки «десяти затерявшихся колен Израиля» и что, следовательно, тамошние пирамиды построены евреями. Французский путешественник Жан Ф. де Вальдек в книге «Путешест­вие живописца и археолога но провинции Юкатан» (1838) провозгласил их «творениями потомков тех же самых египтян, пирамидами которых он некогда любо­вался на Ниле» как участник экспедиции Наполеона (Вальдек прожил 109 лет; родился он при Людовике XV, а умер во времена Третьей республики). Некоторые авторы считали эти пирамиды делом рук индийских или финикийских переселенцев, другие — созданиями спас­шихся обитателей исчезнувшей Атлантиды и т. д., но нас это уже не касается. Согласно последнему слову попу­ляризаторов подобных теорий (большей частью публи­цистов, таких, как немец А. Блуменштейн или итальянец Э. Маргрио, статьи которых мы цитировали), творцами этих пирамид опять-таки были египтяне.

В действительности древнеамериканские пирамиды не слишком-то похожи на египетские; они скорее напо­минают месопотамские зиккураты. В большинстве своем это ступенчатые или похожие на башни постройки с крутыми широкими лестницами и небольшими площадками наверху, предназначенными для святилищ с высокими фронтонами крыш. Стоят эти пирамиды обычно группа­ми, из чего можно сделать вывод, что они являлись культовыми центрами тогдашних городов; по своей функции это были храмы, но в некоторых из них хоро­нили властителей и жрецов. Первоначально их строили из кирпича-сырца, позднее из кирпичей, облицованных камнем, или прямо из камня; обычно они были богато украшены пластикой и рельефами, было установлено, что пирамиды через определенные промежутки времени надстраивались (вероятно, каждые 52 года), а вокруг существующей постройки возводилась новая значительно больших размеров. По форме и размерам они сущест­венно отличались друг от друга. Самая большая имела четыре ступени на основании примерно 540 Х 540 метров, т. е. покрывала площадь приблизительно в пять раз большую, чем пирамида Хуфу, но в высоту имела всего 54 метра; ступени ее довольно быстро сужались, и поэ­тому объем ее был гораздо меньше, чем объем пирамиды Хуфу.

У некоторых из этих пирамид было до шести сту­пеней с нишами и нависающими крышами, так что они напоминали пагоды; самые маленькие были, собственно, всего лишь террасами для массивных храмов. Почти так же выглядели южноамериканские пирамиды и в Пе­ру, и у озера Титикака в Боливии.

Хотя сравнение американских и египетских пирамид обнаруживает больше различий, чем сходства, мы не можем априорно исключить возможность их общего происхождения. Что же касается остальных «атланти­ческих параллелей», то тут дело обстоит иначе. Искус­ственное орошение было известно не только египтянам, но и древним китайцам, индийцам, малайцам и т. д., даже некоторым доисторическим обитателям отсталой в ту пору Европы, и определенно все эти народы воспри­няли его не от египтян. Культ Солнца распространен среди всех народов мира, и археологические находки позволяют датировать его истоки временем, когда Еги­пет еще не был населен людьми. Календарь также соз­дан многими народами, и у древних китайцев он ничуть не менее точен, чем у древних египтян. Нет оснований полагать, будто Египет был единственной колыбелью культуры и цивилизации, а египтяне были учителями всех народов, не обладавших опытом и интеллектом, необходимыми для самостоятельного изобретения искус­ственного орошения, измерения времени и календаря, для того, чтобы самим оценить благодатную силу солн­ца. Это относится и к тольтекам, ацтекам, майя в Цент­ральной Америке, а если перечислять всех заокеанских строителей пирамид, то и к мочика, чиму, инкам в Юж­ной Америке.

Но если мы даже допустим, что именно египтяне побудили американские народности строить пирамиды, пусть и не слишком похожие на их собственные, нам придется ответить на несколько вопросов. Почему егип­тяне ознакомили их только с пирамидами и не раскрыли заодно и технику мумификации, столь тесно с ними свя­занную? Почему не приобщили их к своим представле­ниям о загробной жизни и вообще к своей религии (которая в отличие от религии американских народно­стей не требовала, чтобы у живых людей, приносимых в жертву, вырезалось сердце, и не признавала ритуаль­ного убийства детей)? Почему не передали свою пись­менность, почему не научили выращивать пшеницу и использовать при обработке земли животных, почему скрыли от них изобретение колеса? Отсутствие этих параллелей ставит под сомнение египетское происхож­дение американских пирамид, более того — опровергает такое их происхождение.

Но это еще не все.

Несмотря на многие неясности в хронологии доколумбовой Америки, не вызывает сомнения, что тамошние пирамиды в сравнении с египетскими очень молоды. Самыми древними считаются пирамиды в окрестностях столицы Мексики, особенно в Теотихуакане, Куикуилько, Туле, Чолуле, Шочикалько и Монте-Альбане. Америка­нисты до сих пор не пришли к согласию в споре об их датировке; одни относят их к первым столетиям нашего летосчисления, другие — к последним столетиям до на­шего летосчисления и в качестве ближайшей временной границы приводят начало III века до н. э. Самые древ­ние пирамиды на территории Гватемалы, т. е. пирамиды в Мирафлоресе и Вашактуне, с достаточной достоверно­стью датируются I — IV веками н. э.; самая древняя гондурасская пирамида в Копане — концом II века н.э. (Ради интереса сообщаем: знаменитая пирамида в Тикале построена около 750 года; Эль-Кастильо в Чичен-Ице — около 1000 года; южноамериканская пирамида в Тиахуанако — после 500 года. Но только нашего лето­счисления.) Пирамиды начали строиться в Америке спустя примерно тысячу лет после того, как их пере­стали строить в Египте. Между первой египетской и пер­вой американской пирамидой лежит временная пропасть более чем в 2000 лет!

Итак, речь идет прежде всего о «мосте», перекинутом не только через океан, но и через тысячелетия. Если бы египтяне попали в Америку в то время, когда они еще строили пирамиды, почему должна была пройти тысяча лет, прежде чем им удалось побудить местных жителей тоже строить пирамиды? Что они не попали в Америку (или даже не отправлялись туда) в последние века до нашей эры, мы знаем почти достоверно: это уже была эпоха Птолемеев, со времен которой сохранилось столько документов, что сообщения о подобном плавании не могли остаться неизвестными. То же можно сказать и о предположительной отправке подобной экспедиции, даже если бы она не вернулась назад, и о предположи­тельном прибытии какой бы то ни было экспедиции из Америки в Египет. Что же касается более древних вре­мен, то в ту пору египтяне не были достаточно опыт­ными мореплавателями; обычно они не рисковали от­плывать и на несколько сотен километров от берега, а войско большей частью добиралось до Сирии и Финикии пешком. Когда Нехо II в конце VII века до н. э. прика­зал обследовать побережье Африки, он поручил это не египетским, а финикийским морякам. Египтологи не на­ходят в источниках ничего, что бы допускало существо­вание подобных «соединительных звеньев».

А что говорят американисты? «Ни один ученый не думает, будто Америку населяли люди, которые пере­брались сюда через Атлантический или Тихий океан, хоть и нельзя полностью исключить более поздних влия­ний, пришедших в Новый Свет из Полинезии, — читаем мы, например, в хорошо известной работе Дж. Э. С. Томп­сонна "Возникновение и падение древних майя" (1955). — Археологи сходятся в мнении, что Америку заселили люди, пришедшие сюда через Берингов пролив из Азии. Однако не существует единого мнения, когда именно произошло первое перемещение народов. Большинство нынешних археологов считают, что это было примерно 20000 лет назад. Согласно общему мнению, речь шла не о большом одноразовом переселении, а о проникно­вении небольших групп, на протяжении тысячелетий постепенно заселявших Новый Свет. Возможно, что пер­вые группы пришли еще в пору, когда оба континента были соединены перешейком». Связь с Египтом в таком контексте археологи решительно исключают.

«Но Тур Хейердал доказал это!» Да, в 1970 году он переплыл Атлантический океан — от Западной Африки до Малых Антильских островов, так же как и в 1947 го­ду Тихий океан от Перу до Полинезии. В нашей памяти еще живо это отважное предприятие норвежского уче­ного и его друзей. В 1969 году это ему не удалось. По его указанию под пнрамидами в Гизе был построен пятнадцатитонный плот из папируса, который был назван в честь египетского бога Солнца «Ра», и Хейердал от­правился на нем из Марокко в океан; однако, проплыв на этом плоту 5000 километров, после одной из бурь он вынужден был покинуть «Ра», да еще в океане, кишащем акулами. Хейердал повторил попытку на новом, более усовершенствованном парусном плоту «Ра-2», построенном для него в Марокко четырьмя южноамериканскими индейцами, на этот раз с семью спутниками и под флагом ООН. 17 мая 1970 года буксир вывел плот из порта Сафи в открытое море, и после 57 дней плава­ния, во время которого, кроме коротковолновой радио­станции н навигационных приборов, члены экипажа не пользовались никаким современным оборудованием, Хейердал успешно пристал к острову Барбадос. Плот преодолел расстояние в 6300 километров, и хотя оно составляет менее половины маршрута по прямой от еги­петских пирамид в Гизе через марокканский порт Сафи к мексиканским пирамидам на Юкатане, это не имеет значения: вне всякого сомнения, пройден самый трудный отрезок пути и наиболее проблематичная часть «соеди­нительного звена» между Старым и Новым Светом.

Египтологи и американисты сердечно поздравляли Xейердала с успешным окончанием плавания. «Что он этим доказал?» —спрашивали их журналисты. И они отвечали: «Это блестящий спортивный результат. Тур Хейердал проявил отвагу, достойную потомка викингов!» На конкретные вопросы, какое же значение этот подвиг имеет для науки, ученые, как правило, ограничивались ссылкой на то, что советский врач Юрий Сенкевич, специалист по исследованию реакции человеческого орга­низма на существование в крайне затрудненных усло­виях, наверняка собрал во время этого плавания нема­ло цепного материала. Некоторые особенно педантичные египтологи не забывали напомнить, что египтяне вплоть до Поздней эпохи ничего не знали о мире за Гибралтаром, а для морских плаваний всегда пользо­вались не тростниковыми плотами, а деревянными ладь­ями. Точно так же педантичные американисты спешили подчеркнуть, что среди сотен изученных ими доколумбовых находок не нашлось ни одного предмета, свиде­тельствующего о египетском происхождении или влия­нии. Также единодушно подтвердили они и мысль, что пирамиды в Америке и Египте возникли совершенно независимо, из внутренних духовных потребностей и творческого потенциала этих народов и что о взаимо­влиянии и связях между тогдашним Старым и Новым Светом не может быть и речи.

Что сказал об этом сам Хейердал? «На "Кон-Тики" я действительно хотел нечто доказать, а именно теорию, разработкой которой перед тем занимался на протяже­нии десяти лет. Когда же я отправился в плавание на "Ра-2", никакой теории у меня не было», — заявил он в интервью по возвращении в Европу. Плавание на «Кон-Тики» было практической проверкой гипотезы, согласно которой Полинезию заселили люди из Южной Америки. Но на конкретный вопрос, допускает ли он, что задолго до Колумба в Америку приплывали люди из Африки, повлиявшие затем на возникновение высоких культур в этой части света, Хейердал ответил весьма осторожно:

«К такому выводу я не пришел».

Однако дело не ограничилось межконтинентальными параллелями: проблема пирамид стала рассматриваться и в космическом масштабе. Так поставил вопрос вскоре после преодоления людьми границ земного притяжения автор «Воспоминаний о будущем» Эрих фон Деникен.

В своей книге Деникен уделяет большое внимание пирамидам, но считает их лишь одной из бесчисленных нерешенных загадок человеческого прошлого на нашей планете. По его мнению, этими загадками должны зани­маться «ученые нового типа», оснащенные «самой совер­шенной и самой остроумной технологией» и одаренные «фантазией нашего технического века»; эти исследова­ния нужно вести «честно и непредвзято», принимая во внимание предположение, что «в древности наши предки были свидетелями визита из космоса». Вероятная цель такого изучения — использовать разгадки этих тайн в качестве «уроков прошлого» для достижения «лучшего будущего на Земле» и в «населенном людьми космосе». В книге уже намечаются решения некоторых загадок, хотя их автор отнюдь не имел в своем распо­ряжении желаемой «технологии». Дело в том, что он не состоял даже членом какой-либо научной организа­ции, а был владельцем отеля в швейцарском горном курорте Давосе, еще ранее —официантом, а по при­страстиям — путешественником по следам инопланетян. Познания он приобрел благодаря чтению, беседам с посетителями своего отеля и, главное в результате путе­шествий; он изъездил полсвета поначалу как стюард на океанских пароходах, потом как частный исследо­ватель. Правда, регулярным путешествиям порой пре­пятствовала решетка, за которую он попадал из-за тех способов, какими добывал деньги для своих путешест­вий. Кроме названной книги он написал еще ее продол­жения — «Назад к звездам» и «Посев и космос».

«Если существуют на свете убеждения, которые нельзя опровергнуть, то ими твердо и без конкуренции владеет фон Деникен. К осознанию своей миссии на земле этот разорившийся владелец отеля пришел сидя в каталажке и размышляя, что же делать дальше. Год назад, точнее 6 марта 1972 года, он самонадеянно покон­чил с существованием автора каких-то science fictions[78] и провозгласил себя мессией и пророком, который пере­вернет вверх дном сомнительный порядок, установив­шийся на нашей земле», — писал о нем в заметке по по­воду его спора с каким-то венгерским эмигрантом, якобы открывшим в Эквадоре «металлическое книгохранили­ще» давних космонавтов, гамбургский «Der Spiegel». Однако вовсе нет надобности повторять насмешливый тон газеты в адрес противника или подчеркивать одни лишь отрицательные стороны сложной жизни Деникена (так, например, он нередко проявлял личное мужество и готовность к самопожертвованию) и дискредитировать руководившие им мотивы. Факт остается фактом: его «Воспоминания о будущем» за пять лет, прошедших после первого издания (в феврале 1968 года), в ориги­нале и переводах достигли десятимиллионного тиража и так или иначе повлияли па десятки миллионов людей; по ним был снят фильм, они стали предметом страстных дискуссий и споров. И потому мы не собираемся включать их «как утопию в число книг, о которых лучше не говорить, ибо высказанные в них взгляды и доказа­тельства не умещаются в натужно слепленную и закос­нелую школьную премудрость», как писал во вступлении сам автор. Тем не менее ограничимся частями, прямо касающимися пирамид.

С пирамидами Деникен ознакомился во время не­скольких путешествий в Египет, первое из которых он осуществил в 1954 году (при довольно драматических обстоятельствах и с еще более драматическим концом —­ шестнадцатилетним тюремным заключением). Источни­ков своих знаний о пирамидах он нигде не называет. В книге упомянута лишь работа Смита «Наша судьба в Великой пирамиде» в связи с утверждением, что «вокруг пирамиды Хеопса возникли сотни глупых и необоснованных теорий». В одном месте он цитирует и «Историю» Геродота, но неточно, а в другом обращается к свидетельству аль-Масуди, которого, как ни странно, называет «коптским автором». Его апологеты П. Рохолл и В. Роггенсдорф, кроме того, упоминают (в «Удиви­тельной жизни Эриха фон Деникена», 1969), что он чи­тал книгу Макса Эйта «Сражение за пирамиду Хеопса», вышедшую в 1902 году, и будто бы она привела его в восторг. (Это роман о Чарлзе Пиацци Смите, который выступает в нем под именем Жое Тинкера; в главе 14 преподносятся и его теории. Однако сам автор явно отмежевывается от «пирамидальных фантазий несом­ненно достойного всяческого уважения преподобного Жое Тинкера», или же «того полоумного англичанина». Однако он полагал, что достаточно просто привести эти теории и расчеты, чтобы их бессмысленность стала ясна всякому; впрочем, как заметил еще Борхардт, Эйт явно «переоценил критические способности некоторых чита­телей».) Сам Деникен заявлял, что не читал ни одной египтологической книги. И потому смелость, с какой он при подобных обстоятельствах взялся за дело, поистине поразительна.

Прежде всего Деникен отрицает, что Великая пира­мида была гробницей. «Какой чудак поверит, что эта пирамида была всего лишь могилой какого-то царя?» — цитировали мы его книгу еще во Введении. Однако он ничем свое мнение не аргументирует и нигде не сооб­щает, чем бы ей тогда надлежало быть, если не гробницей. Лишь единожды он упоминает о пирамиде Хуфу как о «памятнике непостижимого прошлого» (одном из тех, что «всегда вызывают... странный холодок в области желудка»); зато в другом месте в мало измененной форме повторяет: «Что касается строительства пирамиды, то мы почти совсем не знаем ответа на вопросы, касающиеся его способа, смысла и эпохи, с ним свя­занной. Перед нами стоит искусственный холм почти стопятидесятиметровой высоты и весом 31,2 миллиона тонн. И говорят, будто этот колосс не что иное, как гробница заурядного правителя! Пусть верит, кто может...».

Мы опасаемся, как бы читатель не устал от повто­рений, ибо мы уже говорили о том же, рассказывая о людях, которые пришли к пирамидам задолго до Деникена, причем с египтологической и археологической подготовкой. Но все они были такими чудаками, что поверили, будто пирамида была гробницей царя, по­скольку убедились в этом научным путем. Причем не просто гробницей какого-то царя, а египетского царя, которого в большинстве случаев можно было назвать по имени и о котором можно было сказать, когда он правил. Такими же чудаками поныне остаются все египтологи без исключения, а вместе с ними и все лю­ди, которые ставят научные данные выше ничем не до­казанных утверждений, их отрицающих. Между про­чим, такими же чудаками были и давние египетские грабители, опустошившие эти гробницы... Нигде не упоминает Деникен, что в пирамидах обнаружены саркофаги, причем даже с именами похороненных в них царей; нигде не упоминает ни о погребальной утвари царей, остатки которой были найдены в пирамидах и их окрестностях, ни о памятниках египетской пись­менности, сообщающих названия  пирамид и имена похороненных в них царей, ни об обрядах и погребаль­ных молитвах, обнаруженных в «Текстах пирамид», ни о «восходящих» дорогах, по которым мертвые цари доставлялись в пирамиды, ни о верхних н нижних храмах, ни о культе мертвых царей, ни о «штате» жрецов при пирамидах. «Пусть верит, кто может!» А для Дени­кина всего этого и верно не существует.

Но для него не существует и пирамид; исключение составляют только одна пирамида — Великая и только один царь — ее создатель Хеопс, т. е. Хуфу. Хафра уже не кажется Деннкену достаточно эксцентричным, хотя тот велел построить себе пирамиду всего лишь на три метра ниже; не интересуют его ни Менкаура, ни ка­кие-либо иные правители Древнего и Среднего царств (и двух переходных периодов), ни даже Сенусерт I, повелевший пристроить к своей пирамиде еще десяток малых пирамид; просто он все это не принимает во внимание. Из всех пирамид в Египте он упоминает еще пирамиду Джосера, но говорит о ней не как о гробнице, и пирамиду Тети, о которой, напротив, го­ворит не как о пирамиде (для него она только «могила Тети», точно так же как пирамида Сехемхета, которого он вообще не называет по имени; для него она лишь «неограбленная могила»). Насчет пирамиды Хуфу он позже замечает: «Ныне фараоном, повелевшим строить Великую пирамиду, безапелляционно провозглашается Хеопс, ибо все обнаруженные надписи и доказательст­ва свидетельствуют в его пользу. Однако мы исклю­чаем возможность, что эта пирамида построена в те­чение одной человеческой жизни. Что, если Хеопс при­казал изготовить фальшивые надписи и прочие дока­зательства, дабы прославиться?»

Во-первых, строителем Великой пирамиды Хеопс провозглашен отнюдь не сегодня — у нас, в Европе, уже более 2400 лет назад, т. е. со времен Геродота, а в Египте уже более 4500 лет назад, со времен ее строи­тельства, причем это подтверждено устной традицией и письменной документацией. Никаких надписей Хеоп­са, прославлявших его имя, в пирамиде или на пира­миде не было найдено. Нам известны лишь простые пометки каменщиков на блоках в разгрузочной каме­ре, помещенные почти недоступно для человека, да еще так, что имя властителя на них перевернуто; во всем окружении пирамиды сохранилась лишь одна стела с его именем. Надо сказать, что идея о фальси­фикации Хеопсом надписей и прочих свидетельств ни­кому до Деникена в голову не приходила, и психоло­гически интересно, что она пришла на ум именно Деникену. Если он иронизирует над бесспорными сведе­ниями египтологии как над «безапелляционными про­возглашениями», тут уж ничего не попишешь. Мы и действительно издавна знаем, кто повелел строить Великую пирамиду: царь IV династии Хуфу (по-гре­чески Хеопс).

Утверждение Деиикена, будто пирамида не могла быть построена в течение одной человеческой жизни, единственное из всех его суждений о пирамиде, которое он удостаивает аргументации. «Если бы строителям в самом деле удалось завершить этот гигантский, поисти­не ударный труд, — пишет он, — т. е ежедневно укла­дывать по десять блоков, то 2.5 миллиона блоков со­ставили бы недурную пирамиду за каких-нибудь 250000 дней, что означает 664 года... Это тем более похоже на шутку, что вся стройка возникла по прихоти эксцентричного правителя, который явно не дожил бы до торжественного окончания  строительства... Какая трагедия! Не стоит серьезно доказывать, что вся эта совершенно серьезно провозглашаемая теория просто смешна». Однако перелистаем несколько страниц на­зад, где приведен сделанный Питри расчет возможной продолжительности постройки Великой пирамиды и использованных на ней работников; его результат со­всем иной, он подтверждает реальность сообщения Ге­родота, согласно которому строительство продолжалось двадцать лет. Присовокупим к этому еще слова К. Михаловского, известного польского археолога и египто­лога, который в 1972 году писал: «Подробный расчет, включающий количество строительного материала, об­работку облицовочных плит, размещение рабочих групп и т. п., подтверждает верность сообщения Геродота, и, что еще важнее, если бы сегодня мы приняли програм­му такого строительства с использованием достижений кибернетики, мы бы пришли к оптимальному решению реализации этого плана,  которое совпало бы с тог­дашним». Но каковы доказательства Деникена?

Не будем говорить, что это похоже на шутку, ска­жем: Деникен привел в своей аргументации произволь­ную дневную норму определенной группы «строителей», но не сообщил, сколько в такой группе человек и сколько всего таких групп. Говоря языком математики, он предлагает нам решение уравнения, в котором одно из чисел произвольно, а остальные неизвестны; даже уче­ники младших классов знают, что такое уравнение лишено смысла. Временной показатель — 250 000 — Де­никен получил, просто-напросто разделив предполагаемое число блоков в пирамиде, т. е. 2,5 миллиона, на десять, но почему именно на десять, не обосновал. Кроме ошибок в предпосылке и выводах в его расчеты вкра­лась и цифровая ошибка, ибо при тех данных, которыми он оперирует, у него должно было бы получиться 684 го­да. Но это не единственная цифровая ошибка Деникена:

неверно рассчитал он и приведенный выше вес пирами­ды. Если бы он правильно помножил ее объем (прибли­зительно 2,52 миллиона кубических метров) на вес 1 ку­бического метра известняка (в соответствии с египет­ской практикой — 2600 — 2800 килограммов на кубиче­ский метр, по западноевропейским нормам — 2550 — 2750 килограммов на кубический метр, по словацким нормам — 2500 килограммов на кубический метр), то получил бы не 31,2 миллиона тонн, а всего 6,5 —7 мил­лионов тонн. Цифровые мистики были более точны в своих расчетах.

На какую «весьма серьезно провозглашенную», но попросту смешную теорию намекает Деникен? На теорию технологии строительства пирамиды, им же самим соз­данную.   Процитируем   целиком   ее   изложение, включая многоточия, которые он ставит между фразами, дабы читатель удивился и задумался. «Нам предлагают все новые и новые объяснения: наклонные плоскости, наклонные песчаные насыпи, по которым поднимались блоки, леса, платформы... и, естественно, труд сотен тысяч египетских муравьев — феллахов, крестьян, ремес­ленников. Ни одно из этих объяснений не выдерживает критики. Великая пирамида является — и, как знать, может быть, и останется — наглядным доказательством существования никем не разгаданной технологии. Ни один современный архитектор не сумел бы построить пирамиду Хеопса, будь даже у него в руках технические средства всего мира. 2600000 огромных каменных бло­ков было добыто в каменоломнях, отшлифовано, достав­лено на строительную площадку и там подогнано друг к другу с точностью до миллиметра. Стены коридоров внутри пирамиды были украшены многоцветной рос­писью... Место, на котором стоит пирамида, выбрано по капризу фараона... Недостижимые классические меры и пропорции пирамиды осенили ее строителей по чистой случайности... Сотни тысяч рабочих толкали и тащили на (несуществующих) катках с помощью (несуществующих) канатов двенадцатитонные блоки по песчаным насыпям... Эта армия питалась (несуществующими) злаками... Ночевала в (несуществующих) хижинах, ко­торые фараон велел построить прямо перед своим лет­ним дворцом... Благодаря (несуществующим) рупорам, из которых непрерывно звучало подбадривающее "раз-два — взяли!", ритм объединял работников, и двенадца­титонный блок полз наверх...»

Прежде всего необходимо заметить, что Деникен не рассматривает тут критически теорию какого-либо егип­толога, а излагает слепленные без ладу и складу обрыв­ки различных взглядов, дополняя их собственными до­гадками: то, над чем он иронизирует, — плод его собст­венной фантазии. Кроме того, он приводит целый ряд неверных сведений. Например, «внутри» Великой пира­миды, о которой идет речь, не было и нет коридоров со стенами, украшенными разноцветной росписью. Де­никен их просто выдумал, в чем может убедиться любой из сотен тысяч ее ежегодных посетителей. (Роспись су­ществует лишь в более поздних пирамидах царя Униса и его преемников; точнее говоря, и это не роспись, а иероглифические надписи, и находятся они не столько в коридорах, сколько на стенках камер.) С «точностью до миллимотра» не подогнано и не было подогнано 2,6 миллиона блоков (или 2,5 миллиона, как автор го­ворит в другом месте), ибо свыше 90% их было обра­ботано довольно грубо; о точности до миллиметра мож­но говорить лишь в связи с облицовочными плитами. От так называемых «несуществующих канатов» сохрани­лось немало остатков, в том числе и со времен строи­тельства Великой пирамиды, нашлось также немало инструментов для обработки камня: частично они нахо­дятся в запасниках Египетского музея в Каире (а также в некоторых европейских и американских музеях). Не­подалеку от пирамид Хуфу и Хафра и поныне сущест­вуют откопанные Питри и Рейснером фундаменты так называемых «несуществующих хижин» (жилых помешений) строителей; между прочим, они не огорожены и доступны взглядам любого желающего. И наоборот, ни­чего не известно о существовании древнеегипетского царского летнего дворца»: дворец, вернее, бельведер возле Великой пирамиды, ныне превращенный в ресто­ран, велел построить для себя король Фарух перед второй мировой войной. Даже ирония над «раз-два — взя­ли» не выдерживает критики; еще переводчик книги Деникена на чешский язык (Л. Соучек) счел необходимым сопроводить это место примечанием, что «подобного ти­па песни не только пелись в Древнем Египте, но и со­хранились до нашего времени, например очень ритмич­ная: "Шагай шире, шагай шире, по широким дорогам, в мире, в мире..." и т. д.». Из всех утверждений Деникена правильно лишь то, что в Древнем Египте не поль­зовались рупорами.

Слова Деникена о «никем не разгаданной техноло­гии», как явствует из контекста, не самокритика, а вы­ражение безнадежности: мол, нам (людям нашего века, и особенно египтологам и историкам строительства) не удалось и, наверное, не удастся раскрыть тайну строи­тельства пирамид. Мы, конечно, многого еще не знаем и многое неточно, но все же знаем гораздо больше, чем кажется Деникену. Об этом и о людях, посвятивших этим вопросам годы жизни, мы уже говорили в главах VII и IX. И потому ограничимся лишь замечанием по поводу наиболее важной технико-организационной проб­лемы, за решение которой Деникен великодушно сулит целое царство. Он полностью исключает возможность получения древесины для катков, необходимых при до­ставке блоков, из той «горстки деревьев, в основном пальм, которые растут в Египте», и потому, с его точки зрения, оставался единственный вариант — импорт из-за границы, что «потребовало бы большого флота, а после выгрузки древесины в Александрии дальнейшей транс­портировки против течения до Каира». Во-первых, ко­личество необходимых для ее доставки судов он явно преувеличивает; во-вторых, египтяне могли переправ­лять древесину и без флота, т. е. по суше, как они до­ставляли, например, воинскую добычу и иноземные то­вары; в-третьих, доставка против течения Нила вовсе не исключена, и парусные суда, подгоняемые ветром (который здесь нередко дует как раз против течения) и влекомые людьми, были и поныне остаются в Египте обычными транспортными средствами; в-четвертых, ес­ли египтяне доставляли по Нилу блоки и обелиски ве­сом в несколько тонн, то без затруднений доставили бы и древесину. И, в-пятых, но это уже только для сведе­ния: когда строились пирамиды, в Александрии ничего выгружать не могли, равно как ничего оттуда не тран­спортировали. Ведь, как известно, она была основана Александром Великим только в 332 году до н. э.

Помимо этих проблем и загадок вокруг Великой пи­рамиды Деникен приводит еще множество иных, в большинстве случаев — по Смиту или по Тинкеру Макса Эйта. Выберем из них лишь «несколько фактов, над кото­рыми стоит немного призадуматься», — как говорит он сам. «Простая ли это случайность, что высота пирами­ды Хеопса, помноженная на миллиард, весьма прибли­зительно соответствует расстоянию между Землей и Солнцем, т. е. 147504000 километров?» Если хоть не­много поразмыслить — это действительно случайность, так как древние египтяне вообще не знали расстояния от Земли до Солнца и при тогдашних астрономических представлениях производить такие измерения им и в го­лову не приходило. Между прочим, подобных случайно­стей немало: высота Великой пирамиды, помноженная на тысячу, весьма приблизительно соответствует воздушной трассе Каир — Мекка, т. е. 1490 километрам; дли­на стороны этой пирамиды в метрах, помноженная на тысячу, также весьма приблизительно равняется рас­стоянию от Гизе до Тимбукту в английских мерах, т е. 2340 милям и т. п. «Случайность ли, что меридиан, про­ходящий через пирамиду, делит сушу и океаны на две совершенно равные половины?» Это случайность, ибо египтяне не имели представления о форме Земли и рас­положении на ней суши и океанов; они даже не знали, что Земля круглая. Однако надо заметить, что две по­ловины лишь приблизительно равны. Кроме того, сушу и океаны также приблизительно делит пополам и мери­диан, на котором император Диоклетиан основал свою столицу в Никомедии и на котором Петр Великий зало­жил Петербург «Случайно ли, что основание пирамиды, деленное на удвоенную высоту, составляет известное лудольфово число 3,1416?» — спрашивает далее Дени­кен, хотя известно, что точный расчет дает не лудольфово число, а 3,1684. «Случайно ли, что, исходя из разме­ров пирамиды, можно подсчитать вес Земли и что скаль­ное основание, на котором она стоит, было с максималь­ной точностью нивелировано?» — так звучит последний из этих опросов. О нивелировке основания мы уже го­ворили в главе VII, а также об обрядах, которые при этом совершались; эта нивелировка была результатом точною измерения я нелегкого труда, а вовсе не случай­ности. Что же касается вычисления «веса Земли», необ­ходимо лишь повторить, что из размеров любой пирами­ды можно вычислить все что угодно, вплоть до уже упомянутого среднего веса золотой рыбки. Нужно толь­ко пользоваться методом, описанным полстолетия назад Уилером.

Однако вернемся к одному положению Деникена, мимо которого мы прежде прошли без внимания. «Ни один современный архитектор не сумел бы построить пирамиду Хеопса. — читаем мы второй раз, — даже будь у него в руках технические средства всего мира». Это, конечно, преувеличение. Даже в самом Египте возникла постройка более крупная, чем Великая пирамида, т. е. с большим количеством затраченного материала и тре­бующая более совершенной техники, и притом на наших глазах: это высотная Асуанская плотина. Более крупные сооружения построены в Сибири и других районах Со­ветского Союза, а также в Соединенных Штатах; в За­падной Европе с этой точки зрения Великую пирамиду превзошли несколько укрепленных районов линии Мажино. Американская фирма, выстроившая «восьмое чу­до света» — Empire State Building, берется построить и копию «первого чуда света» — Великой пирамиды — и вручить ее заказчику «вместе с ключами»; и хотя это всего-навсего реклама (начертанная золотыми буквами на стене «Зала восьмого чуда» этого до недавнего вре­мени самого высокого здания Нью-Йорка), однако, без сомнения, фирма выполнила бы свое обещание. Да и другие крупные строительные организации сделали бы то же самое, по крайней мере те, которые предоставили свои расчеты авторам западногерманского «Словаря античности» (1950), в котором говорится, что расходы на постройку пирамиды составили бы примерно 400 мил­лионов марок. Чехословацкие строительные организа­ции, используя соответствующую технику, сумели бы построить ее с 500 рабочими за 20 (как, по сообщению Геродота, в Древнем Египте) или с тысячью рабочими, ибо слишком большое количество трейлеров и подъем­ных кранов только бы мешало, примерно за 10 лет. А возможно, и несколько скорее; разумеется, это лишь приблизительные данные.

Наверняка этого уже достаточно: мы остановились на самом интересном, разбираясь в сообщениях рели­гиозных и цифровых мистиков; не будем анализировать и всех рассуждений Деникена. Иначе нам пришлось бы заниматься и вопросами вроде следующих: могли ли в Египте «все, абсолютно все кормиться скромными урожаями сельского хозяйства Нильской дельты» (меж­ду прочим, одной из самых плодородных областей на­шей планеты); почему в гробницах «ни потолки, ни сте­ны не почернели от сажи и нигде нет признаков, дока­зывающих, что кто-нибудь эти следы сажи или дыма устранял» (сажа и дым — через четыре с лишним тыся­челетия!); как расценивать утверждение, будто «Древ­ний Египет неожиданно и без перехода оказался в центре фантастической цивилизации»? И т. д. Однако зачем же Деникен занимается всем этим в книге под названием «Воспоминания о будущем»?

«Не вызывает никаких сомнений, — говорит он сразу же во введении, — что с нашим прошлым давностью в тысячи и миллионы лет не все в порядке. Оно кишит неведомыми божествами, которые в составе экипажей космических кораблей посещали старую добрую Землю. Мы находим тут тайное оружие, даже оружие массового уничтожения, и свидетельства других поразительных технических знаний, которые частично и по сей день нам еще недоступны». А конкретно о пирамидах он гово­рит (после рассказа о загадках их строительства, об их размерах, расположении и т. д.»): «При наличии такого множества аргументов против прописных школьных истин да будет нам дозволено задать вопрос, не сказали ли тут свое слово "боги"».

Задать такой вопрос не возбраняется, тем более что под этими «богами» Деникен обычно подразумевает высокоинтеллектуальных космонавтов-инопланетян дав­него Прошлого. Существование внеземных цивилизаций и их контактов с Землей в достаточной мере правдо­подобно: проблема эта уже перешла из царства фанта­зии в сферу научного изучения. Только пирамиды тут ничего не доказывают: известного о них хватает с лих­вой, чтобы мы могли вполне ответственно сказать, что в их строительстве не участвовали ветхозаветные евреи, точно так же как их не приказал строить допотопный царь Сурид (кем бы он ни был), точно так же как и господь-бог не зашифровал в них «судьбу человечества». Это постройки, сооруженные людьми и человеческими средствами, творения древнеегипетских зодчих и рабо­чих, постройки давней, но все-таки исторической эпохи.

Разумеется, на вопросы, поставленные Деникеном, можно ответить и иным образом; причем ему не отка­жешь в литературном даровании, живом языке, умении увлечь читателей (чего можно было бы пожелать мно­гим египтологам), богатой фантазии. Но вопреки этим положительным сторонам книги и ее успеху у читателей необходимо сказать, что ничего из того, что в ней напи­сано о пирамидах, нельзя принимать всерьез.

Было бы, однако, несправедливо упрекать в вымыс­лах и ошибках, накопившихся вокруг пирамид, только религиозных и цифровых мистиков, маньяков из рода изобретателей перпетуум-мобиле, восточных сказочни­ков и фантастов. Свою лепту (причем солидную) внес­ли и изъездившие весь свет путешественники, и пуб­лицисты, и представители различных областей науки. Много ошибок допустили и сами египтологи.

Но ошибка ошибке рознь: заблуждение на пути науки — это нечто совершенно иное, чем неуклонное продвижение вперед по дороге, уводящей в сторону. «Ошибка египтолога» качественно отлична от «истины пирамидолога». Одно — ошибка первооткрывателя, продирающегося через неизведанную чащу, и совсем другое — ошибка человека последующего поколения, который не имел на нее права, потому что должен был знать, как ее избежать. Существует также различие между рабочей гипотезой ученого, которая может ока­заться неправильной, и навязыванием такой гипотезы обществу с заверениями, будто речь идет о научных данных. Разумеется, путь науки вымощен ошибками, но не только ошибками, а и преодолением их. Это относит­ся и к исследованию пирамид: ошибку тут допускал лишь тот, кто довольствовался повторением установлен­ных истин.

Конечно, мы помним, что старые египтологи относили начало истории Египта, т. е. его «объединение Менесом», к VI—V тысячелетиям до н. э. Из этого вытекало, что Великая пирамида могла быть построена — по Шампольону — в начале V тысячелетия до н. э.; по Мариетту —  во второй половине V тысячалетия до н. э.; по Лепсиусу — в начале второй половины IV тысячелетия до н. э. Однако нам известно, что у египтологов тогда еще не было достаточно данных для получения более пра­вильных результатов; такие результаты получили их по­следователи. Мариетт, например,   долго отстаивал взгляд, будто в пирамидах нет надписей, ни в одной из них он этих надписей не нашел; когда такие надписи были обнаружены в позднее открытых пирами­дах, он, естественно, отказался от своей точки зрения» хотя и с тяжелым сердцем — ведь горестно сознавать, что всю жизнь ошибался, Лепсиус создал ошибочную теорию, согласно которой величина пирамиды прямо пропорциональна продолжительности правления царя, приказавшего ее построить; несмотря на бесспорный ав­торитет Лепсиуса, эта теория была опровергнута. Ошиб­ся и Питри, когда объяснял, как укреплялись блоки в ушах пирамиды, Борхардт заменил его теорию новой и более достоверной. Не исключено даже, что отдельные детали и причинные связи египтологи и до сих пор объ­ясняют неправильно, хотя они строго различают, что можно считать лишь правдоподобным и к чему следует относиться как к твердо (или почти) установленному. Но насколько эти ошибки и неправильные сведения бли­же к истине, чем, к примеру, утверждение, будто пира­миды возникли во времена ветхозаветного Иосифа, или предположение, будто в создании их принимали участие космонавты-инопланетяне!

В связи с проблемой ориентации пирамид мы упомя­нули о двух знаменитых британских астрономах. Джои Гершель в приложении к «Операциям, осуществленным на пирамидах Гизе и в них» Виза и Перринга указал, что нижний входной коридор Великой пирамиды был ориентирован на тогдашнюю Полярную звезду, т. е. на альфу созвездия Дракона, и что минимальное отклоненис (на 3° 42') имело тут место в 3400 и 2160 годах до н. э. Это так, однако сделанный из этих расчетов вывод, что пирамиду построили в одни из этих годов, скорее всего в первый, в свете позднейших египтологических данных оказался неверным. Ричард А. Проктор издал в 1888 году работу «Великая пирамида», направленную против выводов Смита, в которой подтвердил расчеты Гершеля. Но одновременно он выступил с гипотезой, что на первой стадии строительства эта пирамида была «астрономической и астрологической обсерваторией». Ее большая галерея якобы имела такую глубину и такой наклон, что около 3400 года до н. э. из нее можно было днем и ночью наблюдать прохождение альфы Кентавра. По времени это совпадало с моментом минимального от­клонения альфы Дракона от направления нижнего ко­ридора. Несомненно, древние египтяне могли бы вести такое наблюдение (если бы подтвердились остальные предположения Проктора), хотя нет никаких свиде­тельств в пользу того, что они интересовались альфой Кентавра. Однако его предположения не подтвердились, и около 3400 года до н. э. никто не мог наблюдать за этой звездой с Великой пирамиды, ибо построили пира­миду много веков спустя, а именно около 2550 года до н. э. Но и тут мы можем сказать: насколько выше такая ошибка убеждения, что Великая пирамида была прибежищем для всех знаний человечества в древнюю эпоху!

К иной категории относятся теории и гипотезы, авто­ры которых стремятся разрешить некоторые связанные с пирамидами проблемы при помощи аналогий с совре­менным техническим прогрессом. Например, польский архитектор В. Козиньский, сотрудник археологической экспедиции К. Михаловского в Египте, в работе «Орга­низация процесса капитального строительства пирамиды Хеопса» (1969) высказал предположение, будто для ре­шения такой сложной технической и организационной задачи, какой было создание пирамиды Хеопса, необходимо было некое «специализированное государственное предприятие», которое осуществляло строительство «по заранее разработанному строгому графику». При реа­лизации такого архитектурного замысла инженеры не могли опираться только на планы и чертежи, а должны были пользоваться и «макетами», как это обычно дела­ется в современном капитальном строительстве. Макеты древних египтян, по его мнению, сохранились: это как раз «три пирамиды-спутницы на восточной стороне пи­рамиды Хеопса, изготовленные в масштабе примерно 1:5», причем каждая из них соответствует «одной из трех известных нам стадий ее строительства». Эта гипо­теза вызвала у египтологов большие сомнения, ибо не согласовалась с имеющимися данными о функции пира­мид-спутниц; кроме того, Козиньский не принял во внимание остальные пирамиды-спутницы, у которых, как правило, иной наклон, а часто и совсем иная структура, чем у главной пирамиды. Но, несомненно, теория эта примечательна, и К. Михаловский сказал об ее безвременно умершем авторе: «А не был ли он в принципе прав?».

Помимо «технических» теорий и гипотез время от времени появляются п «экономические:». С наиновейшей и ныне наиболее известной выступил британский физик и видный специалист по сжижению гелия К. Мендельсон, о котором мы упомянули в связи с пирамидами в Медуме и Дашуре. Толчком к ее созданию послужила долго дискутировавшаяся и до сих пор не решенная про­блема: почему некоторые цари не довольствовались од­ной пирамидой? В 1974 году Мендельсон опубликовал объемистую книгу «Загадки пирамид», а до этого ряд статей, одну из которых назвал «Пирамиды для безработных?». В этой статье он высказывает предположение, будто египетские цари старались обеспечить в стране полную занятость и для этого решили прибегнуть к не­прерывному строительству пирамид. «Едва строитель­ство какой-нибудь пирамиды завершалось и переставало приковывать к себе большое количество рабочей силы, как сразу же начинали строить новую. Так строитель­ство пирамид стало экономической неизбежностью независимо от того, было ли достаточное количество фарао­нов, чтобы хоронить их в этих пирамидах». Выходили, что пирамиды были чем-то вроде средневековых «голодных стен» или известных нам по эпохе капитализма «об­щественных работ». Это кажется вполне приемлемым, но лишь до тех пор, пока мы не осознаем, что тут под одним названием подразумеваются совершенно разные вещи, а понятия современного денежного хозяйства пе­реносятся на древнее натуральное. В первом случае речь идет о благотворительных работах, главной целью которых было дать людям заработок; но рядовые строители пирамид ничего не зарабатывали, а лишь выпол­няли трудовую повинность. Деньги и заработная плата в нашем смысле в ту пору в Египте еще не существовали; вознаграждались за труд (натуральными продуктами и без учета конкретной производительности) только квалифицированные специалисты, в то время как основная масса строителей в лучшем случае получала пропитание (из того, что ранее она сама отдала царю в качестве подати). Речь тут, конечно, не шла и о «борьбе с безра­ботицей». Это ясно хотя бы из того, что царей, повелев­ших построить для себя больше чем одну пирамиду, бы­ло немного. Во всей египетской истории их было всего двое: Снофру и Аменемхет III.

Нетрудно заметить, что во всех этих и им подобных теориях или гипотезах, как они ни интересны, имеет место явная внеисторическая модернизация, которая обесценивает их значение для науки. Египтологи при­выкли объяснять загадки Древнего Египта данными, ко­торые предоставляет сам Древний Египет; это касается и проблем, связанных с пирамидами; они больше дове­ряют своей науке, чем идеям, рождающимся вне ее. И все же египтологи не могут просто пройти мимо них, «ведь и за забором науки растут пальмы и тоже при­носят плоды». Большей частью египтологи не комменти­руют этих гипотез и почти никогда не полемизируют с их авторами, ибо считают более целесообразным разви­вать позитивные знания; кроме того, они не видят в по­добных авторах своих врагов. Свой гнев они чаще об­ращают против лжеинформаторов, распространителей всяческих вымыслов, ловких публицистов, безответствен­но относящихся к написанному, — правда, насколько у них самих хватает на это энергии и времени.

Несерьезные книги о Древнем Египте имеют гораздо более отрицательное воздействие, чем труды «пирамидоманов» или «пирамидиотов». Мистику читатель рас­познает довольно легко; с мистификацией дело обстоит хуже, особенно если она нашпигована цитатами из тру­дов ученых и преподносится в научной упаковке. К со­жалению, таких сочинений великое множество, они по­являются снова и снова с регулярностью нильских на­воднений. Интерес к Древнему Египту не ослабевает, а поскольку это своего рода неохраняемый участок, о нем можно писать что угодно; конечно, не в книгах, написан­ных учеными для ученых, а именно в книгах и статьях, предназначенных для широкого читателя. Ведь никому не принесет вреда, если кто-то перепутает династии, вложит в уста египетского жреца изречение Аристотеля или принципы христианской морали, чародеев назовет философами, а военачальника генералом или капитаном. Иной раз такая мистификация имеет и другое значение, когда, например, египетскому обществу приписываются проблемы, с которыми можно встретиться и при капи­тализме (из чего в таком случае вытекает, что они «веч­ны» и «неразрешимы»), или когда обстановка в Егип­те настолько идеализируется и достижения египтян на­столько преувеличиваются, что тем самым, собственно, отрицается исторический прогресс.

Как пример такой мистификации в науке можно при­вести книгу Альберта Нейбургера «Техника в древности», которая вышла в Берлине в 1919 году и разошлась по всем странам Центральной Европы, где ее встретили с тем традиционным уважением, с каким принято отно­ситься к обстоятельности и добросовестности немецких ученых. Но в Германии выходили не только серьезные книги; существующая там ситуация способствовала, и пожалуй, еще в большей мере, чем в других странах, появлению книг, подрывающих престиж науки. Предста­вители официальной науки были чрезвычайно чопорны и считали недостойным унизиться до популярной рабо­ты, тем самым они освобождали поле деятельности для различных компиляторов и публицистов, преследовав­ших чисто коммерческие цели. (В Англии и во Франции, где особенно пышно расцвела «пирамидология», про­изошло резкое разграничение «света» и «тени», и глав­ная заслуга в этом принадлежит ведущим ученым; Питри. Бедж, Мариетт, Масперо и другие написали ряд по­пулярных книг, которые читаешь с большим увлечени­ем.) Книга Нейбургера, несмотря на большой объем и прекрасное оформление — просто стряпня из домыслов и вымыслов. Как научно доказанные факты здесь приводятся все теории и рассуждения Смита, а теория Лепсиуса о постепенном росте пирамиды провозглашена последним словом науки. Автор утверждает, что Великую пирамиду невозможно было построить в течение одной человеческой жизни; в дополнение к нашему старому знакомому Хуфу, или Хеопсу, он придумал еще Хеопса II, но и тот якобы до конца жизни не успел закончить пирамиду.

Немецкие ученые поступили с книгой  Нейбургера как она того заслуживала; когда в 1922 году Борхардт перечислял свидетельства «последней сильной вспышки пирамидной эпидемии, в свое время свирепствовавшей в Германии», он назвал ее на первом месте. Но вопреки столь резкой, дискредитирующей оценке книга Нейбургера долго еще пользовалась уважением у авторов вся­ких путевых очерков, между прочим и в Чехословакии. Один наш писатель, притом довольно уважаемый, оха­рактеризовал ее даже как «обобщение всех сведений о древней технике, имевшихся в распоряжении науки пос­ле первой мировой войны», и представил ее сомнитель­ные тезисы в качестве не подлежащих сомнению науч­ных данных. Вдобавок он умолчал об отношении егип­тологов к цифровой и прочей мистике, так что читатель получил совершенно одностороннюю информацию, при­чем антинаучные взгляды были рекомендованы ему как научные. Это кажется невероятным, но только сейчас: в то время, когда издательства не требовали па книги с подобной тематикой отзывов специалистов, это было в порядке вещей.

При таких обстоятельствах и в стране со столь бо­гатой египтологической традицией, как Чехословакия, могли выходить книги о Египте, в которых значилось, что знаменитая XXVI (Саисская) династия была «порой владычества ассирийцев», что египетская медицина бы­ла основана на «научных опытах», что в Древнем Егип­те «дети ходили в школу еще с четырех лет» и т. д. Что же касается пирамид, приведем из неверных инфор­мации такого сорта хотя бы одну. Рабы якобы «именно в период строительства пирамид были весьма немного­численны и мало что значили с экономической точки зре­ния», «поэтому на строительствах храмов и гробниц прежде всего работали квалифицированные специали­сты, объединенные в организации, предшествующие цехам, эти организации имели собственное судопроиз­водство, заключали совершенно законные договоры о коллективной оплате труда (время от времени обнару­живаемые археологами) и в случае нарушений со сто­роны заказчика умели весьма энергично отстаивать эту плату посредством забастовок, голодных маршей и тому подобных действий. Огромное количество письменных свидетельств, которые сохранились и были с абсолютной надежностью прочитаны египтологами, позволило прий­ти к выводу, что именно на строительстве пирамид появились "заводские врачи" нашего типа, получавшие не произвольную мзду за разовое оказание помощи, а постоянную плату за все оказанные ими в течение оп­ределенного времени услуги» и т. д и т. п.

Прокомментируем эту длинную цитату лишь кратко: все сказанное в ней с начала до конца не соответствует истине. И эти организации рабочих с собственным судо­производством, и эти коллективные договоры с заказчиком (царем!), и эти заводские врачи, и это множество письменных свидетельств... Что же касается сообщений о забастовках и голодных маршах, то они дошли до нас не со времен строительства пирамни, а со времен Рам­сеса III или Рамсеса IV. Кроме этой маленький ошибки на много столетий, все остальное выдумано.

Что еще сказать о книгах подобного рода? Пожалуй, лишь то, что от писателя требуется не только владение слогом; в первую очередь он должен знать материал, о котором пишет, даже если речь идет о далеком Древнем Египте и его пирамидах.

Но давайте простимся по-доброму и с героями нашей последней главы; ведь они говорили и писали все это без злого умысла. Это относится и к авторам, не принадлежащим к сей компании, но в пылу увлечения Древним Египтом утверждавшим, будто «наследием его была великолепно выраженная гуманность, наложившая отпечаток на мир, в котором мы живем», что решитель­но не соответствует истине. Право же, лучше всего мы чувствовали себя среди трезвых ученых, но и людей по­добного рода, а главное — их сочинения нельзя сбросить со счетов, когда мы говорим о пирамидах. Поэтому мы не хотели напоминать тех страусов из арабской посло­вицы, которые суют голову в песок и радуются, что ни­чего не видят.

Но помимо гор исписанной бумаги, достигающих вы­соты пирамид, нагроможденных различными мистиками, мистификаторами и авторами несерьезных сочинений существует, к счастью, и богатая литература, на кото­рую мы можем положиться. Не только специальная, в достаточной мере недоступная, но также научно-попу­лярная и художественная. Создатели ее поняли, что путь в глубины прошлого ведет через груды книг, через коллекции музеев всего мира, через лагери археологов и т. п. и что этот путь автор должен проделать сам. Спе­цифическую разновидность представляет здесь докумен­тальная литература, все более вытесняющая литературу, не уважающую факты. Так что положение не столь без­отрадно, как могло бы показаться после знакомства со множеством упомянутых в этой главе сочинений. Как раз наоборот! Достаточно вспомнить о книгах, назван­ных в предшествующих одиннадцати главах!

Простившись с книгами о пирамидах, простимся и с самими пирамидами. Собственно, мы это уже сделали — на прославленной равнине Саккара, в торжественной тишине пустыни. Однако вскоре после вылета из Каира под свист реактивных моторов мы снова увидим внизу, под собой, пирамиды в Гизе; бросим на них последний взгляд. Они стоят так же неподвижно, как и четыре с половиной тысячелетия назад, сохранив величие и пос­ле того, как их превратили в забаву для туристов. Они огромны, даже если глядишь на них с высоты, с которой все кажется маленьким, и будут там стоять столетия — когда уже не останется в живых никого из тех четырех миллиардов людей, которые населяют сейчас нашу пла­нету, когда не будут жить и дети их детей, когда от пер­вого года нашей эры пройдет больше лет, чем утекло с момента постройки пирамид до ее начала... И хочется даже сказать — будут стоять вечно.

Будут стоять там как памятники могущества и славы древних властителей страны на берегах Нила? Разу­меется... но в то же время и как памятники их теокра­тического деспотизма. И как памятники культуры и ци­вилизации, которым они обязаны своим возникновением. А главное — как памятники древнеегипетского народа, который должен был обеспечить бессмертие своим вла­стителям, но вместо этого построил бессмертный памят­ник собственному величию. И люди, каких бы взглядов на назначение пирамид они ни придерживались, всегда будут восхищаться ими как одним из величайших тво­рений рук человеческих и воистину первым чудом света.

 

 

***

 

 

ИСТОЧНИКИ СВЕДЕНИЙ О ДРЕВНЕМ ЕГИПТЕ В РОССИИ В XI—XVIII ВЕКАХ

 

1

 

В. Замаровский — известный чехословацкий популяризатор в об­ласти древней истории. Некоторые его книги уже переведены на русский язык и пользуются большим и заслуженным успехом у чи­тателей» Но (как это ни выглядит на первый взгляд парадоксаль­ным!) у нас почти пет научно-популярных книг о первом из семи чудес света — египетских пирамидах. За последние двадцать лет вышли всего лишь две небольшие книги, посвященные этому инте­реснейшему явлению в истории человеческой культуры[79].

Поэтому уже по своей теме настоящая книга не может не выз­вать интерес. Кроме того, она обладает рядом достоинств. Самое главное — она построена на очень большом научном материале. Ав­тор использовал не только лучшие современные труды о пирамидах (Ж. Ф. Лауэра. И. Эдвардса и многих других), но и поистине не­обозримую литературу по истории Древнего Египта и истории егип­тологии.

Другим достоинством книги можно считать увлекательность и живость изложения. В немалой степени этому способствуют экс­курсы в самые различные области древнеегипетской культуры: пись­менность, литературу, математику, астрономию, право, религиозные представления и др. Но, пожалуй, это является следствием главным образом как писательского дара автора и его искреннего интереса к тому, о чем он пишет, так и его собственных впечатлений от по­сещения пирамид и других достопримечательностей Египта.

Нельзя не отметить и удачное построение книги. Три основных раздела книги «Каменные чудеса на Ниле», «Вопросы и ответы из царства мертвых» и «Пирамиды в свете науки» — последовательно знакомят читателя с комплексом проблем, связанных с пирамидами:

от постепенного раскрытия тайн египетских пирамид до современно­го состояния их изучения. Четвертый раздел книги состоит всего из одной, но крайне важной главы «Последние загадки». Она посвяще­на критике всевозможных мистических, религиозных и фантастиче­ских теорий, возникших в результате ненаучных и предвзятых пред­ставлений о пирамидах и, к сожалению, имеющих хождение до сих пор. В. Замаровский очень остро и иронично разоблачает взгляды создателей этих теорий — от Джона Тейлора, основателя «пирамидологии», до Э. фон Деникена, автора «Воспоминаний о будущем».

При всех достоинствах книги В. Замаровского она не лишена и некоторых недостатков, проистекающих в основном из того, что автор не является специалистом-египтологом. С недопустимой лег­костью он иногда пытается разрешить весьма трудные египтологиче­ские проблемы и делает ошибочные выводы. Например, автор вы­сказывает мнение, что концом истории Древнего Египта следует считать исчезновение иероглифического письма, что явно неправиль­но. Под историей Древнего Египта нужно подразумевать период от Менеса до окончательной утраты Египтом независимости и включе­ния его в состав империи Александра Македонского, в то время как иероглифическим письмом пользовались иногда даже в IV веке н. э.

Другой недостаток книги вытекает из желания автора охватить чрезмерно большой круг вопросов, часто мало связанных с основной темой повествования — историей строительства и изучения пирамид. Следствием этого является иногда некоторое смещение акцентов и ввод большого числа второстепенных моментов в ущерб главной те­ме. К чести автора, он сознает эти недостатки книги и, говоря, на­пример, о проблеме ориентации пирамид, высказывает соображение, которое можно отнести ко всей книге в целом. «Мы не можем претен­довать на то,— пишет В. Замаровский,— чтобы за время обычного туристского путешествия пытаться проникнуть дальше, чем высококвалифицированные специалисты в результате работы "в поле" и в прекрасно оснащенных кабинетах».

Думается, однако, что несмотря на указанные выше недочеты, книга В. Замаровского не оставит безучастным читателя в отноше­нии круга проблем, связанных с «их величествами пирамидами», и будет способствовать пробуждению интереса к египтологии вообще.

Сейчас же нам представляется необходимым более подробно ос­тановиться на источниках знаний о Египте в России до возникнове­ния египтологии. Дело в том, что в насыщенной фактами главе III о посещении европейцами Египта В. Замаровский приводит большой и интересный материал о путешественниках из разных стран, начи­ная по меньшей мере с XIV века, но лишь вскользь упоминает трех русских путешественников. А между тем история проникновения сведений о Египте, так же как и о других странах Востока, в Рос­сию очень интересна и поучительна и тоже входит в наше великое наследие. Более того, без нее совершенно непонятны ни тот живой интерес, с которым было встречено в России великое открытие Ж. Ф. Шампольона, ни закономерность появления русской и совет­ской египтологической школы.

 

2

 

Первые сведения о Древнем Египте стали проникать на Русь с принятием христианства, т. е. около тысячи лет назад. В библей­ских книгах, несмотря, на богословские установки, содержались исторические данные не только о Палестине, но и о народах, с кото­рыми сталкивались Израиль и Иудея, в том числе и о египтянах. Весьма подробны, например, сообщаемые Библией факты о войнах между позднеегипетскими фараонами и поздневавилонскими царями

за Сирию и Палестину.

Но подлинным источником самых разнообразных сведений о Египте стали в Древней Руси византийские хроники, на которые русские летописцы обратили внимание в связи с определением места России среди других стран во всемирной истории. Многие из этих хроник переводились на древний славяно-русский язык. Наибольшей популярностью пользовались древние хроники Георгия Синкелла (VIII век), Иоанна Малалы (VI век) и Георгия Амартола (IX век).

Как известно, именно у первых двух хронистов сохранилось больше всего выдержекиз труда Манефона (VI—III века до н.э.) — египетского жреца, современника Птолемеев I и II. создавшего на греческом языке труд об истории Египта («Египтиака») на основе древнеегипетских летописей. До сих пор за основу периодизации истории Египта принято деление Манефона на три царства и на династии фараонов. В его труде указывалась продолжительность правления отдельных царей и династий и сообщались различные исторические сведения. Из переводов хроник И. Малалы и Г. Синкелла древнерусские книжники получали, так сказать, из первых рук эллинистические представления и сведения о Древнем Египте. На­пример, в переводе второй книги хроники И. Малалы упоминается и сам Манфон (т. е. Манефои) и приводятся выдержки из его труда. При этом переводчик перерабатывает хронику и для лучшего понимания, видимо, отождествляет первых правителей Египта — по Манефону, богов — Гефеста (древнеегипетского Птаха) с древнерусским Сварогом, а его сына бога Солнца с Даждьбогом. Перечисляются преемники последнего — Сир, Ор и Фнлис (по Манефону, Сосис — Осирис, Хор и Фулис), и даются греческие названия пяти пла­нет, которые, возможно, тоже рассматривались Манефоном как имена наидревнейших правителей-богов (Кронос — Сатурн, Зевс — Юпи­тер. Арес — Марс, Афродита — Венера, Гермес — Меркурий). В том же духе эллинистических представлений и мифов рассказывается также о завоеваниях великого воителя Состроса (Сезостриса — Сенусерта). о мудрости «мужа дивного и мудрого» Ермиса Тревеликого (т. е Гермеса Трисмегиста, с которым в эпоху эллинизма отож­дествлялся древнеегипетский бог мудрости Тот) и о каком-то фарао­не Нарахе, царствовавшем якобы после Состроса. При этом в рассказе о завоеваниях Состроса в переводе сохранена даже ссылка И. Малалы на Геродота. Что же касается хроники Георгия Амартола, александрийского монаха, то она была полностью переведена на славяно-русский язык в середине XI века и пользовалась большим успехом. Считают, что эта хроника была самым популярным историческим произведением в древнерусской литературе.

Георгий Амартол не только передает библейские истории и под­робно рассказывает об исторических событиях римско-византийского времени, но и сообщает многие другие нсторико-культурные и этно­графические сведения. Среди них много сведений и о Египте, что, видимо, не случайно, учитывая александрийское происхождение Георгия Амартола. В хронике можно найти, например, довольно подробное изложение истории завоевания Египта Александром Ма­кедонским, распада его империи после его смерти, истории птолемеевского Египта. Но особенно привлекает Георгия Амартола древнегреческая религия. Поэтому он неоднократно останавливается на ее основном отличии: многобожии и поклонении животным (козлам, овцам, змеям, рыбам, крокодилам и др.) и растениям, идолам с головами животных, солнцу, луне, звездам, Нилу. Отмечается и тот любопытный факт, что древнеегипетские города поклонялись раз­личным богам («мемфисцы веровали в быка, волкоградцы — в волка, львоградцы — в льва... и т. д.»). Георгий Амартол не оставляет без внимания и культы Аписа, Исиды и Осириса (последние в славяно­русском переводе названы «Ис и Осир», т. е. почти совсем по-еги­петски!), а также подробно описывает культ Сераписа в Александ­рии и его храм.

Из хроник можно было узнать и о некоторых природных особен­ностях Египта, и прежде всего о реке «Гион, зовемую Нил», и о ее разливах. Русский читатель мог даже ознакомиться по хронике с описанием крокодила…

Из культурно-исторических особенностей древних египтян Ге­оргий Амартол упоминает их удивительную письменность («грамоту иероглоуфиискоую») — в славяно-русской передаче и считает егип­тян первыми землемерами.

Наконец, в какой-то мере Георгий Амартол указывает на влия­ние египетской цивилизации на античную, говоря, что Анаксагор, Пифагор, Платон и Плутарх побывали в Египте и беседовали с египетскими «премудрыми».

Одно из первых упоминаний Древнего Египта в русской литера­туре можно найти в замечательном памятнике древнерусского лето­писания начала XII века «Повести временных лет», рассказывающей об истории Руси IX — XII веков. Но, как известно, во водной части, где определяется, «откуда пошла Русская земля», летописец связы­вает русскую историю с мировой и поэтому излагает прежде всего библейские легенды, начиная от «всемирного потопа» и разделения стран света между сыновьями Ноя. Среди «полуденных» (южных) земель, отошедших к Хаму, на первом месте он называет «Еюпет», а затем также упоминает  «реку Геону, зовемую Нил». В дальнейшем летописцем пересказываются многие библейские истории, связанные с упоминанием Египта, в частности о пребывании евреев в Египте и их исходе оттуда. Нет сомнения, что источником этих сведений явля­лись библейские книги и византийские хроники, в особенности хро­ника Георгия Амартола, но любопытно, что в некоторых случаях наши древние летописцы искали культурно-исторические «славяно­египетские» параллели. Так, например, в Ипатьевском списке «Пове­сти временных лет» (текст под 1114 годом) сохранено сопоставление, сделанное древнерусским переводчиком хроники И. Малалы, Гефеста и Гелиоса (т. е. древнеегипетских богов Птаха и Ра) с русскими бо­жествами Сварогом и Даждьбогом.

Таким образом, уже в период сложения древнерусского государ­ства на Русь проникали сведения о далекой южной стране, одной из родоначальниц человеческой цивилизации.

К сожалению, у нас нет данных о посещениях русскими людьми Египта в это время, а также в период феодальной раздробленности XII—XIII веков, если не считать сообщения в Никоновской летописи под 1001 годом, что Владимир отправил «гостей своих» как послов в некоторые страны, в том числе и в Египет, посмотреть их земли и обычаи.

Лишь с момента начала борьбы за объединение русских земель вокруг Москвы и образования Русского централизованного государ­ства в XIV—XV веках на Руси появляются новые сведения о Египте. Но они носят несколько иной характер, чем прежде, так как являются результатом не только чтения книг, но и личных впечатлений от путешествий в Египет русских людей—торговцев, паломников, госу­дарственных служащих,— путешествий, которые можно документаль­но зафиксировать с XIV века.

И все же следует указать на то, что и в это время в русской литературе уже были книги историко-географического содержания, в которых встречались упоминания о Древнем Египте. Это прежде всего хронографы и космографии.

Первые русские хронографы, как своего рода энциклопедии все­мирной истории, появились уже в XI веке (это так называемые «Хронограф по великому изложению», «Еллинский летописец» и др.) Но особенное распространение они получают с начала XVI века, когда в хронографы включается русская история. Основным источником этих хронографов служили библейские книги, византийские хроники, русские и южнославянские летописи. Хронографы являлись очень важным видом литературы, далеко выходящим за рамки перечисле­ния исторических событий, В них можно встретить пересказы античных мифов и эпоса, легенд, преданий, философско-теологические и культурно-исторические отступления, географические и даже астроно­мические, зоологические и ботанические справки и многое другое.

Кое-что (к сожалению, немногое) русские книжники могли прочитать в хронографах и о Древнем Египте. Характерен в этом отношении «Хронограф 1512 года». В него были включены сведения о Египте не только из Библии, но и из византийских хроник XII века Константина Манассии и Иоанна Зонары. Так, уже в самом начале хронографа можно было узнать о реке Геон — Ниле и «первом» из четырех морей — Чермном, иди Египетском. В разделе о «рассеянии языков» нашло место объяснение арабского названия Египта (дру­гой внук Хамов Месрем поселился в стране Египетской, и по его имени Египет называется»), В разделе «0 родословии по потопе» по хронике К. Манассии говорится о религии египтян, поклонявшихся птицам, козлам, собакам, крокодилам и «пегому волу» б отличительными признаками на языке, теле и лбу. Упоминается и легендарный египетский царь Сосистрий. Подробнее всего, разумеется, даны све­дения о Египте во время Александра Македонского и Птолемеев.

То же самое относится и к космографиям — описаниям стран.

В них помимо чисто географических сведений можно было найти сведения культурно-исторические, например что «египтяне же издавна к мудрости тщательны и земледельцы и звездочетцы». В так называемой «76-главной космографии», составленной в середине XVII века, в главе «О египетском царстве» дается много интересных деталей о Египте, например перечисляются «славнейшие» города Древнего Егип­та (Сиене — Асуан, Тебе — Фивы, Гелисполиос — Гелиополь, Менф — Мемфис др.).

Однако подлиннно новые сведения о Египте, как было отмечено выше, появляются на Руси в результате путешествий русских людей. Вначале их сообщения о Египте носят, конечно, очень краткий харак­тер. Они описывают только современный им Египет, лишь пересказы­вая некоторые библейские легенды, связанные с историей Древнего Египта. Тем не менее постепенно начинает складываться более или менее полное представление прежде всего о природных условиях, в которых развивалась древняя цивилизация, о некоторых культурно-этнографических особенностях, о расстояниях между городами и т. п.

Так, около 1370 г. во время своего путешествия на Ближний Восток в Египте побывал паломник Агрефений из Смоленска. В его «Хождении» среди указаний на расстояния между различными городами на пути его следования можно встретить измерения продол­жительности пути в днях к Египту и внутри его между Каиром (Егуптом) и Александрией («от Иерусалима до Газы 3 дни, от Газы до Егупта 12 дни: ет Егупта до Александрия 6 дни...»).

В начале шестидесятых годов XV тека во время своего второго паломничества на Ближний Восток (1461—1462) Египет посетил инок Варсанофий из Киева (или из-под Киева). По пути из Констаетинополя через Крит и Кипр он попал в Дамият (совр. Думьят. Дамиетта) и оттуда вверх по Нилу отправился в «град Егупет», т. е. в Каир. В Каире Варсанофий пробыл 6 недель. За это время он, без сомнения, хорошо осмотрел Каир и его окрестности. Но его заметки носят крайне лаконичный характер. Небезынтересно его краткое, видимо, первое в русской литературе описание Каира и Нила: «Град же Егупет стоит великий на ровне месте, под горою. Под него же течет река из раю златоструйный Нил, и другое имя реце Геон. И поперек града есть 2 мили, а в длину 12 миль». Нил, по всей видимости, особенно поразил Варсанофия, и он еще раз воз­вращается к нему, называя его снова «златоструйным»: «Великая же река златоструйны Нил течет от полуденныя страны на полунощь в Белое (т.- е. Средиземное.— Н. П.) море под Дамияты». Варсано­фий мельком сообщает, что он видел «лютого зверя», т. е., видимо, крокодила, и поражается финиковыми пальмами, на которых, по его словам, «растет мед дивий». Наконец, у Варсанофия встречается первое на Руси упоминание о пирамидах и распространенное тогда определение их назначения как житниц Иосифа. Для Варсанофия Старый Каир — это «старый Мисюрь». Он точно определяет место­положение пирамид против этой части города («житницы Иосифа прекраснаго за рекою за Нилом противу старово Мисюря»).

В 1522 году Египет посетил казначей великого князя Михаил Гиреев. Он пробыл в «Египте граде велицем» довольно долго — 40 дней. Но М. Гиреев не оставил записей своих наблюдений. Сохра­нился лишь очень небольшой пересказ, сделанный кем-то другим, его повествования о современном ему Каире.

Следующее путешествие в Египет, о котором остались краткие записи, связано с именем купца Василия Познякова. Он был родом из Смоленска, но занимался торговыми делами в Москве. В 1558 году по повелению Ивана Грозного Василий Позняков с сыном был вклю­чен в состав посольства на Ближний Восток с указанием «обычаи во странах тех писати». В октябре 1558 года посольство покинуло Моск­ву. После долгого и трудного пути и различных злоключений по­сольство достигло Константинополя, а потом отправилось в Алек­сандрию. Лишь через год, в октябре 1559 года, посольство оказалось в Каире, где пробыло всего четыре дня. Естественно, за это корот­кое время Василии Позняков многого не увидел. На обратном пути он остановился на неделю в Александрии и оттуда вместе с посольством отбыл на Синай. В декабре 1559 года посольство снова вернулось в Александрию, откуда и отправилось на родину. Таким образом, в Египте Василий Позняков находился очень недолго, но все же в своих «Хождениях» он описал Каир, который в это время находился в со­стоянии упадка. «А старой Египет (Старый Каир.— Н. П.) ныне пуст, — пишет он, — немного в нем живут старых египтян и цыганов; а турки и християне не живут. А город был каменной да развалился, токмо одне врата стоят целы...» Интересно и его описание пустыни, окружающей Египет, в сравнении с «пустынями» на Руси: «Не наши же там пустыни: в их пустынях нету ни лесу, ни травы, ни людей, ни воды. И идохом пустынею три дня и не видехом ничтоже, точию песок един да камение».

Но не из «Хождения купца Василия Познякова» черпал любо­знательный читатель Московской Руси сведения о Ближнем Востоке и Египте, а из описания странствований Трифона Коробейникова. На популярность его «Хождения» указывают более 200 Дошедших до нас рукописных списков и более 40 печатных изданий.

Действительно, дворцовый дьяк Трифон Коробейников входил в состав двух посольств в Константинополь и на Восток при Иване Грозном и Федоре Ивановиче в 1582 и 1593 годах. Однако именно в Египте Трифон Коробейников никогда не был. В его «Хождение» сведения о Египте были перенесены переписчиками из «Хождения» Василия Познякова. Поэтому в нем можно встретить и уже цитированные строки о Старом Каире («А город был каменной...» и т. д.) и о пустыне («не наши пустыни...» и т. д.).

Но при составлении «Хождения Трифона Коробейникова» пере­писчики пользовались и другими источниками. Например, в «Хождении» можно найти подробное описание страуса, отсутствующее у Василия Познякова: «..птица струфокамил или струц: высоту че­ловеку в плеча; а глава у нее аки утечья, а у ног копыта на двое. а ноги долги, аки у жаравля, а крыле у нее что кожаные; а ходит по земле, а летает мало, хто ея роздразнит, и она бьет ногою копы­том, каменем».

Первым, кто посетил Египет после смутного времени, был купец Василий Яковлев Гагара, уроженец Плеса. До своего путешествия на Ближний Восток он жил в Казани, откуда вел торговлю с Восто­ком. В хождение он отправился в  лето 7142 года, т. е. в 1634 году. В отличие от его предшественников его путь в Египет лежал через Тбилиси. Ереван, Ардаган, Карс, Алеппо, Дамаск, Иерусалим. Лишь в конце декабря 1635 года В. Гагара оказался в Египте. Там он про­был три месяца и две недели. Обратно Гагара возвращался через Болгарию и Молдавию и, видимо, в мае 1637 г. прибыл в Москву, где был незамедлительно пожалован царем Михаилом Федоровичем званием «Московского гостя».

«Хождение» В. Гагары отличается от указанных выше двумя особенностями: описание Египта в нем более полное, чем Святой зем­ли и других мест Ближнего Востока, и в нем мало пересказов биб­лейских сказаний.

Более подробно, чем инок Варсанофий, В. Гагара описывает пи­рамиды, около которых он, без сомнения, побывал. «Да во Египте же, — пишет он, — за рекою Нилею, а по-гречески Геон, зделаны полаты велми велики и страшны, аки горы сильные; а от реки Нили 6 поприщь. А стоят на горе; а зделаны четвероуголиы. а верхи у них как башни...».

В другом списке «Хождения» имеется интересное добавление, что «верхи у них шатровые».

Нет сомнения, что В. Гагара разделял существующее тогда мне­ние, что, во-первых, пирамиды построены евреями во время их пре­бывания в Египте и, во-вторых, что по своему назначению они яв­лялись житницами. По поводу последнего он пишет: «А вход у тех полат зделаны по стене, как мошно человеку итти со пшеницею, од­ному бы вверх итти, а другому де насупротив». Гагара пишет и о причине постройки пирамид фараоном: «А того ради ставил он на горе полаты, понеже писанно, что Египту от воды потопленну быстъ».

Видимо, Василию Гагаре удалось побывать дальше других русских путешественников — около Фаюмского озера. Там он увидел устрашившее его зрелище — обнаженные ветром от песка мумии ка­кого-то древнего кладбища. «Да близ того же езера, —  описывает он, - выходят из земли кости человечьи… головы, и руки и ноги и ребра шевелятца, уподобися живым, а головы с волосами, а бывают наруже поверх земли».

Если почти за двести лет до Василия Гагары инок Варсанофий первый из русских людей упомянул пирамиды, то Василий Гага­ра оставил первое описание знаменитого Гелиопольского обели­ска в Эль-Матарие, воздвигнутого в XX веке до н. э. в древнем Оне (Гелиополе): «А под Египет же приезжаючи, за 5 поприщ стоит ка­мень четвероуголен, верх востр, вышина 12 сажен, а кругом 4 саже­ни, а называют турки Фараоновым копием, и подписано на его Фа­раоново имя». В этом описании любопытны и приведенные размеры обелиска, и замечание о содержании иероглифической надписи на нем.

Не могли не поразить В. Гагару некоторые природные особенно­сти долины Нила и его животного мира. «А та река Геон с Волгу», — образно сравнивает он Нил с великой русской рекой, откуда пришел сам. Не менее образно пишет он и о непроходимых пустынях, окру­жающих Египет: «И ко Египту идучи путь истомен: возле пещаное море, и тем путем человеку пешему итти нелзе солнечного ради жжения и жажды водные...»

Подробно и не без юмора В. Гагара описывает крокодила — «лютого зверя», о котором инок Варсанофнй лишь упоминает: «Да в той же в Геон реке есть зверь, имянуем коркодил, а живет в той реке в воде; а голова у него, что у сома, а ноги аки у человека, и естество такоже, а хвост у того зверя аки у сома плеск, а по видению тот зверь аки змия ехидна... аще же постижет человека, то снедает до смерти. А рот у того зверя аки у лягуши. а кожа на нем аки рыбья чешуя, а величиною коркоднл сажени з две».

Лет через пятнадцать после Василия Гагары при царе Алексее Михайловиче на Ближний Восток в длительное путешествие отпра­вился видный церковный и государственный деятель того времени Арсений Суханов. Он относился к служилому классу Московского государства, был сыном мелкопоместного провинциального дворяни­на Тульской губернии. Из-за бедности ему пришлось уйти в мона­стырь. Несколько лет Арсений Суханов провел в Голутвином мона­стыре в Коломне. Здесь он получил хорошее образование и принял монашество. Затем он переехал в Москву, где благодаря своей об­разованности и личным качествам занимал различные высокие долж­ности в церковной и государственной иерархии.

Итак, в феврале 1651 года Суханов отправился в путешествие, имея задачу собрать сведения о положении греческой церкви на Во­стоке. Но будучи человеком любознательным, он далеко вышел за рамки этой задачи, о чем свидетельствует его «Проскинитарнй» («Поклонник»), содержащий интересные заметки о городах, в ко­торых он побывал, и их достопримечательностях, о нравах жителей и природных условиях.

Много места в «Проскинитарии Арсения Суханова» уделено Египту. В середине августа 1651 года Суханов прибыл в Александ­рию, которая поразила его воображение как остатками прежнего великолепия, так и современной ему разрухой. «Александрия, — от­мечает Арсений Суханов, — град пречудный зданием; нет такого ни единого града, якоже он был украшен; а ныне пуст, не многие люди живут по воротам вокруг града, а середка града вся порожня; палаты все обвалились».

Из древних памятников Александрии А. Суханов подробно оста­навливается на знаменитых александрийских обелисках — так назы­ваемых «иглах Клеопатры». «Да внутрь града Александрии без чис­ла много стоит столбов каменных высоких и средних, — продолжает он свое повествование, — и мелких мраморных, из единого камня вы­точенных, круглых, а не составленных. Из Белого (Средиземного.— Н. П.) моря затон велик зашел до самой стены города; тут врата к морю великия; у тех ворот внутри града — сажен с пять овраг, и стоит столб дивный из единаго камени изсечен; четверогранен, в вы­соту будет сажен с двенадцать, а на нем письма вырезаны кругом от низа и до верха, неведомо какия: сабли, луки, рыбы, головы че­ловечьи, руки, ноги, топорки, а инаго и знать нельзя, видимая и не­видимая; а сказывают, будто некоторая мудрость учинена. А другой столб недалече от того, таков же слово в слово, качеством и количе­ством, токмо повалился лежит на боку. А сказывают, те два столба поставлены над гробом храбраго воина царя Александра Македонскаго, один де у головы, а другой у ног»[80].

Следует отдать должное наблюдательности и точности А. Суха­нова даже в отношения мелких деталей, например, внешнего вида иероглифов.

Не могла не поразить А. Суханова и «колонна Помпея»[81], кото­рая и сейчас украшает Александрию. В «Проскинитарии» можно найти и ее подробное описание: «Да за градом на поле, от града Александрии сажень с 300 или больше, был двор некий великий; здание большое, палаты стоят дивны, иныя целы, а иныя повалились. Тут же близко стоит столб дивнее всех столбов и есть в высоту са­жень 15; кругом якобы токарною работою выточен, един камень. порфировиден цветом, стоит как стопочка есть, ни покривился ни­куда».

Уместно заметить, что если инок Варсанофнй первый из русских людей упомянул в своем «Хождении» пирамиды, а Василий Гагара — Гелиопольскнй обелиск, то Арсению Суханову принадлежит подоб­ная же заслуга в отношении «игл Клеопатры» и «колонны Помпея».

На него, конечно, произвели большое впечатление и пирамиды — «два фараоновы столпы, яко горы деланные», которые он увидел издали, подплывая к Каиру. Затем при более подробном ознакомле­нии с Каиром и его окрестностями он указывает на их назначение как на царские гробницы и пытается описать их внешний вид: «Во Египте же за рекою Нилом, ндеже столпы древние фараоновы могилы учинены великаго дива. яко горы учинены; снизу широки, а сверху заострены».

Много внимания уделяет А. Суханов современному ему Каиру, о котором пишет, что «Египет место велико и многолюдно, подобен Царьграду». Его даже интересует сопоставление разных названий Каира, которые он толкует так: «Мисирь арапским языком, Египет — по грецку, Каир — по латыне».

Читателя середины XVII века могло привлечь в «Поклоннике» А. Суханова и многое другое, например яркие словесные зарисовки струфокамнла — страуса и крокодила, разлива Нила. который он наблюдал в Решите (Розетте), и, наконец традиционное сравнение одного из рукавов Нила с русской рекой, на этот раз с Окой: «По обе стороны реки берега ровные, а вода полая. с берегами ровна, шириною яко Ока под Серпуховым или под Коломной», а инде и уже».

В 1653 году А. Суханов снова был послан на Восток, на этот раз для приобретения книг. Из своей поездки он привез в Москву 498 рукописных и печатных книг. Среди них были не только книги религиозного содержания, но и словари, книги по философии, меди­цине, а также сочинения Страбона. Геродота и Плутарха, у кото­рых, как известно, можно было почерпнуть много ценных сведений о Египте.

Одна любопытная деталь: под конец жизни Арсений Суханов был управляющим Печатным двором в Москве — центром русского книгопечатания.

Заключая наш обзор путешествий русских людей допетровской Руси в Египет, следует назвать еще одно, правда вынужденное, но в результате которого появилось на свет так называемое «Описание Турецкой империи». Его, как полагают, составил Ф. Ф. Дорохин из Ельца, который попал в плен к крымским татарам, затем был продан туркам и пробыл в Османской империи около 12 лет — с 1662 по 1674 год. Несмотря на свое подневольное положение, во время своих скитаний по городам и областям Турции и подвластным ей территориям он делал «в тайном и сокровенном сокрытии» записи своих наблюдений. Будучи военным, Дорохин главным образом ин­тересовался вопросами военно-географического порядка. Поэтому он тщательно описывал рельеф местности, городские укрепления, сос­тав и количество населения, его занятия, боеспособность гарнизонов, и т. п. В Египте Ф. Ф. Дорохин побывал в Каире, Булаке, Думьяте, Рашиде (Розетте), Абукире, Александрии. В «Описании» не упоми­наются древние памятники Египта, но дается хорошее представле­ние о географическом положении египетских городов, расстоянии их друг от друга в днях пути, о разделении Нила на два рукава ниже Каира, о тогдашнем состоянии «града Египта» и «града Алек­сандрии».

Продолжателем дела русских путешественников XIV—XVII ве­ков по Ближнему Востоку и Египту и в то же время представителем уже новой бурной эпохи Петра I явился Василий Григорович-Барс­кий. Он родился в 1701 году в Киеве в семье мелкого торговца, но к занятиям отца склонности не имел, так как с ранних лет был «лю­бопытен» ко всяким наукам. Однако Киевскую Академию В. Гри­горович-Барский по болезни окончить не смог и в 1723 году, оста­вив отчий дом, отправился в далекое странствие. Таким образом, в отличие от своих предшественников на Руси В. Григорович-Барс­кий не был ни купцом, ни церковным, ни государственным деятелем, а только «имел охоту видеть чужие страны». Он был истинным пи­лигримом: странствовал без денег, живя подаянием и останавливаясь на ночлег в богадельнях. Сперва его путь лежал на запад, через Львов, Будапешт, Вену, Венецию в Рим и Неаполь. В марте 1725 года в Венеции ему удалось устроиться на корабль, который плыл в Грецию, а оттуда он попал на Ближний Восток, где скитался около 25 лет, тщательно записывая свои наблюдения и впечатления. Лишь в 1747 году В. Григорович-Барский вернулся в Киев, где вскоре скончался. В течение 40 лет его «Странствования» ходили в списках, а в 1778 г. по распоряжению князя Г. Л. Потемкина-Таврического была напечатана первая часть его труда. В конце XVIII — начале XIX века «Странствования Василия Григоровича-Барского» пользовались большим успехом. К 1819 году они выдержали шесть изданий.

 

 

Панорама Каира. Рисунок В. Григоровича-Барского, 1727 г.

 

Ценным дополнением к тексту «Странствований» явились 137 сохранившихся рисунков, которые выполнил сам В Григорович-Барс­кий, проявив недюжинный талант художника. Среди них можно най­ти любопытные панорамы Рахита (Рашида. Розетты). Каира. Алек­сандрии и изображения «иглы Клеопатры» и «колонны Помпея».

В Египет В. Григорович-Барский попал морским путем в июле 1727 года. После кратковременного пребывания в Абукире и Рашиде он отправился в Каир. где прожил Солее восьми месяцев. Среди его записей можно обнаружить много интересных сведении о достопри­мечательностях Каира, его улицах и базарах, о Пиле. Разумеется, он с восторгом пишет о «рукотворных горах» — пирамидах, отмеча­ет три высочайших. Прикидывая размеры одной из них в стопах (фу­тах), он определяет ее высоту в 500 стоп (т. е. примерно в 150 мет­ров); должно быть, речь здесь идет о пирамиде Хуфу. Па назначе­ние пирамид В. Григорович-Барский придерживается старого взгляда как на прибежище для фараона во время наводнения Нила.

В 1730 году В. Григорович-Барский снова попадает в Египет, но на этот раз задерживается дольше в Александрии «ради видения достойных в ней вещей ветхих». Этому посвящена особая глава «0 граде Александрии». В ней содержится самое подробное, пожа­луй, описание в русской литературе тою времени древнею города и его памятников. При этом. как мы говорили, оно было дополнено удачными рисунками. Со слов других он приводит размеры «столпа Помпея» (высота 122 стопы, толщина 12 стоп), а примерную высоту и толщину «игл Клеопатры» он прикинул сам (соответственно 10 са­женей и 11 пядей). Особенно его поразили иероглифические знаки, вырезанные на поверхности обелисков. Сравнивая их с письменами других народов, он указывает, что они не похожи ни на еврейские, ни на греческие, ни на латинские буквы, но находит внешнее сходст­во между одним иероглифом и русской буквой «живете». Его вос­произведение некоторых знаков на одной из сторон обелиска очень точно (даже более точно, чем через сто лет в «Описании Египта»), и надпись можно читать. Впрочем, по сравнению с современной фотографией этой надписи нижняя часть ее не была дана В. Григоро-вичсм-Бирскнм, так как обелиск в его время был снизу засыпан песком.

 

 

Панорама Александрии Рисунок В. Григоровича-Барского, 1730 г.

 

В. Григорович-Барский заключает собой славный ряд русских лю­дей XIV—XVIII веков, которые оставили о Египте записи своих наблюдений, довольно широко знакомивших любознательного чита­теля с Египтом.

Паш рассказ о проникновении в Россию сведений о древней стра­не пирамид был бы не полон, если бы мы не упомянули об интересе русских людей к различным «Путешествиям» иноземцев. К таким следует отнести прежде всего «Похождение» польско-литовского князя Николая-Кшиштофа Радзивилла, крупного вельможи при дво­ре королей Сигизмунда II Августа и Стефана Батория. Свое путе­шествие он совершил в 1582 — 1584 годах, т. е. почти одновременно с Трифоном Коробейниковым, но в отличие от последнего ему уда­лось побывать в Египте. Его «Похождение» было написано в форме писем своему приятелю. В первой четверти XVII века оно было пе­реведено на русский язык и ходило на Руси во множестве списков. Такой успех «Похождения» был понятен, учитывая изобилие инте­реснейших подробностей историко-этнографического и географичес­кого порядка, а также живость изложения. Из обильного материала о Египте, который имеется у Н.-К. Радзивилла, особенно выделяются его некоторые наблюдения. Так, он совершил поездку на западный берег Нила напротив Каира. Ссылаясь на античных авторов, он за­мечает, что здесь некогда стоял Мемфис, но, кроме небольшой части с юга и пирамид, от него ничего не осталось. Он утверждает, что в это время сохранилось 17 «пирамидес», из которых три большие.

 

 

«Игла Клеопатры» и «колонна Помпея». Рисунок В. Григоровича-Барского, 1730 г.

 

Н.-К. Ридзивилл побывал даже внутри и на вершине Великой пира­миды. Внутри он осмотрел две камеры, в одной из которых заключен саркофаг. Его чрезвычайно поразили огромные каменные блоки, из которых сложена Великая пирамида; по его измерениям, три локтя и ширину и длину и более полутора локтей в высоту каждый. До вершины пирамиды он добрался за полтора часа и обнаружил там квадратную площадку со стороной в десять локтей, т.е. примерно

6 метров. Сейчас, через 400 лет, сторона этой площадки уже 10 метров!

Н.-К. Радзивилл коротко рассказывает и о двух других больших пирамидах и Сфинксе. Со слов других он передает, что там, где некогда находилась южная часть Мемфиса, в его время можно было еще увидеть две огромные поваленные статуи, каждая в 20 локтей высоты. Можно не сомневаться, что речь идет о двух статуях Рам­сеса II: одна из них находится там до сих нор, а другая с 1955 г. украшает привокзальную площадь в Каире.

Посетил Н.-К. Радзивилл также несколько гробниц около пира­мид и даже в одну из них спустился по веревке в шахту. Его рассказ об увиденных мумиях крайне интересен, а кроме того, он, видимо, один из первых описал (причем довольно точно) так называемые «ушебти», которых было много в гробницах. «Болваны те, — находим мы в переводе на русский язык этого места, — суть из глины лазо­ревой, или темновишневой, долги на палец, некоторые же и менши, и так суть сделаны, яко дети малые повитые, Египетскими словы подписаны». В Александрии сильное впечатление на Н.-К. Радзивилла произвели, конечно, и «колонна Помпея», и обелиск, и величест­венные развалины нескольких древних «зело украшенных» чертогов. Хотелось бы также отметить, что читатель «Похождения» получал яркое представление о природе Египта, некоторых характерных рас­тениях и животных.

Другой перевод на русский язык «Похождения» Н.-К. Радзивилла был напечатан в Петербурге в 1787 году. В эти же годы в не­скольких изданиях увидели свет «Хождение» Трифона Коробейникова и «Странствования Василья Григоровича-Барского». И это не случайность, а показатель характерного явления для России середи­ны XVIII века: резко возрастает число образованных и читающих людей и интерес к отечественной и западноевропейской научной и научно-популярной литературе, в том числе к историко-географической. В прежнем русле «Хождений» в 1794 году было издано, напри­мер, «Путешествие Мартына Баумгартепа, немецкой империи дворя­нина и кавалера, в Египет, Аравию, Палестину и Сирию», которое тот совершил в 1507 году, т. е. почти триста лет назад. Без сомнения, переводчика привлекали яркие описания путевых приключений автора и его впечатления от увиденного.

И все же «Хождения», «Проскинитарии», «Странствования» и т. п. русских и зарубежных путешественников, в которых древнему Египту основного внимания не уделялось, уже не могли удовлетво­рить возросшие запросы русского образованного читателя второй по­ловины XVIII века. Многие из них пользовались, конечно, в подлин­нике сочинениями античных писателей и трудами западноевропейских путешественников и ученых. Но для более широкого круга читателей возникли известные трудности, вызванные двумя причинами: во-пер­вых, незнанием языков и, во-вторых, невозможностью приобрести редкие и дорогие книги. Чтобы восполнить этот пробел, Петербургская Академия наук предприняла грандиозное мероприятие. В 1749— 1762 годах в прекрасном переводе известного поэта и переводчика В. К. Тредиаковского был выпущен в свет в десяти томах труд французского историка и педагога Шарля Роллена «Древняя история об египтянах, о карфагенянах, об ассирианах, о вавилонянах, о ми­дянах, персах, о македонянах и о греках...». Хотя этот труд можно определить всего лишь как компиляцию, русский читатель впервые,

пожалуй, получал более или менее полное представление об истории стран древнего Востока на уровне знаний того времени. Древнему Египту была посвящена вся первая книга «Древняя исюрия об египтяиах», в которой повествование было доведено до завоевания Егип­та персами. На основании сообщении Геродота. Диодора Сицилий­ского, Страбона, Плиния и других античных авторов в ней давалась развернутая и живая картина природных условий, в которых обита­ли древние жители долины Нила, их нравов и обычаев, и, разуме­ется, часто фантастическая «история об египетских царях».

А следом за этим гигантским трудом Академией наук были из­даны (основные тогда) нервонсточинки для воссоздания истории древнего мира. В 1763 — 1764 гг. в переводе будущею президента Академии наук Андрея Нартова вышла в свет «История» Геродота (под названием «Повесгвоваиие Иродота Аликарнасского»), а в 1774 — 1775 гг. в шести томах — «Историческая библиотека» Диодора Сицилийского в переводе Ивана Алексеева.

Ценным дополнением, оживляющим античные представления о Древнем Египте, явилась книга французского просветителя и ори­енталиста Константина Франсуа Вольно, появившаяся во Франции в 1787 г. после четырехлетнего пребывания автора в Сирии и Египте. Уже в 1791 — 1793 гг. она вышла в русском переводе в Москве под названием «Путешествие Волнея в Сирию и Египет, бывшее в 1783, 1784 и 1785 годах». Основное внимание в ней было, конечно, уделено политическим и социальным институтам этих стран, находившихся под гнетом Османской империи, но многие страницы были посвяще­ны великому прошлому народов Египта и Сирии. К. Ф. Вольно с его острым критическим умом и философскими убеждениями эпохи Про­свещения указывает и на некоторые негативные стороны этот прош­лого. В главе «О развалинах и пирамидах» русский читатель обнару­живает и такое утверждение: «Лабиринты, храмы и сии пирамиды с огромным своим зданием показывают более рабство народа, мучимо­го до крайности своенравием своих господ, нежели дух просвещен­ных и любящих художества граждан».

Кроме того, в 80 — 90-х годах XVIII века в русских периодиче­ских изданиях публикуется большое число статей, связанных с различными аспектами культуры Древнего Египта, а так­же появляются  монументальные  справочные издания, например «Исторический словарь», «Новый исторический словарь», в которых можно было получить краткую справку и о древнеегипетс­кой истории, культуре и религии на уровне современной науки. Даже пятитомный «Словарь географический или описание Царств, Облас­тей, Городов, Епархий, Герцогств, Маркграфств...» (1791 г.) включа­ет в статьи о Египте и его городах историко-культурные подробнос­ти. Можно упомянуть и первый опыт русского энциклопедического словаря «Пространное поле, обработанное и плодоносное, или Все­общий исторический оригинальный словарь...». Его составление начал упомянутый выше переводчик Диодора Сицилийского Иван Алексе­ев. Он предполагал издать его в 12 томах, но в 1793 — 1794 годах вышли только первый том и первая часть второго тома (буквы А и Б), В целом современники по разным причинам признали этот опыт не очень удачным, но, без сомнения, темы некоторых статей, связан­ных с Древним Египтом, отражали запросы читателей того времени, например «Александрия», «Бальсамирование» (т. е. бальзамирование). «Бумага писчая» (где «египетской бумаге из папира» посвящен отдельный параграф). К таким справочным изданиям вполне можно отнести капитальное сочинение анонимного автора, полностью пос­вященное Египту: «Статистическое, географическое и топографическое описание Египта, собранное из новейших и наилучших известий разных путешествий» (1795). В предисловии отмечено, что для вос­создания полной картины в сочинении использованы труды огромно­го числа авторов. Среди них можно встретить имена Дж. Гривса, Ф. Нордена, Р. Покока, К. Нибура. Дж. Брюса, К. Ф. Вольне и мно­гих других, и даже арабских историков.

Несмотря на название книги, в ней много внимания уделяется и «историческому описанию» Египта, и прежде всего древнего. Одна из глав так и называется: «О древностях и зданиях». Особо следует отметить последнюю главу — «Разделение Египта и описание мест», которая в то время свободно могла служить путеводителем и с этой точки зрения небезынтересна даже сейчас.

Эта книга как бы естественно завершает круг источников (как мы видим, довольно обширный и разнообразный), из которых во второй половине XVIII века русские читатели могли пополнить свои знания о Древнем Египте. Этот поток информации обусловил в кон­це 80-х годов XVIII века появление первых сочинений русских ав­торов на египтологические сюжеты. Следует, правда, сразу же ого­вориться, что они в это время носят чисто умозрительный характер. Так, в 1783 году появилась книга директора Петербургской учитель­ской семинарии Ивана Коха «Опыт истолкования гиероглифов и над­писей», в которой автор высказывает предположение о звуковом характере египетских иероглифов, а годом позже его же «Опыт изъяснения сфингов», т. е. попытка истолкования надписей на сфинк­сах. В это же время некто Василий Полетика издал свое эссе «Опыт разсуждения о первоначальных делах мира, о Древнем Египте, об Ассирианах, о Мидянах и о Персах» (1788). Пожалуй, самым при­мечательным являлось его исходное положение о великом значении древнеегипетской культуры. «Сия то прекрасная страна, — пишет он, — как говорят писатели, первым гнездом была просвещенного рода человеческого». Оценивая в целом количество и уровень источ­ников сведений о Древнем Египте в «предегиптологический» период в России, т. е. к началу XIX века, можно с полным правом присое­диниться к восторженным словам упомянутого выше Ивана Алексе­ева: «Дожили и мы, благосклонный читатель, до того вожделенного времени, когда каждый уже на своем природном языке может иметь изрядную библиотеку, состоящую из книг хороших, сколько сочи­ненных, столько переведенных».

Таким образом, в течение многих столетий русские люди питали самый горячий интерес к Древнему Египту, накапливая постепенно из разных источников сведения о великой культуре и истории древ­нейшей цивилизации долины Нила. Это и явилось той духовной ос­новой, на которой в России в начале XIX века могли появиться по­вальное увлечение «египетским стилем» в искусстве и египетскими древностями, правильная оценка значения находки Розеттского кам­ня, самый живой отклик на великое открытие Ж. Ф. Шампольона и признание его заслуг и, наконец, русская и советская египтология.

Н. С. Петровский

 

 

 

Перечень египетских пирамид

 

Строитель

Династия

Место погребения

Первоначальная площадь основания

Первоначальная высота

Примечания

Джосер

III

Саккара

125х115 м.

61м.

Первая пирамида (ступенчатая). Сохранились все шесть ступеней

Сехемхет

III

Саккара

120х120 м.

---

Незаконченная ступенчатая пирамида. Сохранилась часть второй ступени

Хаба (?)

III

Завиет-эль-Ариан

Около 83х83 м.

--

Незаконченная ступенчатая пирамида. Сохранилась часть первой ступени

Неферкара (?)

Небка(?)

III

Завиет-эль-Ариан

Около 120х120 м.

---

Незаконченная пирамида. Сохранилась лишь часть подземных помещений

Неизвестный

III (?)

Силе

---

---

Малая ступенчатая пирамида. Из-за повреждений размеры установить невозможно.

Неизвестный

III (?)

Завиет-эль-Мейтин

---

---

Малая ступенчатая пирамида. Из-за повреждений размеры установить невозможно.

Неизвестный

III (?)

Нагада

Около 20х20 м.

---

Малая, сильно поврежденная ступенчатая пирамида

Неизвестный

III (?)

Кула

Около 18х18 м.

--

Малая, сильно поврежденная трехступенчатая пирамида

Хуни

III

Медум

146х146 м.

118 и.

Ступенчатая пирамида; вероятно, была закончена как «истинная» пирамида; сейчас сильно повреждена. К югу от нее сохранилась пирамида-спутница

Снофру

IV

Дашур

185,5х185,5 м.

100 м.

Пирамида с ломаными гранями. К югу от нее – пирамида-спутница.

Снофру

IV

Дашур

218,5х221,5 м.

104,4 м.

Первая «истинная» пирамида с чрезвычайно низким наклоном стен.

Хуфу (Хеопс)

IV

Гизе

232х232,4 м.

146,7 м.

«Великая пирамида». Современная высота 137,3 м. К востоку от нее – три пирамиды-спутницы

Хафра (хефрен)

IV

Гизе

215,3х215,3 м.

143,5 м.

Современная высота – 136,5 м. К югу от нее – остатки пирамиды-спутницы

Менкаура (Микерин)

IV

Гизе

108,4х108,4 м.

6,1 м.

Современная высота – 62 м. К югу от нее – три пирамиды-спутницы

Джедефра

IV

Абу-Роаш

Около 100х100 м.

---

Незаконченная, ныне почти уничтоженная пирамида

Усеркаф

V

Саккара

70,4х70,4 м.

44,5 м.

Сильно поврежденная пирамида. К югу и к западу от нее – две пирамиды-спутницы

Сахура

V

Абусир

78,1х78,1 м.

49,6 м.

У юго-восточного угла – остатки пирамиды-спутницы

Нефериркара

V

Абусир

104х104 м.

73,5 м.

Вероятно, незаконченная пирамида

Неферефра

V

Абусир

Около 75х75 м.

---

Незаконченная пирамида. Сохранились лишь края нижней части

Ниусерра

V

Абусир

78,8х78,8 м.

50,1 м.

У юго-восточного угла – остатки пирамиды-спутницы

Джедкара

V

Саккара

86,5х86,5 м.

---

Сильно поврежденная пирамида

Унис

V

Саккара

Около 67х67 м.

Около 48 м.

У юго-восточного угла – остатки пирамиды-спутницы. Первые «Тексты пирамид»

Тети

V

Саккара

Около 64х64 м.

Около 43 м.

Сильно поврежденная пирамида. У юго-восточного угла и на северо-восточной стороне – остатки двух пирамид-спутниц

Пиопи I

VI

Саккара (юг)

Около 80х80 м.

---

Сильно поврежденная и мало исследованная пирамида

Меренра

VI

Саккара (юг)

Около 80х80 м.

Около 50 м.

Сильно поврежденная и мало изученная пирамида

Пиопи II

VI

Саккара (юг)

78,6х78,6 м.

52,1 м.

В ареале – семь пирамид-спутниц

Иби

VI - VIII

Саккара (юг)

31,5х31,5 м.

---

Сильно поврежденная небольшая пирамида

Ментухотеп I

XI

Дейр-эль-Бахри

21х21 м.

---

Кенотаф в форме пирамиды

Аменемхет I

XII

Лишт

105х105 м.

---

Сильно поврежденная, внури неисследованная пирамида

Сенусерт I

XII

Лишт

105х105 м.

61 м.

В ареале – десять пирамид-спутниц

Аменемхет II

XII

Дашур

105х105 м.

---

В ареале – гробницы с «Дашурским сокровищем»

Сенусерт II

XII

Иллахун

105х105 м.

---

У северо-восточного угла – пирамида-спутница. В ареале – гробницы с «Иллахунским сокровищем»

Сенусерт III

XII

Дашур

105х105 м.

77,7 м.

В ареале – гробницы с «Дашурским сокровищем»

Аменемхет III

XII

Дашур

105х105 м.

---

В ареале – гробница царя Хора, вероятно соправителя Аменемхета III

Аменемхет III

XII

Хавара

105х105 м.

---

Рядом с пирамидой – остатки лабиринта, южнее – остатки малой пирамиды-спутницы

Аменемхет IV (?)

XII

Мазгуна

52,5х52,5 м.

---

От пирамиды сохранилась только подземная часть

Себекнефрура

XII

Мазгуна

52,5х52,5 м.

---

Вероятно, незаконченная пирамида; сохранилась лишь подземная часть

Неизвестный

XII (?)

Абу-Роаш

--

---

Остатки пирамиды, строитель и первоначальные размеры которой не установлены

Неизвестный

XII – XIII (?)

Саккара (юг)

Около 80х80 м.

---

Незаконченная и почти уничтоженная (кроме подземной части) пирамида

Хинджер

XIII - XIV

Саккара (юг)

52,5х52,5 м.

37,4 м.

У северо-восточного угла – остатки пирамиды-спутницы. Последняя царская пирамида в Египте

 

Иллюстрации на фотовклейке в книгу

 

(всего 4 страницы – 8 иллюстраций):

 

 

      

     

      

    

 

 

ЛИТЕРАТУРА

 

В чешском (1975) и словацком (1977) изданиях этой книги В. Замаровский прилагает список литературы только на западноевро­пейских и чешском языках. Для настоящего перевода представляется целесообразным дать краткий перечень научных и научно-популярных книг но египтологии, изданных на русском языке, который разумеется, ни в коей мере не исчерпывает всей литературы. Например, почти нет указаний на отдельные статьи в наших журналах и сборниках. В указанных книгах читатель найдет дополнительные сведения о кни­гах и статьях по различным разделам египтологии.

В настоящем издании библиография составлена Н. С. Петровским.

 

Авдиев В. II. Военная история Древнего Египта. Т. I—II. М., 1948—1959.

Антес Р. Мифология в Древнем Египте.— «Мифологии древнего мира». М., 1977. с. 55—121.

Берлев О. Д. Трудовое население Египта в эпоху Среднего цар­ства. М., 1972.

Берлев О. Д. Общественные отношения в Египте эпохи Среднего царства: социальный строй царских hmww М., 1978.

Бикерман Э. Хронология древнего мира. М., 1975.

Бобынин В. В. Математика у древних египтян. (По папирусу Ринда). М.. 1882.

Богословский Е. С. «Слуги» фараонов, богов и частных лиц. М.. 1979.

Брэстед Д. Г. История Египта с древнейших времен до персидско­го завоевания. Т. I—II. М., 1915.

Бузескул В. П. Открытия XIX и начала XX века в области исто­рии древнего мира. Т. I. Пг., 1923.

Викентьев В. М. Древнеегипетская повесть о двух братьях. М., 1917.

Волков И. М. Древнеегипетский бог Себек. Пг., 1917.

Всемирная история. Т. I. М., 1955.

Геродот. История в девяти книгах. Пер. Г. А. Стратановского. Л.. 1972.

Гонейм 3. Потерянная пирамида. М., 1959.

История Древнего Востока. Под ред. В. И. Кузищина. М., 1979.

Кагаров Е. Прошлое и настоящее египтологии. Сергиев Посад 1914.                                                   

Картер Г. Гробница Тутанхамона. М., 1959.

Кацнельсон И. С. Тутанхамон и сокровища его гробницы . М.1976.

Керам К. Боги, гробницы, ученые. М., 1960.

Кинк X. А. Египет до фараонов. М., 1964.

Кинк X. А. Как строились египетские пирамиды. М., 1967

 

(продолжение списка литературы утрачено из-за отсутствия одного листа в книге,

надо полагать, сохранилось около трети списка)

 

Выходные данные книги:

 

Войтех Замаровский

ИХ ВЕЛИЧЕСТВА ПИРАМИДЫ

Утверждено к печати Редколлегией серии «По следам исчезнувших культур Востока»

Редактор Л. 3. Шварц

Младший редактор Л. В. Исаева Художник Э. Л. Эрман

Художественный редактор Б. Л. Резников Технический редактор Г.А. Никитина Корректоры В. .В,: Воловик и Л. И. Письман

ИБ № 14249

Сдано в набор 15.12.80

Подписано к печати 08.07.81.

Формат 84х108 1/32 Бумага типографская №1

Гарнитура литературная. Печать высокая

Накидка отпечатана на мелованной бумаге

Усл. печ. л 23,73. Усл. кр.-отт. 23,855

Уч.-изд. л. 24,82 Тираж 15 000 экз.

Изд. № 4831, Зак. 6. Цена 2 р. 50 к.

Главная редакция восточной литературы издательства «Наука»

Москва, К-45» уя. Жданова, 12/1

2-я типография издательства «Наука»

121099 Москва, Шубинскнй пер,, 10

 

 

 

--------

 

 

9(М)03

3-26

Vojtech Zamarovsky

Ich velicenstva pyramidy

«Mlade leta» Bratislava, 1977

 

Редакционная коллегия

К, 3. Ашрафян. Г. М. Бауэр, Г. М. Бонгард Р. В. Вягкин, Э. А. Грантовский. И. М. Дьяконов. И, С. Клочков (ответственный секретарь),

М. А. Коростостовцев (председатель), С. С. Цельникер

Перевод со словацкого О. М. Малевича

Ответственный редактор и автор послесловия Н. С. Петровский

 

Замаровский В.

3-26    Их величества пирамиды. Пер. со словацкого. О. И. Малевича. Послесл. Н. С. Петровского. М., Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1981.

447 с. с ил. («По следам исчезнувших культур Востока»).

 

Книга известного чехословацкого популяризатора Войтеха Замаровского, написанная на основе существующей литературы по египтологии и личных наблюдений автора, представляет собой увлекательный рассказ об истории «открытия» пирамид и их научного изучения.

 

     9(М)03

 

Dr. Vojtech Zamarovsky, 1977

Перевод, послесловие и комментарии:

Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1981.

 

 

 

 

 

Сканирование, распознание текста, восстановление иллюстраций и дизайн – Андрея Хомича. Гарантируется правильность собственных имен, географических названий и числовых данных. В тексте книги сохранены правила пунктуации, действующие на момент ее издания. Электронный вариант содержит все 89 иллюстраций, из которых 8 – фотовклейка в книгу, 81 – чертежи и рисунки.

 

 



[1] - Лудодьфово число — приближенное значение числа «пи». Было вычислено голландским математиком Лудольфом фон Цейленом до 32-го верного десятичного знака. Поэтому иногда число «пи» называют лудольфовым числом — Здесь и далее примеч. ред.

 

[2] - Теокалли — ацтекское название пирамиды-храма.

 

[3] - Геродот. История в девяти книгах. Перевод Г, А. Стратановского. Л.. 1972,с. 11.

 

[4] - Левантинское море — часть Средиземного моря между о-вом Кипром и Азиатским побережьем.

 

[5] 5 - Геродот. История... с. 91, 103.

 

[6] - Там же, с. 88

 

[7] - Там же. с. 126.

 

[8] - Там же, с.127.

 

[9] - Там же, с. 108.

 

[10] - Там же. с 119.

 

[11] - Там же.

 

[12] - Там же.

 

[13] - Там же, с. 120.

 

[14] - Там же, 120, 121.

 

[15] - Там же, с. 122—123.

 

[16] - Там же, с. 120.

 

[17] - Там же, с. 118.

 

[18] - Страбон. География в 17 книгах. Перевод Г. А. Стратановского. Л., 1964, с. 745.

 

[19] - Кроме «Абидосского» и «Саккарского» царских списков суще­ствует еще «Карнакский» список царей, обнаруженный в 1825 году на стене Карнакского храма в Фивах.

 

[20] - Геродот, История…, с. 120.

 

[21] - Причиной сравнительно легкого завоевания Египта арабами являлась прежде всего ненависть угнетенного населения Египта к Византии.

 

[22] – Нимрод – по библейскому сказанию, правнук Ноя, прославившийся как «сильный зверолов». Далука – согласно арабской средневековой исторической традиции, царица Древнего Египта, время правления которой было столь блестящим, что немногие цари могли с ней сравняться. Возможное историческое лицо, с которым ее можно сопоставить, - это царица Хатшепсут. Сопоставление с Клеопатрой менее убедительно, тк как Далуку относят к Древнему, а не к птолемеевскому Египту.

 

[23] – Кампо-Формио – итальянская деревня, вблизи которой 17 октября 1797 г. Был подписан мир между Францией и Австрией в результате победоносной для Франции войны.

 

[24] – Главной целью похода Наполеона на Восток являлось уничтожение колониального могущества Англии в Индии, путь к которой лежал через Египет.

 

[25] - Офтальмия — гнойное воспаление оболочек глаза.

 

[26] - Бильгарциоз — тяжелое заболевание кишечника, мочевого пузыря, почек, печени, вызываемое особого рода глистами. За­ражение происходит их личинками, развивающимися в нильской воде каналах и болотах. Названо по имени врача Т. Бильгарца, открывшего в 1858 г. возбудителя болезни.

 

[27] - О большом интересе Наполеона к Египту также свидетельству­ют его описания походов в Египет и Сирию, которые он продиктовал, находясь в ссылке на о-ве св. Елены (см.: В. Я. Голант. Египет в экономико-географическом описании Наполеона Бонапарта, — «Пале­стинский сборник», вып. 3(36), 1968, с. 137—150).

 

[28] - Нет сомнения, что Гораполлон знал древнеегипетскую пись­менность. Поэтому значение многих иероглифов он указывает пра­вильно, но объяснения дает иногда самые фантастические в духе современного ему понимания иероглифов как аллегорических и сим­волических знаков. Так, он правильно сообщает, что изображение зайца обозначает слово «открывать», но неверно объясняет причину этого тем, что «заяц всегда держит глаза открытыми». На самом деле знаком зайца передавали две согласные: «в» и «н». Такие же согласные звуки входили в состав слова «открывать». Именно по­этому изображением зайца можно было писать слово «открывать».

 

[29] - В античный период существовали и другие сведения об иерог­лифическом письме. Так, например, Плутарх (I—II вв. н. э.) в тракта­те «Об Осирисе и Исиде» (§ 56) сообщает, что египетский алфавит состоял из 25 знаков.

 

[30] - Скарабеи — распространенные в Древнем Египте изображе­ния священного жука из камня, глазированного фаянса, смолы, слу­жившие амулетами и украшениями.

 

[31] Стонхендж — крупнейшая мегалитическая постройка у г. Солсбери в Англии.

 

[32] - Первым египетским египтологом и археологом следует, без сомнения, считать Ахмеда Камаля (1845 — 1923). Он был учеником Г. Бругша, работал в Службе древностей Египта и в Египетском музее. Произвел огромное количество изысканий и археологических раскопок по всему Египту. А. Камаль является автором многочислен­ных работ.

 

[33] - Основным древнеегипетским названием Египта было Кемет, т. е. «Черная (страна)». Египтяне называли так свою страну по тем­ному цвету плодородной почвы Нильской долины в отличие от на­звания пустыни «Красная». Птах—главный бог Мемфиса, покрови­тель ремесел и искусств.

 

[34] - Рамсес II не потерпел поражения в битве по Кадешом. Ни хетты, ны египтяне не смогли одолеть друг друга, в результате чего хеттская коалиция не смогла продвинуться дальше на юг к границам Египта, а египтяне — на север

 

 

[35] 35 – Монт — бог войны в образе человека с головой сокола, увенчанной перьями, обрамляющими солнечный диск. Почитался в Фивах и Южном Оне (Ермонте). Сет — согласно мифу об Осирисе, носитель злого начала и всяческого беспорядка. Баал («господин», «влады­ка») — древнейшее общесемитическое божество, почитавшееся в Финикии, Палестине и Сирии как бог плодородия, вод, войны, и т. п. В пе­риод Нового царства его культ проник и в Египет. При этом Баал часто приравнивается к Сету.

 

[36] - Семито-хамитские языки сейчас также называют языками афрозийской или эритейской семьи.

 

[37] - Список египетских слов, заимствованных другими языками, мож­но было бы значительно расширить. Они прежде всего относятся к топонимике (Египет, Ливия, Асуан, Асьют и др.) и ономастике (напри­мер, ныне уже архаичные имена в русском языке. Пафнутий, Патож, Онуфрий, Псой).

 

[38] - В классический период иероглифов, которые передавали один согласный звук, было 36 (для 24 согласных), знаков для передачи комбинаций двух согласных было до 200, а трехсогласных знаков — до 150 (см»: Н. С. Петровский. Звуковые знаки египетского письма как система. М.. 1978, с. 79).

 

[39] - Рассуждения автора о причинах падения Древнею царства носят умозрительный и гипотетический характер. При этом автор не указывает на очень важное и ясно различимое явление в конце Древ­него царства: усиление местной номовой знати, поддерживаемой не­имущими свободными слоями населения, приведшее к распаду страны на отдельные самостоятельные номы.

 

[40] - Распад единого государства на отдельные области гибельно отразился на положении всего Египта. В стране началась хозяйственная разруха, голодные годы следовали один за другим. Цари VII — VIII мемфисских династий не имели реальной силы. В Египте нача­лась борьба за новое объединение страны. Ее возглавили правители IX династии из Гераклеополя. На юге Египта в борьбу вступили правители Фиванского нома (XI династия). В борьбе XI династии из Фив и Х династии из Гераклеополя победителями оказались в конце концов фнванцы.

 

[41] - Бронза в Египте появляется с XII династии.

 

[42] - Важно иметь в виду то обстоятельство, что после падения могущества XII династии Египет распался не на номы, как после Древнего царства, а на царства, центром которых были Фивы (XIII династия), Ксоис в западной части Дельты (XIV династия). Гиксосы (XV—XVI династии) закрепились на востоке Дельты с центром в городе Аварисе и владели оттуда Мемфисом и окружающими землями. Весь Египет гиксосы захватить не смогли, хотя один из гиксосских царей сделал попытку захватить Фивы.

 

[43] – Это не более чем предположение автора, так как известно лишь то, что Эхнатон умер на семнадцатом году своего правления.

 

[44] – «Народы моря» — индоевропейские племена ликийцев, ахеян, тирренцев, сицилийцев, сардинян, т. е. народы гомеровского эпоса.

 

[45] - Качественным переворотом в развитии экономической и социальной структуры общества следует считать смену социально-экономической формации. Однако концом Древнего Египта обычно считают время включения долины Нила в империю Александра Македонского, когда Египет органически вошел в систему эллинистическо-римского мира.

 

[46] - Девятка богов — божественная эннеада божеств Она (Гелиополя): Ра —Атум, Шу, Тефнут, Геб, Нут, Осирис, Исида, Сет, Нефтида.

 

[47] - Геродот. История.., с. 101—103.

 

[48] - Бенбенет — камень-фетнш солнца.

 

[49] - Геродот. История.., с. 105.

 

[50] - Древний мир. Изборник источников по культурной истории Во­стока, Греции и Рима. Под ред. проф. Б. А. Тураева и И. Н. Бороди­на Ч. I. Восток. М„ 1915, с. 10.

 

[51] - Элизиум — в античной мифологии загробный мир на запад­ном конце земли, куда попадают праведники.

 

[52] – Гедонизм — одно из древнегреческих этических учениий ко­торое считало наслаждение главной целью жизни.

 

[53] - «Секед» — отношение высоты пирамиды к половине стороны основания. В этой задаче вычисляется высота пирамиды по стороне и «секед», а в других задачах на пирамиды в папирусе Ринд (№ 56, 58, 59) находят «секед» путем деления высоты пирамиды на половину стороны основания.

 

[54] - О закаливании меди древними египтянами нет никаких сведе­ний. Медь делали более твердой с помощью ковки (X. А. Кинк. Как строились египетские пирамиды. М., 1967, с. 34).

 

[55] - К. Маркс. Капитал. Т. I.— К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения. Изд. 2-е. Т. 23, с. 521.

 

[56] - Галабея — одежда феллаха-мужчины; длинная (до лодыжек) рубаха из хлопчатобумажной ткани с широкими рукавами, без во­ротника и пояса.

 

[57] – Вавилон — греческая передача названия древнеегипетского селения Пер-Хапи-эн-Он («Дом Хапи Она») в XIII нижнеегипетском номе, вызванная, видимо, некоторым созвучием с названием леген­дарного Вавилона на Евфрате.

 

[58] - Гонейм. Потерянная пирамида. М., 1959, с. 34.

 

[59] - Геродот. История... с 109.

 

[60] - Гонейм. Потерянная пирамида, с. 107—108.

 

[61] - Там же, с. 93.

 

[62] - Там же, с. 102.

 

[63] - Там же, с. 29.

 

[64] - Жатва (или Засуха) — третье время древнеегипетского года, длившееся с середины марта до середины мая.

 

[65] - Геродот. История... с. 121.

 

[66] – Гигин — римский писатель I века н. э., Кассиодор — римский писатель, историк и государственный деятель остготского государства (VI в. н. э.).

 

[67] - Собственно сейчас уже три, ибо в декабре 1976 г вход в эту последнюю пирамиду открыла экспедиция Чехословацкого египтологического института Карлова университета во главе с М. Вернером. В ближайшее время начнется ее обследование.

 

[68] - К сожалению, большинство египетских названий созвездий и звезд не поддаются отождествлению с нашими, например созвездий Бегемотица, Скорпион, Павиан, звезды Монт и др.

 

[69] - Рамсессеум — огромный храм, построенный Рамсесом II на западном берегу Нила против Фив в честь бога Амона.

 

[70] - Перевод части «Текстов пирамид» (§ 1—300) на русский язык был впервые осуществлен учеником В. Л. Тураева А. Л. Коцейовским (А. Л. Коццейовский. Тексты пирамид. Т. 1 Одесса 1917).

 

[71] - Фата-моргана — разновидность миража.

 

[72] – Лабиринт — заупокойный храм Аменемхета III в Фаюмской области. По остаткам и описаниям можно судить, что лабиринт представлял собой большое одноэтажное здание площадью свыше 70 тыс. кв. м  с многочисленными залами, переходами и подземными помещениями. Геродот, который посетил лабиринт и оставил его описание, считал, что «лабиринт превосходит самые пирамиды». Судя по замечанию Страбона, что «каждому ному был отведен пред­назначенный ему зал», можно полагать, что лабиринт был создан как воплощение единства и сплоченности государства.

 

[73] - Г. Картер. Гробница Тутанхамона. М, 1959, с. 42.

 

[74] - Кабала — Тайное и мистическое учение в иудаизме, основан­ное на символическом истолковании Ветхого завета.

 

[75] - Гномон — древнейший вид астрономического инструмента.

 

[76] - Армагеддон — по Библии, название места, где должна про­изойти последняя битва между силами добра и зла во время страш­ного суда.

 

[77] - Нострадамус (1505 — 1566) — врач и астролог при дворе французского короля Карла IX. Занимался составлением гороскопов.

 

[78] - Научно-беллетристических произведений (англ.).

 

[79] - 3. Гонейм. Потерянная пирамида. М., 1959; Ж. Ф. Лауэр. Загадки египетских пирамид М , 1966

 

[80] - «Иглы Клеопатры» были воздвигнуты в Гелиополе во времена Тутмоса III, но при Августе в 19 г. н. э. были переправлены в Алек­сандрию. В прошлом веке обелиски увезли из Египта. Один из них — упавший на бок — в 1872 г. был перевезен в Лондон и установлен на берегу Темзы у моста Ватерлоо. Другой с 1881 г. находится в Цен­тральном парке в Нью-Йорке.

 

[81] - Так называемая «коллона Помпея» (высота 26,85 м) на самом деле не имеет отношения к Помпею. Она была поставлена в 302 году в честь императора Диоклетиана.

 



Hosted by uCoz